Эдуард Лимонов

Последние дни супермена

примечание автора OCR: 32-я глава, почему-то, отсутствует; ошибка редактора? авторская задумка?… решайте сами; в моей книге все страницы в наличии

Она недостаточно хороша, чтобы меня отвергнуть…

— What happened, kid?[1]

Дитя поднимает голову и зло смотрит на мистера X. На ресницах дитяти некрасивые слезы.

— Leave me alone![2] — хрипло шипит дитя и отворачивается.

— May I help you?[3] — упорствует мистер Генрих.

— Why don't you fuck yourself, creep![4] — бросает дитя, не поворачивая головы, и всхлипывает. В другое время мистер Генрих ушел бы, но сегодня нельзя, он столько раз уходил, когда его отсылали, несчетное количество раз, сорок пять лет уходил, пора остановиться и сыграть то, что ему хочется. Посему Генрих Супермен ловко разворачивается в своих мягких кроссовках, сдирает с вешалки зеленый гусарский мундирчик и приближается к кассе, кладет мундирчик на прилавок. Накрашенная пизда лет тридцати пяти, когда-то, очевидно, бывшая красивой, но истаскавшаяся возле декадентских вещей, корчит на поблекшей рожице гримаску, она видела маму и девочку, поскандаливших у мундирчика, а теперь этот мсье в суперменовском свитере… красная буква S на желтом фоне… седые волосы там и тут клоками, а одет подростком… Гримаска исчезает. Четыреста девяносто девять франков — это четыреста девяносто девять франков, мсье вынимает из черного, мягкой кожи бумажника деньги, и это не последние деньги мсье, в бумажнике еще много банкнот.

Генрих Обычный размышляет машинально: «Что пизда думает обо мне? Вероятнее всего, я выгляжу состоятельным человеком, загар, бронзаж, как они его называют, крепкие руки теннисиста, пусть мсье и никогда не держал в руках ракетку…»

Бессмысленные размышления приходится оборвать, потому что в этот момент дитя нагибается за своим пластиковым пакетом. Генрих Супермен вырывает мундирчик из рук собирающейся упаковать его продавщицы-«пизды», бросив ей: «Хорошо, мадам, прекрасно!» — и летит к дитяти. Быстрый Генрих, потому что оно еще не повернулось, шмыгая носом, копается в ярко раскрашенном пакете.

— Hey, silly![5]

Спина существа досадливо дергается под черным пиджаком, но хозяйка спины не поворачивается и не отвечает.

— Hey, green bird, take it![6]

Два настороженных глаза удивленно глядят на мсье и на протягиваемый мсье мундирчик.

— Take it, asshole, — раздражается мсье. — I have payed for it![7]

Ha «asshole» дитя оживляется. Ее поколение верит в грубости и понимает их. На «asshole» дитя кривит презрительно губы и выдыхает из себя:

— Dirty man. I am not going with you to the hotel room.[8] Зря стараешься.

— Fucking idiot! I don't need your chicken body.[9] — И, бросив мундирчик в существо, Генрих выходит из магазина.

Выйдя из магазина, Генрих останавливается у стенда с открытками и закуривает. Интересно, пойдет она за ним или не пойдет. Должна пойти. Ну не пойдет, ну выбросил пятьсот франков, в конце концов я поступил в точности так, как мне хотелось… И вдруг, вспомнив, что за ремнем у него пистолет, а в задних карманах армейских брюк несколько обойм к нему, он возвращается от привычного сна к новой реальности. «Какие пятьсот франков, — думает он презрительно, — кончатся деньги — войду в любой банк и сделаю все, что могу. Ну не сумею — застрелят или арестуют. Все должно быть просто в моей жизни. В жизни Генриха Супермена».

Два легких хлопка по плечу. Дитя стоит сзади и, открыв рот, готовится выплюнуть очередную гадость?

— Hey, Superman! Why?[10] — спрашивает дитя примирительно. Мундирчик висит у девчонки на руке.

— Почему нет? Сегодня мой день рождения. You wanted it badly.[11] — Генрих позволяет себе лениво улыбнуться.

— Ага! — проясняется личико дитяти, и блондинистая сторона ее крашеных волос светлеет, а зеленая — зеленеет. Ей все ясно, мсье — сумасшедший, но безобидный сумасшедший, мсье урод, но веселый, легкий урод. — Thank you, — шутливо кланяется дитя и расшаркивается даже, при этом каблучки ее садомазохистских туфелек скребут асфальт. — May I buy you a drink, новорожденный? — кривляясь, спрашивает она. — Do you have time?[12]

— All right with me,[13] — равнодушно отвечает мсье Генри. — У меня масса времени.

— Very rich?[14] — насмешничает панк-девочка.

— Yes, bitch.[15] — Мсье Генри улыбается. Уф-ф, теперь они, кажется, говорят наконец на общем языке.

В кафе отважная представительница панк-движения требует водку «стрэйт», а Супермен заказывает себе двойное виски.

— За твой день рождения! — дитя приподымает свою водку. — Как тебя зовут, между прочим?

— Генри. Я не люблю свое имя.

— Мое имя Алис, и я ненавижу мое имя.

— Почему? Красивое, воздушное имя. «Алиса в стране чудес».

— Вот-вот… Задолбано до рвоты. Каждый хуесос лепечет мне это. — Дитя криво усмехается. — Ебаная Алиса и ебаный Луис Кэрролл. Тебе известно, что он любил детишек, Генри? Употреблял маленьких?

— Kill the suckers! Fuck the fuckers![16] — Генри Супермен подымает свой бокал.

Этот клич он услышал как-то на арт-выставке тоже от панк-девочки. Та расхаживала в толпе, монотонно интонируя призыв к насилию и дебошу.

Тост нравится дитяти. Она смеется, откидывая голову назад. Шея у дитяти красивая, Генрих разглядывает ее, зря он обозвал ее тело «цыплячьим». Грудки у цыпленка тоже имеются, правда, они утопают в необъятной, на несколько размеров больше майке, но порой, если пиджак расстегнут, из хаоса складок вдруг выпирает сосок, твердый, должно быть, раз так резко выпирает…

— Как ты узнал, что я с Британских островов? — к дитяти вдруг возвращается прежняя подозрительность. Кажется, дитя заметило сластолюбивый (сластолюбивый ли?) взгляд Генриха, скользнувший по ее груди, вернее, по майке.

— Did you speak English with your mother, didn't you?[17] — Рассудительный Генрих.

— А ты подслушивал, конечно, — укоризненно-покровительственно отмечает панк Алис. — Она мне не мать, она моя сестра, эта блядь.

— А! Сестра! — Уважительный Генрих вежливо удивляется.

— На семнадцать лет старше. Все говорят, что она моя мать, все так думают. Она очень злится, не хочет стареть… Она терпеть меня не может, эта блядь, и стыдится показывать своим друзьям. — Панк Алис замолкает и вертит пустую рюмку меж пальцев. — Ее друзья — ебаные говнюки, а не друзья… Буржуа, вечно сидят в своем ебаном баре на Шамп-Элизэ. «Александр» ты знаешь? Куча кривляк, упакованных в твид… Парижские англичане.

— Я хочу еще виски, — объявляет Генри, — я много пью, мне мало.

— Дай проверю, сколько у меня денег, — виновато пугается дитя. И лезет в свой кошелек…

— Stop it! — останавливает ее взрослый мсье Генри. — У меня есть мани!

— У меня тоже есть мани, — строго замечает дитя, продолжая копаться в кошельке. Результаты исследования, по-видимому, разочаровывают ее, потому что губы дитяти складываются в огорчительную гримаску. — Только пятьдесят франков, — констатирует она. — Еще утром у меня было двести. Я так быстро трачу капусту, — вздыхает она.