Изменить стиль страницы
  • Борис Житков

    ЧТО Я ВИДЕЛ

    К взрослым

    Эта книга — о вещах. Писал я её, имея в виду возраст от трёх до шести лет.

    Читать её ребёнку надо по одной-две главы на раз. Пусть ребёнок листает книгу, пусть рассматривает, изучает рисунки.

    Книжки этой должно хватить на год. Пусть читатель живёт в ней и вырастает.

    Ещё раз предупреждаю: не читайте помногу! Лучше снова прочесть сначала.

    Автор

    ЖЕЛЕЗНАЯ ДОРОГА

    Как меня называли

    Я был маленький и всех спрашивал: «Почему?»

    Мама скажет:

    — Смотри, уже девять часов.

    А я говорю:

    — Почему?

    Мне скажут:

    — Иди спать.

    А я опять говорю:

    — Почему?

    Мне говорят:

    — Потому что поздно.

    — А почему поздно?

    — Потому что девять часов.

    — А почему девять часов?

    И меня за это называли Почемучкой. Меня все так называли, а по-настоящему меня зовут Алёшей.

    Про что мама с папой говорили

    Вот один раз приходит папа с работы и говорит мне:

    — Пускай Почемучка уйдёт из комнаты. Мне нужно тебе что-то сказать.

    Мама мне говорит:

    — Почемучка, уйди в кухню, поиграй там с кошкой.

    Я сказал:

    — Почему с кошкой?

    Но папа взял меня за руку и вывел за дверь. Я не стал плакать, потому что тогда не услышу, что папа говорит. А папа говорил вот что:

    — Сегодня я получил от бабушки письмо. Она просит, чтобы ты с Алёшей приехала к ней в Москву. А оттуда он с бабушкой поедет в Киев. И там он пока будет жить. А когда мы устроимся на новом месте, ты возьмёшь его от бабушки и привезёшь.

    Мама говорит:

    — Я боюсь Почемучку везти — он кашляет. Вдруг по дороге совсем заболеет.

    Папа говорит:

    — Если он ни сегодня, ни завтра кашлять не будет, то, я думаю, можно взять.

    — А если он хоть раз кашлянет, — говорит мама, — с ним нельзя ехать.

    Я всё слышал и боялся, что как-нибудь кашляну. Мне очень хотелось поехать далеко-далеко.

    Как мама на меня рассердилась

    До самого вечера я не кашлянул. И когда спать ложился, не кашлял. А утром, когда вставал, я вдруг закашлял. Мама слышала.

    Я подбежал к маме и стал кричать:

    — Я больше не буду! Я больше не буду!

    Мама говорит:

    — Чего ты орёшь? Чего ты не будешь?

    Тогда я стал плакать и сказал, что я кашлять не буду.

    Мама говорит:

    — Почему это ты боишься кашлять? Даже плачешь?

    Я сказал, что хочу ехать далеко-далеко. Мама сказала:

    — Ага! Ты, значит, всё слышал, что мы с папой говорили. Фу, как нехорошо подслушивать! Такого гадкого мальчишку я всё равно не возьму.

    — Почему? — сказал я.

    — А потому, что гадкий. Вот и всё.

    Мама ушла на кухню и стала разводить примус. И примус так шумел, что мама ничего не слыхала.

    А я её всё просил:

    — Возьми меня! Возьми меня!

    А мама не отвечала. Теперь она рассердилась, и всё пропало!

    Билет

    Когда утром папа уходил, он сказал маме:

    — Так, значит, я сегодня еду в город брать билеты.

    А мама говорит:

    — Какие билеты? Один только билет нужен.

    — Ах, да, — сказал папа, — совершенно верно: один билет. Для Почемучки не надо.

    Когда я это услыхал, что для меня билета не берут, я заплакал и хотел побежать за папой, но папа быстро ушёл и захлопнул дверь. Я стал стучать кулаками в дверь. А из кухни вышла наша соседка — она толстая и сердитая — и говорит:

    — Это ещё что за безобразие?

    Я побежал к маме. Бежал и очень плакал.

    А мама сказала:

    — Уходи прочь, гадкий мальчишка! Не люблю, кто подслушивает.

    А вечером папа приехал из города и сразу меня спросил:

    — Ну, как ты? Кашлял сегодня?

    Я сказал, что «нет, ни разу».

    А мама сказала:

    — Всё равно — он гадкий мальчишка. Я таких не люблю.

    Потом папа вынул из кармана спичечную коробку, а из коробки достал не спичку, а твёрдую бумажку. Она была коричневая, с зелёной полоской, и на ней буквы всякие.

    — Вот, — сказал папа, — билет! Я на стол кладу. Спрячь, чтобы потом не искать.

    Билет был всего один. Я понял, что меня не возьмут.

    И я сказал:

    — Ну, так я буду кашлять. И всегда буду кашлять и никогда не перестану.

    А мама сказала:

    — Ну что же, отдадим тебя в больницу. Там на тебя наденут халатик и никуда пускать не будут. Там и будешь жить, пока не перестанешь кашлять.

    Как собирались в дорогу

    А на другой день папа сказал мне:

    — Ты больше никогда не будешь подслушивать?

    Я сказал:

    — А почему?

    — А потому, что коли не хотят, чтобы слышал, значит, тебе знать этого не надо. И нечего обманывать, подглядывать и подслушивать. Гадость какая!

    Встал и ногой топнул. Со всей силы, наверное.

    Мама прибежала, спрашивает:

    — Что у вас тут?

    А я к маме головой в юбку и закричал:

    — Я не буду подслушивать!

    Тут мама меня поцеловала и говорит:

    — Ну, тогда мы сегодня едем. Можешь взять с собой игрушку. Выбери, какую.

    Я сказал:

    — А почему один билет?

    — А потому, — сказал папа, — что маленьким билета не надо. Их так возят.

    Я очень обрадовался и побежал в кухню всем сказать, что я еду в Москву.

    А с собой я взял мишку. Из него немножко сыпались опилки, но мама быстро его зашила и положила в чемодан.

    А потом накупила яиц, колбасы, яблок и ещё две булки.

    Папа вещи перевязал ремнями, потом посмотрел на часы и сказал:

    — Ну, что же, пора ехать. А то пока из нашего посёлка до города доедем, а там ещё до вокзала…

    С нами все соседи прощались и приговаривали:

    — Ну вот, поедешь по железной дороге в вагончике… Смотри, не вывались.

    И мы поехали на лошади в город.

    Мы очень долго ехали, потому что с вещами. И я заснул.

    Вокзал

    Я думал, что железная дорога такая: она как улица, только внизу не земля и не камень, а такое железо, как на плите, гладкое-гладкое. И если упасть из вагона, то о железо очень больно убьёшься. Оттого и говорят, чтобы не вылетел. И вокзала я никогда не видал.

    Вокзал — это просто большой дом. Наверху часы. Папа говорит, что это самые верные часы в городе. А стрелки такие большие, что — папа сказал даже птицы на них иногда садятся. Часы стеклянные, а сзади зажигают свет. Мы приехали к вокзалу вечером, а на часах всё было видно.

    У вокзала три двери, большие, как ворота. И много-много людей. Все входят и выходят. И несут туда сундуки, чемоданы, и тётеньки с узлами очень торопятся.

    А как только мы подъехали, какой-то дяденька в белом фартуке подбежал да вдруг как схватит наши вещи. Я хотел закричать «ой», а папа просто говорит:

    — Носильщик, нам на Москву, восьмой вагон.

    Носильщик взял чемодан и очень скоро пошёл прямо к двери. Мама с корзиночкой за ним даже побежала. Там, в корзиночке, у нас колбаса, яблоки, и ещё, я видел, мама конфеты положила.

    Папа схватил меня на руки и стал догонять маму. А народу так много, что я потерял, где мама, где носильщик. Из дверей наверх пошли по лесенке, и вдруг большая-большая комната. Пол каменный и очень гладкий, а до потолка так ни один мальчик камнем не добросит. И всюду круглые фонари. Очень светло и очень весело. Всё очень блестит, и в зелёных бочках стоят деревья, почти до самого потолка. Они без веток, только наверху листья большие-большие и с зубчиками. А ещё там стояли красные блестящие шкафчики. Папа прямо со мной к ним пошёл, вынул из кармана деньги и в шкафчик в щёлочку запихнул деньгу, а внизу в окошечке выскочил беленький билетик.

    Я только сказал:

    — Почему?

    А папа говорит: