Между тем спартанцы спешили к Истму. Аргосцы же, лишь только узнали о выступлении войска во главе с Павсанием из Спарты, послали глашатаем в Аттику лучшего скорохода, какого могли найти, так как они раньше добровольно обещали Мардонию задержать выступление спартанцев. Прибыв в Афины, скороход передал Мардонию вот что: «Мардоний! Послали меня аргосцы с вестью: спартанское ополчение покинуло Спарту и аргосцы не в силах помешать их выступлению. Поэтому постарайся хорошо обдумать положение».
После этого скороход поспешил назад, а Мардоний, получив такую весть, не имел больше охоты оставаться в Аттике. Однако он пока не трогался с места, желая проведать намерения афинян: он не опустошал и не разорял Аттики, так как все еще не терял надежды на мир с афинянами. Когда же Мардонию не удалось склонить афинян на свою сторону и он понял [истинное] положение дел, то отступил, пока войско Павсания еще не прибыло на Истм, предав огню Афины. Все, что еще уцелело [в городе] от стен, жилых домов и храмов, он велел разрушить и обратить во прах.[1046] Отступил Мардоний вот по какой причине. Аттическая земля была неудобна для действий персидской конницы, и, потерпи он здесь поражение, отступать пришлось бы через ущелье, где персов могла бы задержать даже горсть врагов. Поэтому-то Мардоний и решил возвратиться в Фивы и дать битву у дружественного города и на земле, удобной для действий конницы.[1047]
Итак, Мардоний начал отступление.[1048] В пути пришла к нему весть о том, что 1000 лакедемонян — головной отряд эллинского войска — уже стоит в Мегерах. Узнав об этом, Мардоний стал обдумывать, как бы ему прежде всего захватить этот отряд. Итак, он повернул назад и повел войско в Мегары. Конница же двинулась вперед и опустошила Мегариду. Эта была самая дальняя страна на западе Европы, до которой дошло это персидское войско.
После этого Мардоний получил [новую] весть, что эллины собрались на Истме. На обратном пути он шел через Декелею, потому что беотархи[1049] послали за соседями — жителями Асопа, чтобы те показали путь войску в Сфендалу и оттуда в Танагру. В Танагре Мардоний остановился на ночлег и затем на следующий день направился в Скол и теперь находился уже на Фиванской земле. Там он приказал вырубить [плодовые] деревья на полях фиванцев, хотя те держали сторону персов.[1050] Мардоний сделал это, впрочем, без всякого злого умысла против них: ему было настоятельно необходимо построить полевое защитное укрепление для войска, чтобы иметь убежище на случай поражения. [Укрепленный] стан, построенный Мардонием, простирался, начиная от Эрифр, мимо Гисий, вплоть до Платейской области вдоль реки Асопа. Впрочем, Мардоний укрепил стан не на всем протяжении, а только приблизительно на 10 стадий по обеим сторонам [полевого] укрепления.[1051] В то время когда варвары занимались этими работами, Аттагин, сын Фринона, фиванец, устроил у себя роскошный пир и пригласил самого Мардония и с ним пятьдесят знатнейших персов. Приглашенные персы явились. Пиршество происходило в Фивах.
То, что случилось дальше, я узнал от Ферсандра из Орхомена, одного из самых уважаемых людей в городе. А Ферсандр рассказывал, что Аттагин позвал его самого на пир и кроме него еще пятьдесят фиванцев. Аттагин разместил каждого из гостей не на отдельном ложе, но перса с фиванцем [попарно] на одном ложе. После обеда за вином сосед его по ложу на эллинском языке спросил, откуда он. Ферсандр же ответил, что он из Орхомена. Тогда перс сказал: «Так как ты — мой сотрапезник и мы вместе совершили возлияние, то в память моего дружеского расположения я желаю открыть тебе кое-что, что поможет тебе в будущем принять полезное решение. Видишь ли пирующих здесь персов и войско, которое оставлено нами в стане там на реке? От всех этих людей (ты скоро это увидишь) останется какая-нибудь горсть воинов». Слова эти перс произнес с горькими слезами. А Ферсандр в изумлении от такой речи спросил тогда: «Не следует ли сообщить обо всем этом Мардонию и подчиненным ему военачальникам?». А перс отвечал: «Друг! Не может человек отвратить то, что должно совершиться по божественной воле. Ведь обычно тому, кто говорит правду, никто не верит. Многие персы прекрасно знают свою участь, но мы вынуждены подчиняться силе. Самая тяжелая мука на свете для человека — многое понимать и не иметь силы [бороться с судьбой]». Это мне рассказал Ферсандр из Орхомена и добавил, что еще перед битвой при Платеях он рассказывал об этом многим другим людям.
Когда Мардоний стоял в Беотии, все остальные эллинские племена — союзники персов в той области — прислали свои отряды [на помощь]. Они все уже раньше принимали участие во вторжении в Аттику, кроме одних фокийцев. И фокийцы также, конечно, держали сторону персов, правда, не по доброй воле, а по принуждению. Через несколько дней по прибытии персов в Фивы пришла и 1000 фокийских гоплитов во главе с Гармокидом, одним из самых уважаемых граждан Фокиды. Когда же фокийцы также явились в Фивы, Мардоний послал всадников с приказом фокийцам расположиться на равнине отдельно. Фокийцы повиновались, и вдруг перед ними появилась вся персидская конница. После этого среди эллинов в персидском стане прошел слух, что Мардоний хочет перебить [фокийцев]; и этот слух дошел до фокийцев. Тогда-то их военачальник Гармокид обратился к фокийцам с речью и, воодушевляя их, сказал вот что:
«Как я полагаю, нас оклеветали фессалийцы. Пусть теперь каждый проявит свою доблесть! Лучше ведь пасть в борьбе, храбро защищая свою жизнь, чем сдаться врагам на милость и погибнуть позорной смертью. Дайте врагам почувствовать, что они варвары, коварно замыслившие гибель эллинам».
Так он говорил, а [персидские] всадники окружили фокийцев со всех сторон и стали нападать, угрожая смять их конями. И вот уже луки [персов] были натянуты, чтобы пустить стрелы (и некоторые, вероятно, даже выстрелили). А фокийцы выстроились кругом, фронтом против врага, сомкнув свои ряды как можно теснее. Тогда всадники повернули коней и ускакали назад. Я не могу, впрочем, сказать определенно: действительно ли всадники прискакали по наущению фессалийцев, чтобы перебить фокийцев, а затем только из страха потерпеть урон от готовых к защите фокийских гоплитов, они по приказу Мардония повернули назад. Или, быть может, Мардонию захотелось испытать их мужество. Когда же всадники возвратились, Мардоний послал глашатая и приказал ему сказать фокийцам вот что: «Не страшитесь, фокийцы! Вы проявили себя доблестными мужами, а не такими, как я слышал о вас. Теперь же, не щадя своих сил, помогайте нам в этой войне. А за ваши услуги и я, и царь щедро отплатим вам». Так обстояло дело с фокийцами.
Лакедемоняне же, прибыв на Истм, разбили стан. Когда остальные пелопоннесцы, поскольку они избрали «лучшую долю», прослышали об этом (а некоторые даже видели выступление спартанцев в поход), то не захотели отставать от лакедемонян. И вот, после того как при жертвоприношении на Истме выпали благоприятные знамения, все войско эллинов выступило и прибыло в Элевсин. И там эллины также принесли жертвы и, после того как выпали опять счастливые знамения, двинулись дальше. Афиняне же переправились с Саламина и присоединились к [эллинскому] войску в Элевсине. По прибытии в Эрифры, что в Беотии, эллины узнали, что варвары разбили стан у реки Асопа. Получив сведения об этом, они расположились против врагов в боевом порядке на предгорьях Киферона.[1052]
В первый раз персы, заняв Афины, разрушили только акрополь, а теперь опустошили весь город.
Это диктовал персам прежде всего опыт Марафонской битвы.
Мардоний находился уже на перешейке между Сароническим заливом и Патрасской бухтой.
Беотархи — политические и военные руководители Беотийского союза. В то время их было одиннадцать. Во главе Беотийского союза стояли Фивы.
По-видимому, здесь идет речь о вырубке оливковых деревьев, которые препятствовали действию конницы.
Укрепляли только ровную местность между рекой и горой.
Греки выбрали эту позицию, чтобы персидская конница не могла их атаковать с тыла. Греки стояли на склонах гор, где конница не могла действовать, а персы — на равнине.