10 мая 1943 года на базе двух отдельных стрелковых бригад – 159-й и 156-й образовалась 130-я стрелковая дивизия[7] . 528-м стрелковым полком ее стал командовать наш бывший комбриг подполковник М. И. Дубровин.

В один из майских дней меня вызвал командир полка и вручил орден Красной Звезды. Привинчивая орден к гимнастерке, он сказал:

– Хотя дел в полку по горло, о снайперах я не забываю… И впредь бей гитлеровцев беспощадно. Надеюсь, оправдаешь доверие советского народа.

Слова командира полка, его приподнятое настроение передались и мне.

На передовую я возвращался вместе с Александром Украинским, который за отвагу и мужество, проявленные в боях за Батайск, был также удостоен ордена Красной Звезды. Уже через час мы прибыли в свой «дом» – длинную траншею с ячейками для стрелков – и принимали теплые поздравления товарищей. И вновь потянулись дни окопной жизни, полные тревог и опасностей.

Как-то на рассвете, получив «добро» командира роты, я решил вместе со снайперами Алексеем Адровым и Павлом Хромовым пробраться на нейтральную полосу, где стоял полуразрушенный сарай. За нами увязался санинструктор старшина Геркушенко:

– Хочу за фрицами поохотиться. Да и опять же вам подмога. Ранят кого – окажу помощь.

Знал я его мало. Да и вообще лишний человек на «охоте» – лишняя мишень для врага. И все же отказать ему не посмел – очень уж хотелось ему пойти с нами. Обстреливаемый участок проползли благополучно. И вот мы в сарае. Его стены сложены из крупного камня-известняка. Пуля их не возьмет. Иное дело мины и снаряды. Но сарай находится вблизи позиций, и немецкие артиллеристы и минометчики, естественно, побоятся при обстреле поранить своих. Выходит, мы неуязвимы. Правда, вражеская пехота может атаковать сарай. Но и наши пулеметчики начеку. В случае чего они помогут нам фланкирующим огнем.

Пробили отверстия в стене – через них можно целиться из «снайперки». Обозреваемый участок небольшой, но напротив нас два дзота. Они метрах в двухстах. Окна дзотов освещаются лучами восходящего солнца. Это нам на руку: если в амбразуре темнеет, значит, через нее кто-то наблюдает или целится.

Первым выстрелил Алеша Адров. Не знаю точно, убил он фашиста или нет, но нас тут же засекли. Началась самая настоящая дуэль. Как только в амбразурах темнело, мы стреляли и получали в ответ выстрел. Риск, конечно. Но на фронте он всюду. Перезаряжая винтовку, я на секунду отклонился вправо – и в мою амбразуру влетела пуля. Она с треском разорвалась, ударившись о противоположную стену. Но теперь прозвучал выстрел Хромова.

В траншее противника мелькают каски. Очевидно, гитлеровцы возятся с убитым или раненым.

– Дайте мне стрельнуть, – просит Геркушенко.

Выстрелить он не успевает. Пуля, задев край отверстия в стене, крошит камень. Геркушенко падает на землю и закрывает рукавом лицо:

– Ой, очи мои! Они повыбивали мне очи… Я ничего не вижу…

Мы оказываем ему первую помощь, промываем глаза водой из фляги.

– Вижу! – восклицает обрадованно Геркушенко. – Пылью запорошило. Ну погодь, фриц проклятый! Я это так не оставлю. Зуб за зуб, око за око… Дайте мне «снайперку».

Старшина Геркушенко родом с Украины. Служил где-то недалеко от границы. Еще в начале войны ему осколком задело левую руку, и он не раз показывал нам длинный лиловатый рубец – след ранения.

Оба дзота мы парализовали своим огнем. Никто не рисковал больше стрелять оттуда. Но гитлеровцы пошли на хитрость: из соседних дзотов, которые нам не были видны, они начали стрелять зажигательными пулями по сухим доскам крыши сарая. А на чердаке сарая хранилось сено. Вскоре оно вспыхнуло, и крыша превратилась в факел. Тушить огонь было нечем. Тлеющие головешки и огненные клоки сена теперь падали нам на головы.

– Попали в крематорий, – с горькой усмешкой заметил Алеша.

– Выход один, – предлагаю я, – отходить к своим короткими перебежками.

– Сейчас? Да нас перестреляют, как куропаток, – возражает Хромов. – Они этого и ждут…

Признаться, мы более всего опасались снайперского выстрела: знали его тяжкие последствия. Но, судя по всему, у противника здесь не было снайпера. И я успокоил друзей.

Из нашей траншеи машут касками: бегите, мол, поддержим огнем.

– Я побегу первым, – вызвался санинструктор. Спружинившись для прыжка, Геркушенко вдруг в нерешительности прижался к стене: длинно застрочил наш пулемет.

– Эх, была не была, – махнул он рукой и во весь дух помчался к своим, петляя, как заяц.

Слева от него поднялось два земляных фонтанчика от пуль. Геркушенко вскрикнул, на какой-то миг остановился, подхватив левую руку правой, но тут же упал и скатился в траншею. Жив или убит?

«Риск есть риск, на войне без него не обойтись», – размышляю я и тут же срываюсь с места, падаю невдалеке от траншеи и перекатываюсь в нее. С бруствера валюсь на руки товарищей, на меня падает Адров, а за ним Хромов. Ощупываем себя. Не ранены ли? Вгорячах можно и не заметить.

– Целы! – облегченно выдыхает Павел.

Слышим: стонет Геркушенко, которого перевязывает рослый боец, взяв бинт из его же санитарной сумки. Мы немало удивляемся, когда видим, что пуля попала в рубец его левой руки.

– Каты! Гады ползучие. Як вони в то место попали? Чи магнит який тут заложен…

Геркушенко еще долго ворчит, а мы смотрим, как догорает и с грохотом обваливается крыша сарая.

Другой раз – это было уже в июне – облюбовали мы позицию на северной стороне поселка Демидовка. Залегли на рассвете. В полдень обнаруживаю: к оврагу по тропинке вышагивает гитлеровец. В руках у него котелки. Идет с ленцой, как будто и не на войне. Ну как упустить такую добычу? Навожу на него перекрестье снайперского прицела. Целюсь в грудь. Жму на спусковой крючок. Гитлеровец падает, котелки катятся по тропинке. А мне не дает покоя мысль: почему этот фашист появился на тропинке днем, да еще так уверенно? Ведь немцы ходили по ней только ночью. Днем не смели – нас боялись. А этот… Выходит, он не знал, что тропинка у нас на прицеле. А раз так, значит, он новенький.

Быть может, у немцев в обороне новая часть? И мне вспомнился лейтенант Штанов, который говорил, что снайпер не только сверхметкий стрелок, но и внимательный наблюдатель и отличный разведчик.