Капитан Больц в своей каюте переодевался в неряшливый на вид гражданский костюм, готовясь провести вечер в городе. Он застегивал поношенную рубашку на волосатой груди, когда я протянул ему виски. Он оставил в покое рубашку и зубами открыл бутылку. Его первый глоток растянулся на целую вечность. Он затрясся всем телом, и глаза его полезли на лоб.

— Боги! — пробормотал он. — Это же здорово. — Он глотнул еще и сказал: — Ну что, Грис, все нормально?

Я сунул руку в карман и достал ключ от хранилища, где я запер свое золото.

— Твои пассажиры прибыли в отличной форме. Некто поимени Гансальмо Сильва пребывал в глубоком сне, поэтому от него не исходило ни звука. Прахд Бителсфендер не вылезал из своей каюты, работал как зверь. Этого маленького (…) — как его, Тик-Так? — пришлось заковать в кандалы. Он тут ни при чем, это из-за экипажа: все лезли к нему, чтобы переспать. Так — что все в порядке. Проштампуй мне несколько бумаг, и они

твои. Груз тоже.

Я живо извлек свое удостоверение и приступил к делу. Вскоре у меня устала рука в запястье — я сделал перерыв и посмотрел, что штампую. Оставшуюся половину пачки составляли пустые пропуска для прохождения его контрабанды на Волтаре. Я поставил на них штамп. Больц ухмыльнулся и сказал:

— Мы понимаем друг друга. Пусть мои помощники разгружают судно, а я двину в город, хорошо? Прими-ка чуток. Не будешь? Ну тогда полный вперед — и да помогут Турции боги. — И он ушел.

Покидая судно, он, должно быть, отдал распоряжения своему экипажу; тут же появился его помощник, мы открыли шкафчик для одежды, и вот оно предстало перед моими глазами: в девяти прекрасных ящиках восемнадцать слитков золота монетным весом пятьдесят фунтов! Учитывая разницу в гравитации — масса Земли равнялась только пяти шестым массы Волтара, — это составляло только семьсот пятьдесят фунтов золота. При двенадцати монетных унциях на фунт это составляло девять тысяч унций. Текущая стоимость золота была 700 долларов за унцию. Таким образом, я смотрел на шесть миллионов триста тысяч долларов в золоте! Да, в конце концов, преступление — выгодная штука.

С парой помощников я переправил золото из ангара по туннелю в свою секретную комнату, где, накинув на глазок просмотрового устройства одеяло, велел помощникам сложить золото в углу. Оно не заняло так много места, как вам могло бы показаться. Они, конечно, не знали, что находится в ящиках, на которых стояла медицинская маркировка с предупреждением о радиоактивности. Я уже собирался выпроводить помощников и тайком полюбоваться своим богатством, как вдруг явился посыльный со словами:

— Они хотят выгрузить остальное. Куда складывать?

Я закрыл комнату и пошел назад по туннелю. Ящики, ящики, ящики — они выгружали материалы фирмы «Занко». А, черт! Госпиталь! Совсем забыл проверить, закончен ли он!

Я поискал телефонный номер и связался с подрядчиком.

— Конечно, строительство госпиталя закончено! — отвечал он. — Несколько дней звонил вам, но не мог вас застать.

— Ага! — ликовал я. — И тут мне светит богатство!

Я переключился на другое:

— Где ключи?

— У Фахт-бея.

Все лучше и лучше. Я послал за комендантом.

— Грузовики, — сказал я. — Мне нужны грузовики! Все это для нового госпиталя!

— Все это?

Я снова взглянул на судно — они еще разгружались! Выгрузили уже целую гору — и все разгружались! Что-то тут было не так.

Я выхватил накладные из рук помощника капитана: их оказалось целых три. Одна на товары, имеющие ход у вдовы Тейл, одна на мою первоначальную покупку и еще третья!

Боги! Мошенничеству начальников не было предела. Ломбар в четыре раза увеличил заказ фирме «Занко», чтобы заработать еще полтора миллиона кредитов в качестве незаконных доходов! Одних целлологических материалов хватило бы на целую армию. На две армии! Они также вчетверо увеличили всякую всячину, которую я дополнительно заказывал вслепую. Что тут есть, в этой растущей на глазах куче, сказать было невозможно. Наверное, для грузоподъемности «Бликсо» это явилось большим испытанием. Тут меня как обухом по голове хватило. Грязные мошенники! Ведь они не позаботились о моей доле сверхприбыли — тридцать тысяч кредитов! Я хотел броситься к себе и написать им гневное письмо, но тут Фахт-бей поинтересовался, все ли это пойдет в госпиталь.

— Да, да, — отвечал я. — Наклейте ярлыки. Пусть этим займутся ваши из ангара.

— Но мы спутаем всю маркировку, — сказал он.

О, муки ада! Мелочи, мелочи. Я обратился к помощнику капитана:

— Где этот Прахд Бителсфендер?

Имя ему ни о чем не говорило, но я описал внешность доктора, и тогда он поднялся на борт и выпустил Бителсфендера из каюты. Высокий и тощий, он неуклюже спустился по трапу, нагруженный рекордерами и багажом.

— Вы отвечаете за госпиталь! Нельзя, чтобы эти ярлыки видели люди. Замените их и загрузите все это в грузовики.

— Здравия желаю, офицер Грис, — сказал он. — Теперь я умею разговаривать по-турецки. Послушайте, как получается. Ну как — мне сразу начнут платить?

Я снова заспешил прочь, чтобы написать свое гневное письмо, но помощник капитана остановил меня:

— Куда нам это поставить?

Они несли носилки. Я увидел злобное лицо Гансальмо Сильвы: в покое глубокого сна оно нисколько не стало лучше.

— В камеру. В любую камеру. Не будите его. Позже я с ним разберусь.

Снова я попытался улизнуть, но вижу: выводят кого-то, в цепях, завернутого в материю, поверх которой — ранговый медальон. Он едва мог передвигаться — с мешком на голове. Помощник капитана спросил:

— Что с ним делать? — Он стянул мешок с головы пленника. Это был Туола — Тик-Так, из моего ведомства. Едва он увидел меня, как тут же заплакал.

— В камеру его, — сказал я. — Вам покажут, где находятся арестантские камеры. В полную изоляцию.

Я снова попытался скрыться, но один из конвоировавших Туолу космоплавателей обратился ко мне:

— У него в каюте около двухсот фунтов бумаг. Что с ними делать?

— Тащите ко мне в кабинет. И больше из этого корабля ничего не извлекайте. Я занят!

Наконец я выбрался из ангара. Я написал письмо, излив на бумаге всю ярость, на которую был способен. Письмо, адресованное фирме «Занко». Они задолжали мне тридцать тысяч кредитов и вот пытаются теперь мошенническим путем лишить меня комиссионных! И не только это — я написал, что они лишают меня возможности покупать золото! Негодяи!

И только тогда я почувствовал себя лучше. «Бликсо» здесь. Я сдуру считал, что мои несчастья позади. А они только начинались.

Золото мое прибыло, поэтому на рассвете я мирно спал. Меня разбудил Карагез, яростно тряся за плечо.

— Султан-бей! — говорил он. — Идемте скорей. Могут взбунтоваться!

Я вылез из постели, надел брюки, ботинки, свитер и выскочил за Карагезом. Фахт-бей сидел в машине у ворот. Дверь он держал открытой, и несмотря на тусклый свет раннего утра я заметил бледность его лица.

— В госпиталь, — сказал он, и водитель погнал туда машину.

— Они стали собираться еще перед рассветом, — начал рассказывать Фахт-бей. — Где-то прослышали, что госпиталь откроют сегодня.

— Кто?

— Мамаши.

— Почему?

— Из-за названия.

— Мне это не кажется большой бедой, — сказал я.

— Вот как? — возмутился он. — Если мы потеряем поддержку матерей этого района, наш запас свидетельств о рождении будет исчерпан! Поэтому смотрите — к ним нужен осторожный подход.

— Мне-то чего смотреть? — разозлился я. — А остальные, кто здесь работает от Аппарата? Разве это не ваше дело?

— Это ваш госпиталь. Совет офицеров не снимал с вас ответственности.

— Мне приходится делать все! — взвыл я.

— И смотрите — поосторожней с пикетом, — посоветовал он.

— Какой еще пикет?

— Из местных врачей и их ассистенток.

Когда мы подъехали к госпиталю, там собралась большая толпа. В основном она состояла из мамаш и детей. Стояли они смирно — туркам это свойственно. Они очень послушный народ, особенно перед тем как взорваться. Они покорны воле Аллаха. Но, кажется, Аллаху при первой же возможности желательны священные войны. Я пробрался сквозь толпу. Многие в ней кашляли. В Турции эпидемия туберкулеза. Люди обращали ко мне глаза — больные глаза. В Турции также эпидемия трахомы. Встречались искривленные конечности и неизбежные здесь язвы.