А помнишь, как было жутко?
А помнишь, как было дерзко?
А помнишь, как было клево?
А помнишь, как было гнусно?
И всякий раз ответ поступал в форме  прости, но почти не помню , пока не пришел вопрос:
А помнишь, как было любо?
 
В этих словах, наверно, вся книга Аксенова. Да и вся Русь советская - Яузская высотка, и шире - полуреальная-полуфантастическая, какая-то даже мифическая Москва. Если хотите - Китеж-град, скрывающий за своим эпическим размахом мрачный лабиринт с Минотавром в центре - чернота черноты в лучезарности иллюзии.
Да, есть в этой книге и юмор, переходящий в едкую иронию (одно только бегство "Сосущего" в подводной лодке чего стоит). Есть картины светлые, веселые, в которые вдруг вкрадывается горечь:

Полный состав впервые вот сейчас вижу, на юбилее Ариадны. И какие ребята классные играют – это нечто! – настоящие профессионалы! Юбилярша горделиво мне на ухо шепнула:  Со всех лагерей собирали!  <...> Один за другим вставали с инструментами и трубили ряды трубачей, тромбонистов и саксофонистов. Приближалась кода. Эстер Блюм, медлительно играя руками и ногами, демонстрировала свою слегка чуть-чуть цинготную улыбку. Каково приходится этим ребятам: приглашают во Львов, а сами возвращаются на Колыму, на Инту, в Казахстан переодеваться из смокингов в лагерные бушлаты.

Но таково было и то время: жуткое время, несмотря на все гнусности которого в сердцах людей находилось место и для "дерзко", "клёво"
... "любо".