Нэп подходил к концу. Жизнь молодой Советской Республики сурово и целеустремленно двигалась вперед, но на поверхности все еще продолжала крутиться нэпманская муть. Улицы пестрели вывесками всевозможных акционерных обществ и частных предприятий, в газетах и журналах одни нэпманы предлагали другим, говоря откровенно, не очень-то широкий ассортимент товаров, необходимых для «шикарной» жизни, — модные платья, белье, корсеты, парфюмерию. Днем в своих конторах нэпманы как могли изворачивались перед грозными и дотошными фининспекторами, глухими вечерами на Лиговке и близлежащих от нее улицах и переулках богатых «субчиков» поджидали менее удачливые представители частной инициативы; на бывшем Семеновском плацу, где устраивались бега, вовсю действовал тотализатор; в подпольных ресторанчиках, тайных притонах, в игорном доме на Владимирском с нэпманов спускали жирок мелкие карточные «жучки» и оставшиеся от прежней «прекрасной» жизни тронутые молью шулера. Вся эта разношерстная, но одинаково темная публика, иногда втягивая в свой круговорот кое-каких нестойких совслужащих, судорожно металась в поисках радостей и развлечений, и не только легальных.

Эта публика в основном заполняла зрительные залы во время эстрадных концертов и всякого рода сомнительных обозрений. Именно ее вкусы и диктовали по большей части развлекательный репертуар. Как правило, он сводился к джаз-банду, модным танцам и песенкам. К модным фокстротам и танго, таким, как «Шумит ночной Марсель» или «В лохмотьях сердце», наскоро присочинялись новые, якобы «революционные» слова, и в таком виде они довольно легко протаскивались через репертуарные комиссии.

Как-то во время одного из концертов Черкасов вместе с Петром Березовым стоял за кулисами в ожидании своего выхода. На сцене смазливый молодчик с подбритым затылком, в начинающих входить в моду широких брюках «Оксфорд» и ярких ботинках пел в ритме последнего шимми:

Черкасов повернулся к своему партнеру:

— Что это за чушь?

Березов пожал плечами. Тогда Николай обратился к стоявшему тут же и млевшему от удовольствия администратору:

— О чем это он поет?

Эстрадный деятель, в свою очередь, посмотрел на Николая с недоумением:

— А чего тут не понимать? Песня о борьбе против колонизаторов! — И снова обратился в слух.

под рев зала и грохот аплодисментов закончил свое выступление лихой конъюнктурщик.

Как все это было непохоже на веселые и злободневные представления студенческой «живгазеты» ИСИ, на изобретательные и боевые спектакли «Комсоглаза»!

Тяжелое положение, в котором оказался легкий жанр, тревожило не только многих эстрадных артистов, но, разумеется, и общественность. Нужно было как-то обуздать разбушевавшуюся стихию чуждой советскому зрителю пошлости, а иногда и откровенной похабщины. Весной 1928 года в Ленинградском областном совете был поставлен вопрос об открытии в городе государственного мюзик-холла, который должен был стать организующим центром всей ленинградской эстрады. Мюзик-холл передавался в ведение Центрального управления госцирками (ЦУГЦ). Для контроля над его репертуаром создавался художественно-политический совет. И одним из самых важных был вопрос о будущих зрителях мюзик-холла. «Оздоровление» публики было решено провести следующим образом: 60 процентов всех билетов распространять только в рабочих организациях и при установленных довольно высоких кассовых ценах предоставлять рабочим 45 процентов скидки. В общем, планы были прекрасные, действительность оказалась гораздо печальнее.

При организации мюзик-холла сразу же было допущено несколько ошибок, существенно повлиявших на ход событий. Неудачно был выбран художественно-политический совет. Одна из ошибок заключалась и в том, что мюзик-холл начали создавать «на чужих костях». Ему отдавали помещение Драматического театра Госнардома. Этот театр существовал уже почти год и успел хорошо зарекомендовать себя у зрителей. И все же из-за мюзик-холла он был закрыт, труппа распущена. Это произвело неприятное впечатление и в какой-то степени заранее настроило ленинградскую общественность против агрессивного «типичного детища буржуазного Запада». И самым серьезным упущением были, конечно, непродуманность и торопливость при составлении репертуара. Для начала было решено перенести в Ленинград почти целиком программу Московского мюзик-холла «Чудеса XXI века».

Черкасова и его друзей очень интересовал новый мюзик-холл, они возлагали на него определенные надежды. 7 декабря 1928 года они отправились на премьеру «Чудеса XXI века, или Последний извозчик Ленинграда», но были весьма разочарованы. Трудно было предъявить претензии к отдельным до блеска отшлифованным чисто цирковым номерам, таким, как «австралийские дровосеки — Джонсон и Лаурер», «бронзовые люди — 2 Рейни 2», «Брамсон — волшебные обручи». Понравился им танцевальный дуэт «Ивер и Нельсон», сатирические монологи Н. Смирнова-Сокольского. Недоумение вызывали некоторые танцы сорока пяти «girls» в постановке прибывшего из Москвы хореографа Касьяна Голейзовского.

Литературная сторона представления вообще не выдерживала никакой критики.

такими словами конферансье открывал программу. Восхваляя работников некой кооперации «Облрыбпром» за выполнение плана и острое «классовое чутье», со сцены торжественно объявляли:

А тех (рыб), что есть бы мог буржуй,

Трест не ловил среди прозрачных струй!

Выходя после представления, Березов посмотрел на Черкасова:

— Ну, как тебе все это?

— Я тебе отвечу словами только что увиденной программы:

Друзья рассмеялись, но не очень весело. Они понимали, что все эти литературные «перлы» были неким идеологическим соусом к главному блюду — новым танцам все тех же «girls» под общим названием «Япония — Европа». Много говорилось о том, что эти танцевальные номера сатирически изображают всевозможные пороки буржуазии, ее «разложение». Это могло бы стать правдой, если бы «загнивание Запада» не изображалось с таким смаком, постановочным размахом, можно сказать, уважительно. Вот это «уважение к разложению» и было основным изъяном всех программ как Ленинградского, так и Московского мюзик-холлов.

1 марта 1929 года в мюзик-холле вновь состоялась премьера — аттракционное представление «С неба свалились» в постановке А. Феона и К. Голейзовского. Этой программе, в которой в самом недалеком будущем предстояло принять участие и Черкасову, суждена была более долгая жизнь, нежели ее предшественницам. В прессе сразу же было отмечено, что «С неба свалились» чуть-чуть отличается в лучшую сторону от прежних программ. В обозрении приняли участие несколько лучших самодеятельных и физкультурных коллективов города. Но, несмотря на все это, упреки новой постановке в основном оставались прежними.

Мюзик-холл весьма нуждался в новых интересных номерах, и, конечно, Черкасов, Чирков и Березов с их знаменитым танцем не могли выпасть из поля зрения мюзик-холльного руководства. Летом 1929 года произошло одно событие, которое увеличило популярность «???» и сделало их номер особенно желанным приобретением для мюзик-холла.