Не все обращают внимание на то, что в доктрине от 11 сентября 2002 года Соединенные Штаты обращаются и к потенциальным противникам более традиционного характера. Они обязуются «сдерживать потенциальных противников от начала усовершенствования их военной машины, чтобы действенными методами отвратить эти державы от курса на достижение равенства с Соединенными Штатами, не говоря уже о возобладании над ними».

Строго говоря, «доктрина Буша» покоится на том основании, что наступающая, атакующая сторона имеет несомненное превосходство. Подходя шире: перехват инициативы позволяет атакующей стороне навязать свою волю и свой способ действий потенциальному агрессору. Словами ключевого документа – «Стратегии национальной безопасности»: «Наилучшей формой обороны является хорошее наступление». Она же утверждает, что «чем страшнее угроза, тем выше стоимость риска ввиду бездействия»[101]. Еще одно ключевое положение этого же документа: «Посредством нашей готовности применить силу для своей обороны Соединенные Штаты демонстрируют свою решимость поддерживать такой баланс сил, который благоприятствует свободе».

(Было бы несправедливо не отметить, что эти идеи восходят к временам десятилетней давности скандального «меморандума Вулфовица», тогда речь шла о «превентивном ударе». Жесткие констатации того, что «век великих держав» завершен, воспринимаются многими за пределами Соединенных Штатов как жесткое предупреждение – Вашингтон не позволит довести дело до еще одного баланса сил, гонки вооружений, соперничества в традиционном духе более или менее сопоставимых сил. Не наивно ли утверждать, что «век великих держав в прошлом»? На этот счет Кондолиза Райс отвергает все оттенки: «Я думаю трудно защитить положение, что будущее включает в себя тот тип взаимоотношений между великими державами, который мы имели между XVII и XX столетиями, который привел к войне и попыткам перекроить карту мира. Все подобное может стать темой превосходных академических дебатов, но я обязана сказать, что, если вы посмотрите на характер новых угроз – распространение средств массового поражения, появление безответственных государств, угрозы экстремизма – мы увидим, что большие державы имеют значительную долю общих интересов в предотвращении этих тенденций».) Кондолиза Райс жестко настаивает на том, что реализм и идеализм не должны видеться альтернативами. Реалистическая оценка современной ситуации и мощи США должна быть предпосылкой реализации лучших из идеалов. Выступая в октябре 2002 г. в Нью-Йорке, К. Райс определила в качестве главной цели «доктрины Буша» «разубеждение потенциальных противников от попыток превзойти или даже добиться равенства с мощью Соединенных Штатов и их союзников»[102].

«Доктрина Буша» имеет еще один важный элемент. Она обещает «поддержать свободные и открытые общественные институты на всех континентах». Представляется, что команда Буша знала, что это положение «попадет в тень» обещания наносить предвосхищающий удар. Но от этого данное положение не теряет своей значимости. Начальник отдела планирования госдепартамента Ричард Хаас немедленно выступил на общественных форумах с идеями «продвижения демократии в мусульманском мире»; государственный секретарь Колин Пауэлл обнародовал план демократизации Ближнего Востока. Хаас признал, что Соединенные Штаты долгое время были безразличны к характеру ближневосточных режимов, но достаточно неожиданно Америка поверила в то, что «демократия может быть экспортным товаром». После окончания «холодной войны» геополитический цинизм не должен более закрывать глаза американцам на характер тех политических режимов, с которыми они имеют дело.

По мнению генерала Уэсли Кларка, «Стратегия национальной безопасности 2002 года» подтвердила худшие предубеждения относительно методов и мотивов, которыми руководствовались США. В этом документе национальные интересы США были существенно сужены и интерпретировались лишь в категориях силы. Заголовки газет во всем мире протестовали против оправдания односторонних действий США, предупреждая, что Соединенные Штаты объявили себя прокурором, судьей и присяжными в одном лице по вопросам, связанным с международной безопасностью. Вопросы международной легитимности и международного права даже не упоминались в «Стратегии»[103]. Тень президента Вильсона, обещавшего в 1918 г. «сделать мир безопасным для демократии», немедленно поднялась над официальным Вашингтоном. И как же проявила себя американская внешняя политика в новом доктринальном оформлении? Вот главные черты нового курса: вторжение в Ирак без санкции ООН и с фальшивым обвинением в наличии у иракских вооруженных сил оружия массового поражения; России предложен новый тип контроля над стратегическими вооружениями (и предложен по принципу: «соглашайтесь, или мы пойдем в будущее без вас»). Европейскому союзу на тех же основаниях было предложено согласиться с игнорированием Соединенными Штатами Международного уголовного суда; Германия и Франция подверглись давлению вследствие их негативной реакции на американское вторжение в Ирак; киотский протокол был отвергнут.

Ценность упреждающего удара

«Доктрина Буша» вызвала зримое противодействие в самих Соединенных Штатах. Тридцать два видных американских политолога (в основном представители школы «политического реализма») выступили в газете «Нью-Йорк Таймс» с возражениями против «безрассудной», с их точки зрения, доктринальной догмы неоконсерваторов[104]. И немедленно получили в ответ обвинения в отрыве от реальности, в благодушествовании в то время, когда над Западом нависает смертельная угроза. Такое обвинение – первый «козырь» неоконсерваторов; а второй – это то, что в современном мире, где господствует феноменальная военная мощь США, создать антиамериканский союз попросту невозможно. Самоубийственно.

Правы ли «неоконы» с их предупреждающими, предвосхищающими ударами? Политолог Джек Снайдер размышляет на эту тему так: «Это правда, что малые государства-изгои и им подобные не могут собственными силами создать контрбаланс американской мощи в традиционном понимании этого понятия. Справедливо и то, что такие страны – потенциальные противники, как Россия и Китай, так сказать, „устали“ от противостояния американцам и их военным экспедициям. Но, если даже несравненная мощь Америки понижает вероятие создания традиционного союза-контрбаланса, уже сами американские действия создают некий функциональный эквивалент такого союза. Предшествующие расширяющиеся империи в конечном счете обнаруживали себя перенапряженными, даже если противостоящие альянсы создавались очень медленно. Например, хотя потенциальные жертвы Наполеона и Гитлера с большим трудом оформляли противостоящие коалиции, эти империи атаковали столь большое число оппонентов практически одновременно, что значительные союзы де факто в конечном счете обретали форму противостояния. Сегодня аналогичная форма перенапряжения – политического и военного – может найти себя, если страны посчитают американские усилия по предотвращению ядерного вооружения и стремление насадить демократию силой в мусульманские страны станет постоянным серьезным фактором»[105].

Говоря о «четверном согласии» Париж–Берлин–Москва–Пекин, отметим, что даже очень «малоотчетливый» союз против односторонних действий одной державы может оказаться мощным фактором международных отношений в условиях, когда огромное большинство мирового сообщества начинает видеть себя объектом чужеродной политики и потенциальной жертвой этой политики. Вьетнам и Алжир в 1960-х годах возобладали над значительно более мощными странами-противниками. Палестина может не возобладать, но стоимость совладания с нею становится грандиозной, труднопереносимой. И мир ожесточенных не может в этих условиях не смотреть на потенциальные источники оружия массового поражения как средства своего рода баланса. Очень опасный поворот событий. У всех наблюдателей возникает общий вопрос, способны ли такие руководители, как команда Дж. Буша-мл., на трезвый отход от гегемонии в случае непредвиденных препятствий, когда очередные – Иран, КНДР (и далее по списку) члены «оси зла» – введут Вашингтон в клинч с историей, с конечностью собственных ресурсов, с неготовностью американского населения нести жертвы в условиях малоубедительного их трактования? Отметим несколько наиболее важных моментов, ставящих под сомнение «доктрину Буша».