Ростральная колонна Дуиллия.

Реконструкция Л. Канины.

Война, таким образом, вновь перенесенная в Сицилию, еще некоторое время тянулась без решительных результатов. Много раз были построены сильные флоты, для которых Италия тогда могла доставлять строевой лес в большом количестве, но море не давалось римлянам в руки. Много раз разбивало оно римские флоты сильными бурями, так что римляне, наконец, совсем покинули морскую войну и тем подали карфагенянам пример, которому те имели неосторожность последовать. И вот война продолжилась на суше: осады следовали за осадами, сражения за сражениями. Никто не мог бы сказать, у какой из двух сторон преимущество, но и к миру ни одна сторона не выказывала расположения. Наконец летом 250 г. до н. э. произошло решительное сражение, которое выяснило положение дел: проконсул Луций Цецилий Метелл при Панорме (в северо-западной Сицилии) одержал большую победу над пунийским войском под предводительством Гасдрубала. Карфагенское правительство позаботилось о мирных переговорах. Ради этого в Рим было отправлено посольство, как бы для того, чтобы договориться о размене пленными и затем перейти к разговорам о мире. К этому посольству карфагеняне присоединили и консула Регула, знатнейшего из римских пленников, а это служит доказательством того, что дело шло не о простом обмене пленными. Почти нельзя сомневаться в том, что именно воспрепятствовало удачному исходу переговоров, хотя об этом нигде не сохранилось определенных сведений. Карфагеняне предлагали Риму, как некогда Пирру (в 275 г. до н. э.), уступить всю Сицилию, за исключением Лилибея, а римляне хотели, чтобы им уступили весь остров. Регул, призванный в сенат на совещание, был настолько великодушен, что в прямом духе римской политики отсоветовал римскому правительству вступать в переговоры с Карфагеном на основании сделанного Риму предложения, а также принять предлагаемый ему размен пленных, который должен был служить началом переговоров. Так он и вернулся, ничего не сделав, вместе с карфагенскими послами в Карфаген, где вскоре после этого (в 249–248 гг. до н. э.) и умер.

Регул.

С монеты рода Ливинеев.

Нельзя утверждать, что это подлинный портрет, но то же лицо изображено на многих монетах рода Регулов, так что можно предполагать, что это самый знаменитый из их предков.

Римское правительство, чтобы обеспечить и дальнейшее почтительное отношение к Регулу в Карфагене, дало его семье в Риме двоих знатных карфагенских пленников в заложники. Атилии, узнав о смерти Регула, приписали ее дурному обращению с ним или, может быть, слышали нечто подобное, и самым низким образом стали вымещать свою злобу на этих заложниках, против чего сенат тотчас принял меры. Надо заметить, что хотя в течение этой долгой войны и были допущены некоторые крайности со стороны частных лиц, однако государство с государством вели войну достойным цивилизованных наций образом.

Вероятно, в Риме не вполне верно оценили силы, оставшиеся у карфагенян для отпора. После битвы при Панорме и неудачи мирных переговоров, последовавших за этой битвой, война тянулась еще целых девять лет (250–241 гг. до н. э.). Прежде всего война сосредоточилась на западном берегу Сицилии около важнейшей пунийской крепости Лилибей, но безуспешно для Рима. Город не был завоеван римлянами, и во время его осады консул Публий Клавдий Пульхр в 249 г. до н. э. понес при Дрепане, к северу от Лилибея, поражение, которое может быть названо одним из самых тяжелых в течение этой войны: 93 его корабля достались в руки карфагенян, и только 30 остальных едва успели спастись бегством к берегу. Война казалась бесконечной. На суше ее поддерживали молодой карфагенский военачальник Гамилькар, прозванный Барка (молния), который оказался впоследствии отличным полководцем и замечательным государственным деятелем. Он укрепился на горном плато Геиркте (ныне оно известно под названием Монте-Пеллегрино) и оттуда непрерывно тревожил римлян внезапными нападениями, беспрестанными набегами и битвами, нанося им громадный ущерб. Обе стороны были страшно истощены, но ни одна не хотела уступить другой. Однако в Риме нашлась возможность нанести противнику последний удар. Чего уже не могло сделать истощенное государство, то было завершено славным порывом горячего патриотизма частных лиц. В Риме составилось общество, которое в виде добровольного займа предложило государству средства к постройке и вооружению еще одного большого флота (242 г. до н. э.). Консул 241 г. до н. э. Гай Лутаций Катул вывел этот флот в море и сошелся с карфагенским флотом (карфагеняне в это же время тоже успели обновить свой флот) у острова Эгусы, одного из самых больших среди Эгатских островов. Пунийский флот должен был принять на борт Гамилькара и его сподвижников, занявших позицию на ближайшей горе Эрике. Но до этого дело не дошло: Лутаций напал на тяжеловооруженные корабли, и предводитель карфагенского флота Ганнон должен был принять сражение. Оно вскоре решилось: позднейший историк сравнивает это сражение с кавалерийской схваткой — первый натиск решил дело. Карфагеняне, потерпев поражение, послали своему единственному полководцу, не потерпевшему поражений, Гамилькару, полномочия вести с Римом переговоры.

Это был человек, сумевший поддержать достоинство своего государства в момент неудачи. Он не согласился ни сложить оружие, ни выдать римских перебежчиков. Его отряд, не побежденный, сошел с горы Эрикс.

Гора Эрикс, ныне Сан-Джулиано

Важнейшим условием мира была уступка Сицилии, остальные были установлены без всяких затруднений. Кроме того, карфагеняне обязались не вступать со своими судами в сиракузские воды и не вербовать новых солдат в римских областях. Они возвратили римских пленников и в восполнение военных издержек уплатили римлянам 2,2 тысячи эвбейских талантов серебра. Этот мир, положивший конец 24-летней борьбе, был назван по имени победителя Лутациевым миром.

При обзоре первой Пунической войны больше всего поражает ее необычайная продолжительность: эту продолжительность можно объяснить только тем, что в Риме, очевидно, еще не успели приспособиться к тем задачам, которые приносила с собой подобная война, ведущаяся вне Италии. Римское государство то выказывает огромную энергию, как, например, при постройке флота в 260-м или в 256 г. до н. э., когда тоже был выслан в море огромный флот, то вдруг непосредственно вслед за этими порывами энергии допускается такая ребяческая ошибка, как отсылка домой половины армии после удачной высадки полководцев в Африку. Видны то быстрые и смелые действия, то бесконечная медлительность и растягивание в ведении войны. И действительно, прошло еще немало времени, пока внешняя политика римского сената поднялась до высоты ее нового, событиями указанного положения. В одном только она была ясной: в том, что не потерпела дальнейшего пунийского господства в Сицилии. После уступки острова римляне приняли в свое непосредственное управление западную, некогда занятую карфагенянами, часть острова, а юго-восточную, с добавлением некоторой части территории, оставили во власти царя Гиерона Сиракузского, который показал себя во время войны верным и неизменным союзником Рима. Новое римское приобретение получило новую форму внутреннего устройства: ей придали вид провинции и в начале ею управляли консулы, а затем с 227 г. до н. э. — особый претор, один из четверых, ежегодно избираемых в это время. Претор, которому поручалось управление Сицилией, отправлялся туда со своим квестором, и с большим или меньшим количеством войск, и поселялся в Лилибее. Там и пребывал он как высший представитель власти Рима. Он являлся народу не иначе как окруженный ликторами, которые несли перед ним свои пучки прутьев с топорами. Сицилийские городские общины утратили право содержать свои войска и чеканить свою монету, обязаны были платить десятину со всех доходных статей Риму, которому принадлежали и судовые пошлины с кораблей, приходивших в гавани; управлением руководил квестор, но городам в их внутренних делах все же была предоставлена самостоятельность, т. к. им была оставлена значительная доля самоуправления. Но в период, непосредственно последовавший за окончанием войны, Сицилия, в течение 200 лет бывшая театром войны, была истощена до такой степени, что даже не смогла воспользоваться выгодами, несомненными для местного населения вследствие изгнания пунийцев.