– Из вас получилась хорошая дуэнья, Малечка.

– Ну и что же, – ответила она. – Тата такая прелесть.

– Если кто-нибудь тебя обидит, приходи прямо ко мне. Я за тебя заступлюсь, – позже сказала она и впоследствии сдержала слово: ей представилась возможность вмешаться и вступиться за меня. Я стала получать значительно меньше ролей, выяснилось, что директору внушили, будто у меня слишком много работы. Одна знаменитая балерина, не принадлежавшая, по-видимому, к числу моих доброжелательниц, неожиданно проявила чрезмерную заботу о моем здоровье, попросив директора не перегружать меня, поскольку я больна чахоткой. Директор, введенный таким образом в заблуждение этой напускной заботой, проявляя истинное сочувствие, стал постепенно сокращать мой репертуар.

На следующее утро я вернулась домой, испытывая изумление перед открывшимся мне новым миром, исполненным блистательного веселья. Сад был освещен фонариками, дом весь звенел от музыки и смеха. С новым пылом спешила я на Театральную улицу, стараясь не опоздать на урок. В это яркое, веселое утро ранней осени я просто задыхалась от счастья.

Глава 14

Болезнь. – Посещение Италии. – Беретта. – Николини. – Спектакль в дворцовом театре. – Шаляпин. – Успехи. – Дебют Нижинского. – «Восьмое чудо света». – Неприятный инцидент

Незадолго до закрытия сезона, в мае 1904 года, я заболела. Уже довольно долго я испытывала недомогание, часто выбивалась из сил, и танец мой стал хуже обычного.

Я пока еще пользовалась любовью галерки, но в голосах критиков уже появились предостерегающие нотки. В их рецензиях на балеты появились упреки в мой адрес в недостатке точности. Какое-то время я пыталась преодолеть болезнь, но ее приступы внезапно и необъяснимо возвращались снова и снова. Когда мама пригласила наконец врача, он определил острую малярию. После нескольких приступов, последовавших один за другим, я почувствовала себя совершенно изнуренной. Врач сказал, что мне необходима перемена климата, и называл место в Итальянском Тироле, известное успешным лечением малярии. Но прежде всего он посоветовал убрать все цветы и растения из комнаты, где я лежала уже много недель. Многие приходили справиться о моем здоровье – я постоянно слышала звон колокольчика и голоса в передней, но мне не позволяли принимать посетителей. Матильда проявляла большое сочувствие и, встретив как-то маму, спросила, не может ли она чем-нибудь помочь. Я рада, что мама не захотела извлечь выгоды из ее любезного предложения. Мне предоставили субсидию и аванс, это дало маме возможность отвезти меня за границу. Двухмесячное пребывание в Ронсеньо помогло мне избавиться от лихорадки. Пришло время возвращаться в Петербург к открытию сезона, но за время болезни я утратила былую технику, к тому же я всегда мечтала поработать в Милане с синьорой Беретта из «Ла Скала». Трефилова и Павлова брали у нее уроки, и их изумительные успехи создали ей среди нас высокую репутацию. Так что мы решили воспользоваться своим пребыванием за границей и поехать в Милан.

Мы отправились с визитом к синьоре, проживавшей на Виа дей Тре Альберги, и застали ее за обедом. Держа куриную ножку в одной руке, синьора Беретта величественным жестом другой пригласила нас в гостиную, где нам пришлось какое-то время подождать, пока к нам не вышла, шагая вперевалку, нелепая маленькая фигурка. Низенькая и толстенькая, она напоминала собой пирамиду, и это сходство еще более усиливалось благодаря чрезвычайно маленькой головке с жиденьким пучком волос на макушке. Судя по ее внешнему виду, ни за что нельзя было поверить, что она когда-то была величайшей звездой «Ла Скала». Высохшие лавровые венки, увеличенная фотография, стоящая на мольберте, украшенном лентами с бахромой, и множество небольших снимков, изображающих синьору в молодости, всегда довольно полную, но твердо и безукоризненно правильно стоящую на пальцах, – все это представляло собой трогательную картину вокруг одинокой старой женщины. Она была чрезвычайно любезна. Договорились начать занятия через два дня, а за это время ее служанка Марчелла должна была сшить мне тюник и корсаж. К концу нашего визита синьора Беретта разговорилась; она провела меня по маленькой гостиной, показывая свои фотографии и перечисляя исполненные ею роли. Мы расстались друзьями, она потрепала меня по щеке. A dopo domani, giovanina. (До послезавтра, девочка)

Синьора Беретта давала свои уроки в одном из репетиционных залов «Ла Скала». Нас было человек пятнадцать учениц, я единственная иностранка, все довольно опытные танцовщицы, за исключением племянницы синьоры, маленького тщедушного создания; она не могла выдержать большой нагрузки и неизменно раньше или позже разражалась слезами, что приводило в бешенство синьору. Она принималась стучать палкой по полу и кричать:

– Piangi, piangi, maladetta! (Реви, реви, проклятая!)

Все остальное время она сохраняла спокойствие и невозмутимость и никогда не вставала с кресла, чтобы показать нам новые па. Даже в самые жаркие дни колени ее были прикрыты пледом, а под ноги подложена красная подушка. Время от времени она кричала:

– Марчелла! – И старая служанка приходила растереть ей ноги.

После урока мы по очереди подходили к ней, а она протягивала руку для поцелуя, иногда она сама нас обнимала. Уже находясь в дверях гардеробной, ученицы почтительно восклицали:

– Grazie, carissima Signora (Спасибо, дорогая синьора!)

Методы синьоры Беретты были типичными для итальянской школы, не придающей значения грации отдельных движений, но неукоснительно требующей отточенности поз и port de bras. (Пор-де-бра – правильное движение рук в основных позициях с поворотом или наклоном головы, а также перегибом корпуса.) Все занятия были нацелены на систематическую выработку виртуозности, нам не давалось ни секунды отдыха во время работы у станка. Так что от меня потребовалась значительная выносливость и тренировка дыхания. Сначала было очень тяжело. Я привыкла к более мягкому методу и в первый день занятий потеряла сознание у станка.

Все танцовщицы были чрезвычайно благочестивыми – они взывали «Madonna mia» при каждом трудном па и иногда приглашали меня в маленькую часовенку, где стояла статуя Святой Девы – покровительницы танцовщиц. Сезон в «Ла Скала» еще не начался, так что итальянского балета я не видела. Из разговоров с людьми я пришла к выводу, что «Эксельсиор» представлял собой наибольший интерес, это, надо полагать, великолепное зрелище при участии тысячи исполнителей и живых слонов.

В Милане я посетила сапожника Ромео Николини. В Мариинском театре нам поставляли обувь парижского производства. Тот же, кто предпочитал итальянскую, мог заказывать ее на собственные деньги, получая истраченную сумму в конце года. Существовала определенная система распределения обуви: танцовщицы кордебалета получали одну пару на каждые четыре спектакля, корифейки – на три спектакля, вторые танцовщицы – на два спектакля, первые танцовщицы – на один спектакль, а балерины – на каждый акт. Я долго стояла в его мастерской, прежде чем решилась приблизиться к нему. Он был поглощен беседой на профессиональную тему с тремя девушками. Их руки описывали в воздухе красивые антраша и кабриоли, и, даже не зная ни слова по-итальянски, я без труда понимала, о чем они говорят. Одна из танцовщиц вышла на середину комнаты, подобрала юбки и проделала серию безукоризненных ren-versees. (Ранверсе – резкий перегиб корпуса в повороте) Николини одобрительно кивнул и сказал:

– Ессо. (Вот так)

Я занималась с синьорой Беретта два месяца, на прощание она ласково обняла меня и поздравила с успехом. Моя техника несомненно улучшилась под ее руководством: прыжки стали выше, положение на пальцах устойчивее, все позы – чище и точнее. Теперь я была готова оправдать доверие всех тех, кто возлагал на меня надежды.

Я навлекла на себя недовольство начальства за то, что не вернулась вовремя. Некоторые из моих партий в мое отсутствие передали другим танцовщицам. Пришлось подождать, пока представится возможность продемонстрировать свое возросшее мастерство и изгладить не совсем благоприятное впечатление, оставшееся после моих последних спектаклей. Такая возможность представилась в «Пахите»: pas de trois первого акта – общепризнанный шедевр. Мое появление там ознаменовало собой новый этап моей карьеры. Отмечались новый блеск и точность исполнения, не прошел незамеченным и тот факт, что мне пришлось повторить соло, которое до сих пор считалось довольно скучным. В нашем замкнутом мирке, где не обсуждалось никаких иных тем, кроме как успех или неудача состоявшегося накануне спектакля, обретенная мною энергия произвела своего рода сенсацию. Причем оценки своих коллег артистов мы боялись больше, чем враждебной критики газет, особенно опасались суждений артисток кордебалета, так как встречались здесь с беспристрастием профессиональных знаний, лишенных личных амбиций. Старшинство по возрасту, которое мы привыкли уважать со школьных дней, делало возможным, чтобы какая-нибудь неизвестная танцовщица кордебалета предпенсионного возраста могла дать совет Преображенской: