– Доблестным спасателям наш коммунистический привет! – просовываясь в окно, жизнерадостно заорал я.

– Здорово, мужики! – входя через дверь, вторил мне полковник.

– Здравствуйте, – в один голос ответили они и отложили колоду. – Проходите.

– Андрей, Гарик! – влезая в окно, завопил я с новым энтузиазмом. – Тут какой-то Посейдон, царь морей, передает вам дары.

– Ну спасибо ему, – принимая пакеты, ухмыльнулся Гарик. – Не откажемся.

– И это вам тоже от него, – выкладывая на хлипкий столик два сторублевых пресса, дополнил меня Ефимов.

– Не много ли будет? – растерянно спросил Андрей. – Дело того не стоит.

– Стоит, Андрей, стоит, – возразил тесть и, не зная, что делать дальше, закрутился на месте. – Как они себя ведут?

– Все в полном порядке. Они уже осознали, кто кого замочил и кто за кого в ответе. Думаю, проблем больше не будет и ночью их можно отпускать.

– Тогда дайте им вот это. Полковник выкинул на стол еще десять тысяч, и я подумал, что он сдурел.

– А вот этого делать нельзя, – категорически возразил Андрей, засовывая деньги в карман полковника. – Мы их воспитывали совершенно в другом ключе. Получив деньги, они подумают, что мы не правы либо их боимся, и тогда начнется шуршание. Нельзя.

– Может быть, ты и прав, ну ладно, ребята, нам пора.

– Как себя чувствует ваша дочь?

– Терпимо. Как нас найти, вы знаете.

– Вы тоже приезжайте. Встретим по высшему разряду.

– Откуда у вас столько денег? – уже в машине поинтересовался я. – И почему вы их так бездарно транжирите? Зачем было выбрасывать такие большие суммы?

– Чтобы спать спокойно. Как видишь, твои проказы стоят дорого. А деньги, в сумме тридцати тысяч, как и обещал, мне выплатил Ищенко – гонорар за возвращенную заморскую капусту.

Страдающая Милка лежала на диване и пялилась в телевизор. При беглом осмотре никакого гипса или шины я на ее шее не обнаружил.

– Привет, мать, – беспечно поздоровался я. – Ну как ты тут без меня?

– Без тебя лучше, чем с тобой, – дежурно ответила она, изображая полное бессилие.

– А мы с папой тебе подарок принесли, – загадочно интригуя, заговорщицки глянул я на тестя.

– Можете оставить его себе. Мне твои подарки поперек горла встают.

– Дочка, ну зачем же так, мы от чистого сердца, – укоризненно пробасил полковник и выложил свой увесистый пресс на журнальный столик. – Вот, десять тысяч!

– Сколько? – как куропатка крутанув шеей, заинтересовалась несчастная.

– Десять тысяч, – виновато повторил полковник. – Всего.

– Ладно, оставьте, потом заберу, – снизошла она, словно речь шла о пятерке, и устало закрыла глаза. – Тебе звонил какой-то Лютов, но я послала его к чертям.

– Хорошенькое дело! – возмутился я. – Отца Никодима посылать к чертям! Вот предаст он тебя анафеме, тогда будешь знать.

– Вы меня уже давно предали анафеме. А почему ты шепелявишь?

– Потому что твой папочка выбил мне зубы. Теперь тебе придется жить с беззубым и немощным стариком.

– Нужен ты мне сто лет. Папа, а ты много зубов у него выставил?

– Ни единого, просто болтаются они у него, поменьше трещать будет – они восстановятся. Ты не беспокойся, дочка, надо будет – другого тебе кобеля найдем, получше этого будет. Ладно, отдыхай, а мы на кухню пойдем.

На кухню я не пошел, а занялся тем, что жгло меня со вчерашнего дня. Закрывшись в тестевском кабинете, я извлек блокнот и при боковом свете настольной лампы свободно прочитал фамилии, выдавленные с предыдущего листа. Всего их было пять, и шли они в такой последовательности: Крюкова, Крутько, Федько, Гончаров, Стешкина и Лютова. Причем пять первых фамилий были решительно перечеркнуты и чистой оставалась лишь фамилия Лютовой.

Что это могло означать, если предположить, что писавшим был тот самый неуловимый тип, крутившийся у церкви и подбросивший нам кокаин? Это могло означать, что пять человек проверены и больше интереса не представляют. Зато Лютова у писавшего все еще оставалась, видимо, белым пятном и вызывала тревогу. Наверное, поэтому носатый агент и решил устроить нам ловушку.

Такое объяснение показалось мне убедительным, и я занялся дальнейшим изучением блокнота. Из его середины была вырвана страница, а на следующей точно так же четко отпечатался чей-то телефон, но записанный уже другой рукой. Не мудрствуя лукаво, я переписал его карандашом и тут же набрал. После десятого гудка я понял, что пока со мной разговаривать никто не желает. Ну что ж, подождем до вечера, а лучше попросим тестя установить адрес этого номера. Что дальше? Дальше получается интересный расклад. Если этот Носач (назовем его так для удобства) нанят четой Рафалович и разыскивает церковное добро, то наши пути удивительно переплетаются. Он тоже подозревал Крутько и Наталию Николаевну, успел их проверить и, судя по черте, они проверку прошли. Неплохо, у меня они тоже больше не вызывают подозрений.

Он также ставил под сомнение и мою благонадежность, но, убедившись в своей неправоте, исключает и меня. Пожалуйста, я не возражаю. То, что он подозревает Лютову, – вполне резонно, я и сам еще не вполне ей верю. Пока все правильно. Но вот дальше в его списке следует некоторая неясность. Что значат фамилии Крюкова и Стешкина? Кто такая Стешкина, пока не знаю, и потому на время оставим ее в покое. Но какую Крюкову он имеет в виду? Из у нас имеется по крайней мере три. Убиенная Мария Андреевна, ее сестра, на которую он работает, – Зоя Андреевна и, наконец, ее очаровательная дочурка Клара Оттовна. Которую из них он взял на карандаш? Если предположить, что его работодательница автоматически отпадает, то остаются покойная учительница и Клара Оттовна, любезно предоставившая ему литерный номер. Но вряд ли речь идет о дочурке Кларе. Значит, у него были какие-то основания подозревать Марию Андреевну, и, очевидно, не беспочвенные. Впрочем, как бы то ни было, сейчас он свои подозрения снял.

Оставил только Светлану Сергеевну Лютову, мою разлюбезную заказчицу. Что ж, над этим стоит подумать. И обязательно разъяснить неизвестную мне фамилию Стешкина. Она хоть и вычеркнута Носачом, но перепроверить ее надо. Вообще, хотелось бы мне этого или нет, но перепроверить стоит всех перечисленных, за исключением меня и Федько. И начать нужно, скорее всего, с Крутько-старшего. Не понравился этот деревенский мэр мне с первого взгляда, и свечной огарок в граненой рюмке говорит не в его пользу. Да и про самого Носача нужно как можно скорее получить информацию. Черт знает, на какие подвиги его еще занесет. О нем мне должна хоть что-то рассказать Клархен, а если постарается увильнуть – то можно будет делать и в отношении ее определенные выводы.

– Опять пьете? И не стыдно вам? – выходя на кухню, спросил я изрядно косого тестя. – Пожилой человек, а такое себе позволяете – принимать в одиночку!

– Пошамкай, пошамкай, я тебе и остальные зубы в кошелек сложу. Куда собрался?

– Навстречу бурям и опасностям. А вас бы я попросил выяснить, по какому адресу значится телефончик, номер которого я оставил на столе, а также хорошо бы узнать к моему приезду, в каком положении сейчас находится госпожа Лютова.

– После многократных встреч с тобой ее положение, очевидно, интересное.

– Вы хам и солдафон! Я беру вашу машину, потому как моя там примелькалась.

– Откуда тебя на этот раз выковыривать?

– Село Белое, подворье Крутько. Милка спит, лучше ей ничего не говорить.

– Ладно, возьми хоть газовый пистолет.

– У меня просрочено разрешение. Попадусь – будет еще хуже.

– Возьми мой, скажешь, что нашел в бардачке машины.

– Вы настоящий друг, второй после Гитлера. Если будет звонить отец Никодим, то хорошенько его расспросите. Он муж Светланы Сергеевны. Вернусь часов в десять. И еще, Алексей Николаевич, я совсем поиздержался, не могли бы вы…

– Сколько?

– Сколько не жалко.

Знакомые печальные места! Проезжая мимо церкви, я старался не смотреть в ее сторону, потому как знал – нам еще предстоит встретиться. И дай бог, не так драматично, как в последний раз.