О китобойной экспедиции говорили и в семейных домах за вечерней кружкой пива, и в трактирах, и на галерах, и в порту, и даже в церкви, где несколько капелланов вечером произнесли проповеди о мужестве моряков, расчищающих морские дороги от страшных чудищ…

Говорили по-разному: наиболее смышленые обходились без слов — перемигнутся, и достаточно. Иные хвалили хитрость предусмотрительного шаутбенахта Юленшерны. Третьи вздыхали:

— Уж эти киты. Недешево они обойдутся нашим морякам…

Были, впрочем, и такие, которые верили этой басне безоговорочно. Но этих попадалось не много. Даже старухи-бабушки не пугали своих расшалившихся внучат царем китов.

В погребке «Веселые приятели», что всегда был открыт для моряка, имеющего деньги, собрались матросы и офицеры почти со всех кораблей эскадры Юленшерны. Здесь моряки, со смехом поминая царя китов, стуча монетами по столам, требовали еще бренди, пива, джина, водки, ели жареное сало, хлопали трактирщика по жирному плечу, пили с ним за успех охоты, пели песни и, наконец, под свист рогов и звон литавр стали танцевать английскую джигу. Трактир ходил ходуном. Матросы и офицеры шумно пропивали свои деньги: не следует возвращаться на корабль, имея хоть скиллинг в кошельке, — так говорит старая флотская примета.

В углу, возле камина, где было чуть-чуть потише, подручный трактирщика Якоб — еще молодой человек с умным и упрямым взглядом серых глаз — жаловался лейтенанту Улофу Бремсу на свою невеселую жизнь.

— Каждый день одно и то же! — говорил он. — Убери, да подай, да вымой кружки, да снеси капитану галеры семь бутылок рому, а на фрегат бочонок джину, а на яхте у шхипера потребуй долг. Или вот здесь, — ну что хорошего, судите сами, гере Бремс…

Лейтенант был пьян. Кроме того, он порядочно задолжал трактирщику, и то обстоятельство, что Якоб долга не требует, было приятно ему. Да и вообще парень чем-то нравился лейтенанту, — возможно, что своим упрямым взглядом.

— Недурно танцует этот здоровенный матрос! — сказал лейтенант.

Якоб обернулся.

— Его зовут Убил друга, — продолжал болтливый лейтенант. — Где-то в чужой стране он не поделил золотые со своим другом и всадил ему нож в горло. Его руки в крови по локоть.

Якоб не ответил. Улоф молча на него посмотрел.

— Ты швед? — спросил лейтенант.

— Я колыванец, гере лейтенант.

— Что значит — колыванец?

Подручный трактирщика не был расположен болтать о Колывани, но лейтенант привязался:

— Отвечай, что значит колыванец?

— Из города Колывань — вот что это значит, гере лейтенант.

— Такого города нет.

— Когда я родился, он был.

— Был город Ревель. Отвечай, был?

— Город Ревель есть.

— Да, есть. Это хороший город.

— Хороший! — подтвердил Якоб.

— Если ты из Ревеля — значит, ты эст?

Якоб молчал, глядя на танцующих.

— Ты эст! — сказал лейтенант. — У тебя светлые волосы и серые глаза. Все эсты светловолосые. Это ничего, что ты не швед. Эсты хоть и хуже шведов, но прислуживать они могут. На больших кораблях есть должности буфетчиков. Вот туда мы тебя и определим…

— Благодарю вас, гере лейтенант! — скромно произнес Якоб.

— Да, Ревель! — говорил Улоф Бремс. — Как же… я был там не так уж давно, как раз тогда, когда пригнали русских военнопленных из-под Нарвы. Его величество государь наш король приказал ничем не кормить московитов, потому что они приучены питаться древесной корой и снегом. Их гнали пешком от самой Нарвы, этих варваров, и было довольно холодно…

Подручный буфетчика не отрывал теперь своего упрямого взгляда от лица лейтенанта…

— Было довольно холодно, — повторил он ровным голосом.

— Да, мороз. Они совсем обезумели во время перехода. Но бургомистр Ревеля получил приказ от генерал-интенданта вооружить всех эстов и, если московиты будут просить хлеба, — просто стрелять…

— Просто стрелять?

— Самое нехитрое дело! Пусть едят древесную кору…

— Кору! — словно эхо повторил Якоб. — И эсты в них стреляли?

— Нет, но мы стреляли, если видели этих варваров на нашем пути. Благодарение господу, они недолго там пробыли. Их угнали на рудники и роздали зажиточным крестьянам, как раздают рабочий скот… Я сам взял для своего отца двух московитов… Я служу короне на флоте, я моряк, должен же кто-то работать в имении…

И лейтенант ударил кулаком по столу.

— Моряки — это люди! — говорил он. — Но не всякие моряки — люди. Люди — это шведские моряки. Все прочие моряки, вместе взятые, не стоят и скиллинга. Шведский моряк — это моряк! Верно я говорю или неверно, — отвечай мне, Якоб из погребка «Веселые приятели»!

— Я бы хотел, гере лейтенант, быть моряком! — ответил Якоб. — С вашего разрешения, гере лейтенант, мне бы очень хотелось быть моряком. Если бы вы шли в Архангельск, я попросился бы к вам. Все-таки это военное плавание, гере лейтенант, в котором, несомненно, можно отличиться перед короной…

Лейтенант Бремс налил в свою кружку бренди, разбавил его пивом и выпил залпом.

— Ты не дурак! — сказал он, стукнув кружкой по столу. — Моряк — хорошая работа. У моряка порою в кармане что-нибудь да позванивает, не правда ли?

Якоб кивнул:

— Конечно, гере! Но настоящий человек — это военный моряк!

— Ты умный парень! — сказал Улоф Бремс. — Может быть, в твоей жизни произойдет перемена…

Колыванец Якоб смотрел выжидающе.

— Да! Или я не буду лейтенантом! Вот как! Плесни-ка мне в стакан еще этой дряни!

Теперь он выпил бренди, не разбавляя его пивом.

— Якоб, ты долго будешь там сидеть? — крикнул трактирщик. — Меня разрывают на части, а он уселся…

Якоб нехотя пошел за стойку. Два матроса с фрегата «Божий благовест» танцевали новый танец — алеманд. Один матрос изображал даму, другой кавалера. В погребке стоял густой хохот, «дама» очень смешно кривлялась и показывала кавалеру свое благорасположение. А кавалеру, по всей видимости, она была противна, эта «дама» с красным от пьянства носом и разодранным ухом.

К лейтенанту Бремсу подсел другой лейтенант с яхты «Резвый купидон» — Юхан Морат. Он был пьян до того, что не сразу узнал своего старого друга лейтенанта Бремса. Сначала он принял его за эконома эскадры, потом за своего родного брата.

— Тебе, как я думаю, пора на корабль! — сказал лейтенант Бремс.

— К черту! — ответил Морат.

— Ты зол? — спросил Бремс.

— Да, зол… Киты… какие киты? Такие киты разве бывают? Царь китов…

Подручный трактирщика Якоб опять подсел к лейтенантам. Улоф Бремс выпил еще бренди. Багровый от выпивки Морат ревел хриплым басом:

— Киты? Я не дурак, вот что! Я плаваю шестнадцать лет… Мы идем туда же, куда шли. Но нам нужно, чтобы никто не знал… Здесь все свои, слушайте меня, если хотите знать правду: зачем такому флоту идти на китобойный промысел? Где это видано? Только тупицы или молокососы могут верить сказкам о китовом царстве…

— Китовое царство есть! — сказал упрямый Якоб.

— А я говорю — нет! — крикнул Морат.

— Но вы все-таки идете на промысел? — спросил Якоб.

— Да, парень, мы идем на промысел! — крикнул краснорожий человек с серьгой в ухе. — И пусть я не буду Билль Гартвуд, если я не вернусь оттуда богатым, как сорок тысяч чертей с Вельзевулом впридачу…

За соседним столиком матросы сдвинули кружки:

— За русское золото в наших карманах!

— Вечная слава богатому!

— Да здравствуют архангельские киты!

— Мы не побрезгуем червонцами царя московитов…

— Вот слышите, что говорят люди! — крикнул Морат. — А они-то немало поплавали на своем веку.

И лейтенант Морат пошел пить со своими матросами.

— Все-таки в Архангельск? — задумчиво спросил Якоб. — Вы, он говорит, идете в Архангельск…

Лейтенант Улоф Бремс плохо видел своего собеседника. Иногда Якоб раздваивался в его глазах, потом вдруг превращался в самого шаутбенахта ярла Юленшерну, потом делался очень большим, походил на кита…

— Гере лейтенант! — попросил Якоб. — Возьмите меня на свой корабль.