По мнению Александровича, морально-философское миросозерцание Чехова не заключало в себе ничего оригинального, оно представляло собою смесь идей Толстого, Ницше и Ибсена.
Абсурдность - "концепции" Александровича настолько очевидна, что не нуждается в специальном опровержении. Говорил о пессимизме Чехова и В. Г. Короленко. Устанавливая идейную и эмоциональную эволюцию в творчестве Чехова, Короленко считает возможным говорить о пессимизме писателя как "настроении второго периода": "Оно совершенно' определилось, и всем стала ясна неожиданная перемена: человек еще так недавно подходивший к жизни с радостным смехом и шуткой, беззаботно веселый и остроумный, при более пристальном взгляде в глубину жизни неожиданно' почувствовал себя пессимистом". (В. Г. Короленко. Антон Павлович Чехов. Сб. "Чехов в воспоминаниях современников". 1952, стр. 79-80.)
Мы не можем полностью согласиться с Короленко. Он проявил чуткость, когда услышал в произведениях Чехова второго периода грустно-скептические и пессимистические нотки, но Короленко сшибался, когда категорически называл чеховское миросозерцание второго периода пессимистическим. Следует, однако, подчеркнуть, что Короленко рассматривает пессимизм Чехова только как этап в его идейно-художественной эволюции. Короленко говорил и о бодрых, оптимистических мотивах у Чехова-писателя, о его стремлении к лучшему и вере в это лучшее. Кроме того, Короленко тонко подметил особенный характер чеховской скорби в годы перелома - глубоко захватывающей, обаятельной, примиряющей и здоровой.
Об этом характере чеховской скорби говорил в 1904 г. и А. Куприн, одним из первых развенчавший легенду о Чехове как безнадежном пессимисте. Он писал: "Это была тоска исключительно тонкой, прелестной и чувствительной души, непомерно страдавшей от пошлости, грубости, скуки, праздности, насилия, дикости - от всего ужаса и темноты современных будней". (Сб. "Чехов в воспоминаниях современников". М., 1954, стр. 499.)
Надо отметить, что впервые указал на своеобразие пессимизма Чехова В. А. Гольцев еще в 1894 г. в публичной лекции о писателе. Он говорил о том, что пессимистическое мировоззрение Чехова не имеет гнетущего характера, что в печальном миропонимании Чехова всегда налицо "луч тепла и надежды". "Живая любовь к живому человеку и тонкое художественное чутье, с каким Чехов любит и человека, и природу, придают его думам о случайности и быстротечности жизни печальный, но мягкий оттенок..." (В. А. Гольцев. Литературные очерки. 1895, стр. 43.)
Пессимистические мотивы мы находим и у великих предшественников Чехова, его любимых писателей - Пушкина и Лермонтова.
Пушкин, "солнце русской поэзии", порой выражал в своих произведениях глубокую скорбь, называя жизнь "даром напрасным, даром случайным", признаваясь, что его томит "тоскою однозвучный жизни шум". Лермонтов скорбно восклицал: "И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг, такая пустая, и глупая шутка".
Пессимистические рефлексии встречаются в произведениях Баратынского, Тютчева, Тургенева и других русских писателей. На эту сторону творчества писателей обратили внимание великие русские критики-демократы.
Белинский писал: "Грусть Пушкина не есть сладенькое чувствование нежной, но слабой души; нет, это всегда грусть души мошной и крепкой... Пушкин никогда не расплывается в грустном чувстве: оно всегда звенит у него, но не заглушая гармонии других звуков души и не допуская его до монотонности. Иногда, задумавшись, он как будто вдруг встряхивает головою, как лев гривою, чтоб отогнать от себя облако уныния, и мощное чувство бодрости, не изглаживая совершенно грусти, дает ей какой-то особенный освежительный и укрепляющий душу характер". (В. Г. Белинский. Полн. собр. соч. Т. VII. 1955, стр. 295. )
Этими замечательными словами, можно охарактеризовать и грусть Чехова - она тоже была грустью души "мошной и крепкой"; и у Чехова, жизнерадостного человека, большого жизнелюба, доминировало "мощное чувство бодрости", которое придавало и его грусти "укрепляющий душу характер". Несмотря на то, что грустно-скептические и пессимистические мотивы звучат во многих произведениях Чехова второй половины 80-х годов, изображенная в них жизнь не производит гнетущего, удручающего впечатления. Не говоря уже о том, что мы находим среди произведений этого времени много веселых, жизнерадостных рассказов ("Беззащитное существо", "Беззаконие", "Выигрышный билет", "Хороший конец", "Сирена" и другие), даже в произведениях, проникнутых скорбным настроением, часто слышатся бодрые, активные, жизнеутверждающие мотивы.
Пессимистические ноты в его произведениях имеют социально-психологический подтекст. Они объясняются главным образом разладом между высокой мечтой писателя о человеческой жизни и пошлостью окружающей его действительности. Скорбь у Чехова - сложное чувство; в нем - и грусть мощной и в то же время тонкой души, страдающей от пошлости, грубости, дикости собственнического мира, и гражданская скорбь писателя-патриота, удрученного несовершенствами русской жизни и мечтавшего о светлом будущем своей "прекрасной, суровой" родины.
Важным фактом, помогающим разобраться в характере скорби Чехова, является то обстоятельство, что пессимистические нотки встречаются главным образом в произведениях 1886 - 1889 гг., а в дальнейшем все сильнее и сильнее начинают звучать в творчестве Чехова бодрые, оптимистические ноты. Эту эволюцию отметил М. Горький еще при жизни Чехова, в 1900 г., говоря, что "каждый новый рассказ Чехова все усиливает одну глубоко ценную и нужную для нас ноту - ноту бодрости и любви к жизни". (М. Горький. Собр. соч. Т. 23. 1953, стр. 317.)
Оптимистическое звучание творчества Чехова конца XIX начала XX столетий свидетельствовало о том, что чуткий художник уловил большой общественный подъем в стране накануне революции 1905 г., более глубоко проник в социальную сущность эпохи, более овладел тем светлым, оптимистическим миросозерцанием, которого ему порой недоставало в годы перелома.
Н. А. Добролюбов в своей статье "Стихотворения А. Н. Плещеева" установил социальный диагноз для распознавания характера скорбных настроений в художественной литературе.
Остановившись особо на "мрачном, безотрадном колорите", часто встречающемся в произведениях русских поэтов, Добролюбов заметил, что жалобные стоны "плаксивых пиит", сетовавших на измены любимых женщин, на кратковременность цветения роз и пр., стали "пошлой темой", а у больших художников слова мрачное Настроение имеет "общее значение" - оно выражает "вопль сильной натуры, подавляемой гнетом враждебных обстоятельств".
Данная Добролюбовым социальная характеристика мрачного колорита в произведениях русских писателей проливает яркий свет и на характер мрачного настроения, выраженного в отдельных произведениях Чехова. Совершенно очевидно, что скорбные мотивы в творчестве Чехова - это "вопль сильной натуры, подавляемой гнетом враждебных обстоятельств ".
Беда многих великих русских поэтов, по мысли Добролюбова, заключалась в том. что они не обладали необходимыми качествами души для сопротивления "враждебным обстоятельствам" и "всем обманам тяжелого опыта жизни". А для такого сопротивления нужны "не только крепость характера, но и сила убеждений" (Н. А. Добролюбов. Избр. соч. 1947, стр. 383.)
В этом заключалась в какой-то мере и беда Чехова, не обладавшего той "силой убеждения", которая необходима для сопротивления "враждебным обстоятельствам".
Развивая свою мысль применительно к этической области, Добролюбов подчеркивает, что человеку не грозит гибель среди пошлости окружающей жизни, если он обладает "светлым и сильным убеждением". Полно глубокого смысла также замечание Добролюбова об ограниченности идейного содержания творчества Плещеева, обусловленной тем, что убеждения поэта не стали цельными, то есть не превратились в стройное мировоззрение.
В этих замечательных суждениях критика-демократа заложены те мысли, которые тридцать лет спустя художественно конкретизировал Чехов в "Огнях". Чехов здесь развивает глубокую мысль о совершенной недостаточности для человека одних специальных знаний, - нужны передовые убеждения, связанные с высокими этическими принципами. Плохо, когда сознание человека заполнено беспорядочными мыслями. Чехов придал глубокий смысл заглавию своего рассказа. Он сравнивает эти беспорядочные мысли человека с ночными огнями: "Мысли каждого отдельного человека тоже вот таким образом разбросаны в беспорядке, тянутся куда-то к цели по одной линии, среди потемок и, ничего не осветив, не прояснив ночи, исчезают где-то далеко за старостью".