Изрядно иная версия Нового Завета содержится в Западном тексте. Эта версия датируется началом-серединой 2в. и цитируется в гармонии Diatessaron Тациана. Следует ли использовать наиболее древний текст (возможно, искаженный) или несколько более поздний текст (также, возможно, искаженный по сравнению с оригиналом или прототекстами, но), более близкий к каноническому? Следует ли предпочитать сирийские и латинские переводы более ранних версий более поздним (и более близким к каноническим) греческим версиям? Вопрос отнюдь не носит теоретического характера, если учесть, что Западные тексты носят выраженный иудейский характер.
Число существенных (влияющих на смысл тезисов) различий измеряется десятками. Если требовать более точного совпадения, мы говорим уже о сотнях версий. Таким образом, каждый христианин может выбрать себе ту или иную редакцию по вкусу.
Никому не пришло бы в голову покупать чайник, к которому прилагается сотня взаимно противоречивых инструкций. Но ведь в христианстве именно это и происходит. Верующие либо привязываются к той или иной (заведомо во многих местах неправильной) редакции, либо формулируют собственную теологию и подбирают под нее наиболее подходящую редакцию текста.
Но тогда следует признать, что канонические тексты не имеют особого значения. Не только в силу различия редакций, но и вследствие массированных (признаваемых даже апологетами) фальсификаций и откровенных мифов.
Канонические тексты ничего или почти ничего о христианстве достоверно не рассказывают. Применимость апокрифы и, тем более, сектантской литературы жестко оспаривается церковью. Тогда что же такое это христианство, о котором (почти) ничего не известно? Концепции даже философов не принимаются на веру. Тем более, не может строиться религия на мнениях тех или иных теологов.
Отметим, насколько по-другому выглядит иудаизм. В канонические тексты не только не вносилось каких-либо исправлений - они переписывались одним и тем же шрифтом, одними и теми же чернилами. Даже в научных изданиях Писания расхождений текста практически не встречается. За исключением одиозных текстов, вроде Самарского папируса, насчитывается не более 150 различных букв. Зачастую они явно видны как ошибки ранних писцов и выявлены в сносках мазоретской редакции. Человек, который обращается к иудаизму, знает, что это такое. Он знает точные тексты и даже канонизированные аллегорические и мистические толкования.
Цельсий утверждает, что христианство едва поддается критике, поскольку сами христиане не могут определиться, во что же они верят. Лишь начиная с 4-го века объекты христианской веры были сравнительно зафиксированы. Но даже сейчас остаются разногласия по вопросам, значительно более принципиальным, чем сколько ангелов могут танцевать на кончике булавки: например, православная и католическая церковь не согласны в вопросе о чистилище.
Христианские теологи спорили по важнейшим аспектам веры: был ли Иисус богом (Арий), един ли Б. или Иисус представлял другого бога (Марцион), основывается ли христианство на иудаизме (Марцион), верна ли концепция гностицизма (погруженный в зло мир вне прямой власти Б.) Согласие по этим проблемам было достигнуто чисто административными способами. Отсутствие влияния откровения на такие административные решения подтверждается многочисленными противоречиями соборных мнений и откровенным пренебрежением к христианским устоям многих руководителей церкви.
Даже важные для христианства описания рождения и воскрешения Иисуса разнятся до степени прямого противоречия Евангелий друг другу. Св.Епифаний, епископ Саламиса, в Panarion51:17-18 описывает "других евангелистов", которые, в отличие от Иоанна, утверждают, что Иисус бежал от Ирода в Египет, а потом вернулся в Назарет, затем крестился и жил в пустыне (искушение дьявола). В дошедших до нас текстах бегство от Ирода описывает только Матфей.
Столкнувшись с очевидными противоречиями Евангелий, христианские теологи выдвинули гипотезу о том, что христианство должно рассматриваться как публичная мистерия. Тогда тексты Евангелий нужно анализировать в их глубинном смысле. Это, конечно, выход: на уровне ассоциаций, откровенных фантазий, игры слов, неправильного перевода и передергивания за любым текстом можно увидеть любой смысл. Легко и найти общее начало в совершенно противоположных текстах. С такой позицией спорить невозможно - если принять эту позицию за аксиому. Но тогда и собственно текст Евангелий теряет всякое значение - существенен только глубинный смысл. Если такая неопределенная (реально, отсутствующая) трактовка удовлетворяет христианина, то можно на этом и остановиться. Нас же интересует наличие в христианстве универсальной концепции.
Поскольку христианские проповедники и верующие используют именно буквальный текст, то его критика вполне уместна. Справедливости ради отметим, что, если христиане вдруг массово станут ссылаться именно на усматриваемый ими глубинный смысл Евангелий, пренебрегая формальным текстом, анализ положений этой веры станет невозможным. Впрочем, церковь традиционно рассматривает Евангелия буквально.
Для кого нужны мистические евангелия? Уж, по крайней мере, они бессмысленны для абсолютного большинства рядовых христиан. Учитывая, что мистического смысла им официально не объяснили, во что же в этом случае им верить?
Как возможна мистическая трактовка переводов, когда переводчик на свое усмотрение выбирает одно из множества значений конкретного слова, и подбирает один из многих синонимов нового языка? Важный пример: греческий перевод Iesous имени Joshua. Транслитерация довольно искусственная, с тем, чтобы гематрическое значение имени Иисуса было 888, сумма букв греческого алфавита. Аналогично, имя Петра Cephas дает значение 729, число дней и ночей в году. Но Иисус вряд ли разговаривал с учениками (рыбаками) по-гречески, тем более с учетом пифагорейских традиций. Соответственно, с высокой вероятностью можно полагать, что даже имена в Новом Завете искажены.
Мистическая трактовка канона, хотя и устраняет противоречия, традиционно не приемлется церковью. Признание буквального несоответствия Евангелий, вкупе с возможностью их согласования на уровне мистицизма, было, видимо, основной причиной конфликта христианства с Оригеном (раннее его отлучение за проповеди без сана было обычным делом в тогдашнем христианском обществе). Кстати, Ориген объяснял текстуальные различия тем, что святой дух приспосабливал форму своих откровений к разным потребностям разных апостолов. Но как могло такое приспособление порождать различные факты?
Св.Августин несколько модифицировал эту идею, предположив, что иногда евангелисты имели в виду нечто другое, чем писали. Например, Матфей, предположительно писавший на иврите, использовал традиционные литературные обороты. Но откуда Матфей, сборщик налогов, мог быть знаком с литературными приемами?
Thiering полагает, что Евангелия и Деяния написаны в технике pesher, в них закодированы пророчества, аналогично тому, как закодированные послания (например, в отношении Иисуса) выискиваются у пророков - сомнительная теория. Аллегория и символизм, конечно, присутствуют. Так, Павел описывает этот прием в Гал4:24. Однако едва ли в этой технике написаны Евангелия. Ведь даже притчи обычно вполне прозрачны. В любом случае, при компилировании прототекстов в Евангелия литералисты выхолостили не то что код, но и просто второй смысл аллегорий.
Wajyikra r.1: "Исторические описания приведены в Библии только для их интерпретации". Предполагая преемственность христианства от иудейской традиции, нельзя отказать Евангелиям в таком же подходе. Но ведь это вовсе не означает, что сами описания могут быть недостоверными или противоречивыми. Только то, что они могут иметь мистическое значение.
Почти все секты иудаизма использовали мистическое толкование. Возможно, это связано с ограниченностью числа исходных текстов: иудеи не могли создавать новые тексты (псевдоэпиграфия обычно носила вспомогательный характер), но должны были трактовать канон. В некоторых случаях мистический смысл придавался намеренно, чтобы предотвратить злоупотребление текстами со стороны безответственных или неподготовленных людей.