С 1924 года Ф. Березовский живет в Москве и занимается исключительно литературным трудом. Вскоре он публикует два крупных произведения, обративших на себя внимание читателей. Это очерк «Коммуна «Красный Октябрь» (1924, впоследствии под названием «Творимая легенда») и воспоминания о революции 1905 года в Сибири «Таежные застрельщики» (1926), а затем сосредоточивается над романами «В степных просторах» и «Бабьи тропы».

Из очерка «Творимая легенда» мы узнаем, как сибирские крестьяне из деревни Большая Черемшанка близ Новониколаевска (Новосибирска) решили перестроить свою жизнь на коллективных началах. Сейчас нам известно, как много сразу после окончания гражданской войны появилось в Сибири коммун, созданных по собственной инициативе беднейшими крестьянами. Но мы мало знаем о том, как они возникали, как люди в них налаживали хозяйство, как жили и боролись. Очерк Ф. Березовского принадлежит к тем немногим документам, которые ныне позволяют восстановить интереснейшую страницу в истории коллективизации крестьянских хозяйств в Сибири. Сохранилось любопытное письмо соратника Ф. Березовского еще по зиминским событиям 1905 года, а затем председателя крупного колхоза на Украине Кириллы Кузменко, который писал: «Коммуну «Красный Октябрь» мы читали коллективно. Книга очень понравилась коммунарам. Но не обижайся, Феоктист Алексеевич, если отметим, что как-то легко все давалось твоим коммунарам. В нашем «Гиганте» и неполадки острее, и несознательность ощутимее, и пороков человеческих повылезало откуда-то куда больше…»

На этот дружеский упрек Ф. Березовский 14 октября 1930 года откликнулся так:

«Я не думал, что у читателей книги «Коммуна «Красный Октябрь» может сложиться впечатление, что коммуна легко создалась и очень хорошо в ней жилось. Если это так, то значит — плохо я написал о коммуне. Но мне до сих пор кажется, что если внимательно прочитать книгу, то можно легко понять, что родилась коммуна в кровавых муках, что жила коммуна все время в отчаянной борьбе за свое существование, что питание в коммуне не так уж обильно и сладко, что дети вынуждены «меняться одеждой, чтобы выбежать на свежий воздух… Но, описывая все это, я старался придать изложению такой характер и стиль, которые не отпугивали бы крестьянина от коммунистических идей, а увлекали бы крестьянина на этот путь, несмотря на все страшные трудности, которые встретятся впереди. Грош цена тому писателю, который будет описывать трудности так, что от них люди побегут в ужасе. Нет, писатель должен описать все трудности и ужасы, которые меня ожидают, но описать так, чтобы они меня не запугивали, а воодушевляли на труд, на борьбу и, если потребуется, на жертвы во имя лучшего будущего… Так я и делаю в своих скромных литературных трудах»[2].

Это уже целая программа, которую нетрудно сформулировать, но чрезвычайно сложно соблюсти в практике литературной работы, ибо грань, отделяющая «запугивающее» от «воодушевляющего» зыбка, подвижна и определялась часто произвольно. Но само свидетельство о том, как читалось это произведение Ф. Березовского, критические замечания его заинтересованных читателей и ответ на них с изложением вполне ясной писательской программы хорошо характеризуют и людей, и время, показывают, что писатель находился в гуще современных ему событий и чутко откликался на потребности своих читателей.

Воспоминания «Таежные застрельщики» касаются всего лишь одного эпизода революции 1905 года — выступления железнодорожных рабочих на станции Зима. Но смысл этого эпизода выходит за рамки события местного значения. В огромной крестьянской, еще дремотной Сибири, как островок в море, высится группка железнодорожных рабочих, организованная социал-демократической рабочей партией. Это будет вскоре определять ход исторических событий. А самое для того времени примечательное — рабочие добиваются блестящих результатов: они берут в свои руки всю полноту власти на дорогах своего участка и являются полноправными хозяевами в течение трех месяцев. Администрация службы тяги, жандармерия вынуждены подчиниться, подписать акт об «отречении». Ф. Березовский пишет обо всем спокойно и безыскусно, он словно бы только перечисляет факты, называет имена, но чувствуется, что он взволнован, что запечатлены драматизм и напряжение борьбы, завершившейся, как известно, поражением первой пролетарской революции.

Умение передать накал борьбы с ее нередко трагическими перипетиями, ясность изложения событий, хорошо очерченные образы рабочих, активных участников революции, превращают воспоминания в законченное художественное произведение, которое читается с неослабным интересом и ценность которого с годами увеличивается, поскольку это свидетельство непосредственного участника революции. Хотя воспоминания писались двадцать лет спустя после происшедшего на станции Зима, они, как показали исследования, выделяются примечательной достоверностью. Оказалось, что почти все эпизоды и факты воспоминаний Ф. Березовского имеют документальное подтверждение. Кстати, в упомянутом уже письме Ф. Березовского к участнику борьбы на станции Зима К. Кузменко сказано:

«Не удивляйтесь тому, что в книге «Таежные застрельщики» описано много такого, про что давно многие позабыли: во-первых, память моя пока еще не износилась, а во-вторых, рукопись моя прорабатывалась несколько вечеров на собрании зиминцев, живущих в Москве: устранялись неточности, делались дополнения».

Следовательно, воспоминания могут теперь в какой-то мере рассматриваться как исторически достоверный первоисточник. И мы можем, зная, что воспоминания обсуждались в среде соратников Березовского, подчеркнуть объективность тех фактов, которые характеризуют заметную роль самого писателя во всех боевых делах Зиминской РСДРП.

Любимым детищем писателя был роман «Бабьи тропы». Над произведением Ф. Березовский работал едва ли не до конца своих дней, так и не успев его завершить.

Отличное знание быта и нравов дореволюционного крестьянства позволило писателю нарисовать убедительную картину жизни глухой сибирской деревни с ее забитостью, духом стяжательства, горькой участью крестьянки.

В первой части романа «Бабий заговор» взволнованно рассказано о необычном, чуть ли не фантастическом бунте женщин против опостылевшего вековечного домостроя, против произвола и издевательств, безраздельно властвовавших в доме мужей. Бунт был серьезным. Вдруг в деревне Кабурлы небывалый мор напал на мужиков, один за другим начали они непонятно почему умирать. Пока старики догадались, выяснилось, что, пожалуй, «полдеревни надо в тюрьму сажать» за отравление. Не решились на это старики — детей вконец осиротишь, и кормить, воспитывать их будет некому. Отступились, но строго предупредили: «Конечно, на все воля божья… Только чтобы этого больше не было!..» Несообразно и дико, тем не менее для некоторых деревенских женщин этот грозный для их мужей акт был первым шагом к осознанию своего человеческого достоинства, к действенному отстаиванию своих прав: «Никто нам, бабам, не поможет. За людей ведь нас не считают. Чего их жалеть-то?.. Сами мы должны отвадить варнаков от их подлых повадок…»

Главное действующее лицо романа — Настасья Петровна, дочь батрачки, выданная за богатеющего мужика Филата Косогова почти насильно. Возненавидев его, Настасья и стала одной из зачинщиц массового отравления мужей. Однако, испугавшись затем кары господней, она решила «замолить грех» и с этой целью отправилась по святым местам вместе со своим вторым мужем Степаном Ширяевым, ссыльнопоселенцем, бывшим до того работником у Филата.

Эти две части романа — «Бабий заговор» и «По святым местам» — наиболее колоритны и живописны. Здесь снова в полный рост виден автор рассказов «Стрелочник Гранкин» и «Варвара» с его умением рисовать людей, пейзаж, передавать настроение. Вот в деревню Кабурлы прибыла партия поселенцев. Ссыльные достигли, наконец, цели своего длинного, трудного, подневольного пути:

«Усталые, вспотевшие и пропыленные, поселенцы долго сидели молча. Жадно глотали они дурманящие запахи деревенской пыли, тоскливо поглядывали на деревню, на речку и на березовый лес, плотной стеной обступивший деревню с трех сторон. Вспоминали покинутые родные гнезда — такие же шумные и пыльные в этот вечерний час… Русоволосый и долгоносый рязанец уперся простоватыми серыми глазами в глухую стену леса и, вздохнув, сказал: