Однако быстро же Феофано разочаровалась в своем муженьке, если стала искать утешения на стороне.
Охлаждения в отношениях, впрочем, могло и не произойти — Роман не отличался особым умом и проницательностью, а Феофано, безусловно, умела проворачивать свои дела в тайне. Во всяком случае, о достаточном взаимном доверии молодой императорской четы говорит заговор, составленный ими против пожилого владыки. В 959 году Константин умирает. Официально было объявлено, что император простудился во время паломничества в один из монастырей горы Олимп. Но в городе откровенно называли его убийц — беспутного сына и многим памятную под иным именем и в ином качестве сноху.
Так умер Рожденный в Пурпуре. И не пурпур ли застилал ему глаза в мучительные часы агонии, когда яд пожирал внутренности старого государя? Пурпур, проклятый ядовитый пурпур…
Багрянородный старик оказался первым из императоров, чьей судьбой стала девица из портового притона Константинополя.
Роман недолго горевал об отце. Первым делом он сместил с должностей всех его приближенных и заточил в монастырь неведомо чем не угодивших ему сестер. Отблагодарил венценосный подонок и мать за слепую ее любовь. Елена Лакапина была выслана из дворца вскоре после смерти мужа. Спасибо, хоть не в монастырь…
Вскоре преданная любимым сыном старуха скончалась. Говорили, от горя. Возможно, хоть и трудно поверить, что деятельная невестка оставила ненавистную свекровь на произвол судьбы, положившись на старость и горе императрицы.
Пожалуй, за всеми этими грязноватыми перестановками видна ручка красавицы Феофано. Что ж, лишний довод в пользу ничтожества ее мужа. Еще ярче оно обнажилось впоследствии. Став самодержцем, Роман не проявил никакого интереса к государственным делам. Он прожигал жизнь в малопочтенной компании, членов которой Лев Диакон сурово именует "рабами брюха и того, что под брюхом". Реальная же власть сосредоточилась в руках двух партий — придворных во главе с паракимоменом Иосифом Врингой и Феофано с ее новым любовником Никифором Фокой, известным полководцем, за спиной которого стояла армия. Над Врингой красотка Феофано не имела и не могла иметь никакой власти — на должность паракимомена, как и на многие иные придворные посты, в Византии назначали только евнухов.
Никифор вскоре ознаменовал царствование мужа своей пассии победами над арабами. Правда, первый успех ромеев пропал втуне — передовые отряды после бегства врага начали немедленно отмечать победу, да так, что, когда мусульманское войско вернулось, немногие смогли хотя бы убежать. Что ж, каков государь, таковы у него и подданные. Никифор Фока, однако, не позволил первому поражению обескуражить себя, и вскоре взял реванш, полностью очистив от арабов Крит. "Очистив" здесь следует понимать в самом буквальном смысле: победы над противником православное воинство отмечало безудержным грабежом и столь же чудовищной резней. Никифор Фока, по сообщению византийских хронистов, следил лишь за тем, чтоб его воины не осквернили себя (!) насилием над арабскими женщинами. Жуткие победы Фоки отозвались на мусульманском Ближнем Востоке христианскими погромами.
В столице тем временем происходили перемены. Новые друзья императора приохотили его к "противоестественным порокам", как то сообщает Лев Диакон. Естественно, влияние Феофано на мужа начало падать. Мысль о расставании с дававшей столько наслаждений властью была так невыносима, а муж, окончательно переставший напоминать мужчину, уже не вызывал у Феофано и тени чувства. Вскорости император по возвращении с новомодной забавы, псовой охоты, которой он предавался во время Великого Поста, тяжко захворал и испустил дух. Симптомы подозрительно напоминали смерть его отца — ощущение крайней слабости, сильнейшая одышка. Одни шептались о божьей каре, ученые медики важно толковали, что у цесаря "от неумеренной верховой езды начались смертельные спазмы", большинство же твердило, что Роман отравлен. Отравлен ядом, "принесенным с женской половины дворца", как обтекаемо выразился Лев Диакон. Простим почтенному хронисту туманность выражений — он писал свою "Историю" в царствование детей Феофано, Василия и Константина. Кроме двух сыновей кабацкая императрица родила и дочь — Анну. За отцовство двух младших детей, учитывая нрав матери и новые наклонности формального отца, поручиться трудно, хотя Константин, родившийся уже после смерти Романа, очень походил на него характером. Он прибавил свое имя к списку венценосных гуляк и пьянчуг, рядом с именами отца, двоюродного прадеда Александра, Михаила III и многих, многих других.
Знакомый с историей Руси уже узнал имена детей Феофано. Да, именно на дочери этой, э-э-э… женщины женился недостойный сын нашего героя. И именно из рук ее братьев он принял новую веру. Если отца он и не был достоин, то невесты, шурьев, и, в особенности, тещи — вполне!
Итак, Роман умер. Так решила его судьба, судьба по имени Феофано, которую он когда-то собственными руками привел из грязного переулка под пурпурные дворцовые своды.
Встревоженный Иосиф Вринга в панике попытался устранить опасного популярностью в войсках и в народе, а главное, связью с Феофано, полководца, и написал письмо одному из офицеров Фоки, армянину Иоанну Цимисхию. В письме он предлагал все мыслимые и немыслимые блага, вплоть до императорского престола, за поддержку против Фоки. Но ветеран подковерных баталий жестоко просчитался. Из кровной ли вражды фронтовых офицеров к придворным, из физиологической ли неприязни к "искусственно сделанной бабе", как Цимисхий величал Вринга, или просто из солдатского неприятия интриганства, Цимисхий не принял предложения.
Впрочем, зная ромеев вообще и Цимисхия в частности, можно предположить, что столь простыми и благородными причинами здесь не пахло. Очень возможно, что невысокий, но амбициозный, как Бонапарт, армянский офицер уже тогда сблизился с, мягко говоря, ветреной императрицей.
Иоанн не только не принял предложения Вринги. Он лично явился к командиру, предъявил ему письмо, и гневно понося придворных вообще и Иосифа Врингу в частности, стал требовать немедленного похода на столицу. Набожный победитель сарацин… упал в обморок. Иоанну с трудом удалось привести командира в чувство. Тем временем на шум сбежались остальные офицеры, и, услыхав от армянина, в чем дело, горячо его поддержали. Никифор, не только благочестивый, но и благоразумный, хорошо представлял, чем может кончиться это мероприятие. Долго пытался отпереться, если не от участия, то хоть от руководства походом, предлагал в вожди и будущие императоры Иоанна (что значит — инициатива наказуема!). Тщетно. На сей раз офицеры не желали слушать любимого командира. Под рев солдатских глоток и блеск вынутых из ножен мечей несколько ошарашенного Никифора провозгласили императором, и войско двинулось к столице.
Сопротивлялись ему недолго. На стороне победоносного полководца было войско и жители столицы. Дворцовые гвардейцы частью бежали, частью перешли на его сторону. Даже церковь, в лице на редкость негибкого для византийского иерея патриарха Полиевкта, горячо приветствовала известного своим аскетизмом и постничеством, а так же победами над врагами веры Фоку. Особенно выгодно он смотрелся на фоне новопреставленного государя, развлекавшегося с любовниками в Великий Пост. Вринге пришлось искать убежища в той же церкви, куда он недавно загнал престарелого отца своего врага — Варду Фоку.
Вскоре победитель венчался на царство, правда, всего лишь как соправитель малыша Василия и новорожденного Константина. Попутно он обвенчался с их матерью, вдовой злополучного своего предшественника. Участь покойного, как видно, ничему не научила благоразумного и благочестивого воеводу.
Так еще один император вошел под пурпурные своды навстречу судьбе по имени Феофано…