Изменить стиль страницы

Сэм Льювеллин

В смертельном круге

Глава 1

Не много в нашей жизни выпадает подобных минут: австралийское небо густо синеет над белоснежно сияющими парусами яхт, ветер посвистывает в снастях, волны плещут о крутые алюминиевые борта «Поллукса»... Полная тишина, если не считать монотонного стрекота вертолета на высоте двух тысяч футов. И в этой благодати ты ведешь двенадцатиметровую яхту в отборочной гонке на Кубок Америки. Ведешь ее к точке поворота. Мне всегда нравилось такое затишье, хотя напряжение подобных минут просто неописуемо.

— Давай! Быстро смени галс[1]! — Резкий металлический грохот УКВ-приемника в кармане моих шортов разрушил окружающую гармонию. Сигнал шел с вертолета, от Джеффри Лэмпсона, моего тренера.

— Рано, — ответил я в микрофон, болтающийся на шее, чтобы мои руки были свободны для обтянутого кожей штурвала «Поллукса».

Снова все стихло, пока мой помощник не хмыкнул вдруг рядом со мной.

— Что там еще? — проворчал я и повернул голову назад и направо — куда он показывал. Всего в двухстах футах от нас пронзительную голубизну моря вспарывал кроваво-красный нос яхты «Кастор», обрушивая фонтаны брызг на палубного матроса, стоящего на фордеке[2]. Билл Роджерс, которого я хорошо знал, никак не мог управиться с парусом. Его потное лицо, лоснящееся на солнце, его измученный вид напомнили мне, что Билл только что переболел гриппом. Но яхтсмена, участника Звездных гонок, никакая хвороба не удержит на берегу.

— Подожди, — сказал я помощнику, хотя даже кожей ощущал напряжение своей команды — десяти человек, изнывающих от сиднейского зноя в алюминиевой коробке яхты. Двенадцатиметровка — это вам «не балерина моря», как поэтично выражаются спортивные журналисты, завсегдатаи яхтенных гонок. Двенадцатиметровка, если уж делать сравнения, это двадцатипятитонный мощный танк, изготовившийся к броску.

— Давай же, ну! — снова завопил Лэмпсон из поднебесья.

Я краем глаза глянул в ясную синеву неба — вертолет уже летел назад. Небось Джеффри в ярости морщил лоб, багровел от досады, потел и грыз мундштук своей незажженной трубки, потому что внизу, на покрытой рябью и отливающей металлом далекой воде, какая-то пешка не выполняла его приказа.

— "Поллукс", — еще раз заскрипел его голос, — поворот, живо!

Я оглянулся: на фордеке «Кастора» Билл Роджерс по-прежнему возился с парусом — неуклюже и медленно. Вот теперь пора!

— Пошел! — скомандовал я и повернул штурвал. Палуба «Поллукса» выровнялась, нос повернул по ветру. Алюминиевый гик[3] пронесся над самой моей головой, и яхта снова накренилась, уже на правый борт. За кормой вскипела полоса пены — я начал резать курс «Кастора», которому пришлось поворачивать за нами. Разинутый рот Билла Роджерса на мокром, желтоватом лице — словно черный провал буквы "О": он едва успел ничком броситься на палубу, на так и не поставленный парус.

— Подловил его прямо на лету, — усмехнулся мой помощник.

— Хорошо, — проскрипел Лэмпсон из немыслимой выси, как бы прощая мою задержку. — Отлично сработано! Держись этого галса!

— А я и держусь! — огрызнулся я. Меня пот прошиб от злости на бездарную трепотню, сыплющуюся на меня с этого механического насекомого.

Лебедки затарахтели, мы снова изменили галс. Теперь разрыв между яхтами увеличился до трех сотен футов. Лэмпсон по-прежнему назойливо бубнил свое, но я старался его не слушать. Поул Уэлш, рулевой «Кастора», что-то кричал, явно нервничая, и это было как раз то, что надо. Я внимательно следил за расстоянием между нашей кормой и носом его яхты. Мы выиграли старт, сохранили преимущество и теперь дюйм за дюймом увеличивали разрыв.

Эти гонки, недаром названные Звездными, продолжались уже шесть недель. Шесть недель «Кастор» и «Поллукс» соревновались друг с другом в необыкновенно голубом Тасмановом море. И, если признаться честно, мне это порядком надоело. И вот почему.

Чтобы организовать гонки двенадцатиметровок, нужна куча денег и менеджеры, которые умеют их толково потратить. Но нужны еще и рулевые, которые могут быстро водить яхты. В обычных условиях, чтобы провести яхтенные гонки, требуется незаурядный опыт, что позволяет обойтись без всяких маленьких грязных ухищрений.

Но Звездные гонки возглавлялись Хонитоном, членом яхт-клуба «Пэлл-Мэлл», смехотворно чопорного заведения. Этот тип не признавал вообще никакой демократии, сам распоряжался менеджерской группой и обладал империей собственности средних размеров — поэтому грязные ухищрения были нужны ему, как воздух. Вот он и назначил тренером Лэмпсона, а тот уже нанял экипажи.

Я ни минуты не сомневался, что меня пригласят — с таким-то количеством выигранных мною гонок. Но даже если вы на гребне славы, приглашение быть рулевым в гонках на Кубок Америки на земле не валяется. Так же, наверное, считали и другие члены экипажей.

А теперь Звездные гонки подходили к концу, мы шли, обогнав «Кастора». Я видел, как Поул Уэлш за нашей кормой готовится к перемене галса, и совсем перестал слушать, что там бормочет по УКВ-радио Джеффри Лэмпсон.

— Поворот! — скомандовал я и крутанул большой, обшитый кожей штурвал.

Мы повернули одновременно.

Поул Уэлш нахмурился, его темные брови угрожающе сдвинулись. Он вообще не любил проигрывать, а мне — особенно. Но всегда проигрывал, даже когда мы были детьми. И он снова сделал поворот. Мы — тоже.

Резкий порыв ветра наполнил передние паруса «Кастора». Яхта сильно дернулась и зарылась носом в волну.

— Убери паруса! — заорал Поул сердито, и Билл Роджерс снова появился на палубе. Мне пришлось целых три месяца наблюдать за его работой, и теперь меня прямо-таки поразила его заторможенность, как у боксера после нокдауна. Он еле двигался.

— Смени галс! — рявкнул Поул.

Следовало бы подождать, пока Билл выполнит эту команду, я бы так и сделал. Но Поул отличался предельной жестокостью в отношениях с людьми: не успел выполнить команду — твоя проблема. И на «Касторе» заработали лебедки, задвигались в кокпите[4] сильные плечи матроса, который ворочал рычагами. Трос тянулся по фордеку, где стоял Билл, он даже повернулся, чтобы посмотреть на этот трос, и оцепенел с открытым ртом, не в силах двинуться с места, увернуться от паруса. Парус всей поверхностью ударил его по животу и сбросил в море.

— Человек за бортом! — крикнул я Поулу.

Головы всех членов моей команды разом повернулись, но паруса «Кастора» не дрогнули: своей громадой они надвигались на нас, словно ничего не произошло.

— Неужели никто не услышал? — сказал человек из моей команды. Лодки сопровождения отстали на добрых полмили от нас, а глубокие воды у Сиднея просто кишели акулами.

— Внимание! — крикнул я. — К повороту, быстро! — И резко вывернул штурвал. Палуба «Поллукса» сразу накренилась: мы развернулись назад под хлопанье и рокот парусов. Парусный матрос бросился к лебeдкe, чтобы ослабить натяжение тросов.

— Вижу его! — закричал матрос с фордека.

Я тоже видел краем глаза маленькую черную точку, болтающуюся на голубых гребнях волн. И услышал истошный крик Уэлша. Я знал, что увижу сейчас, повернув голову. Поул решил, что Билл бросился на палубу, чтобы пропустить парус над собой. Но только идиот мог подумать, что я просто так, ни с того ни с сего начал резать его курс. Правила гонок допускали это в исключительных случаях. И я увидел его форштевень[5], острое красное лезвие, которое резало чернильно-синюю воду и направлялось прямо в борт моей яхты.

Я повернул штурвал, чтобы избежать столкновения. Но Поул Уэлш на «Касторе» твердо держал свой курс. Другого и ожидать не приходилось. Его вопль перешел в истошный визг. Он орал, что я нарушил правила гонок. Но когда человек падает за борт, правила гонок отступают на второй план и ни один комитет гонок не сможет вас осудить за то, что вы спасаете чью-то жизнь. Я снова закричал:

вернуться

1

Курс судна относительно ветра.

вернуться

2

Передняя часть палубы.

вернуться

3

Горизонтальная балка, одним (передним) концом подвижно укрепленная в нижней части мачты и идущая по направлению к корме; служит для растягивания нижней части паруса.

вернуться

4

Углубленное открытое помещение в кормовой части палубы яхты для рулевого и пассажиров.

вернуться

5

Носовая оконечность судна, являющаяся продолжением киля.