Русский театральный и художественный деятель
 

 
 
ВОСПОМИНАНИЯ НЕСТЕРОВА.
 
ОДИН ИЗ  МИРИСКУСНИКОВ  - СЕРГЕЙ ДЯГИЛЕВ.
 
 
Несравненный Сергей Павлович, блестящий дирижер отлично подобранного оркестра, наезжая в Москву, посещал мастерские художников, как когда-то делал Третьяков, - делал это без его благородной скромности, делал совершенно по-диктаторски, распоряжался, вовсе не считаясь с авторами. Рукою властною отбирал, что хотел, жаловал, карал и миловал их. И только на одного нашего сибирского казака, Сурикова,  чары  Сергея Павловича никогда никакого действия не имели. Все попытки его проникнуть в мастерскую Василия Ивановича кончались конфузом: тот неизменно и откровенно не принимал его, разговаривая с ним через цепочку двери, называя нашего денди по-сибирски -  Дягилев .
 
Много позднее меня уверяли, что Дягилев не был вполне тем, чем нам казался в первые годы его деятельности, что инициатива почти во всех делах  Мира искусства  принадлежала Бенуа, а Дягилев был лишь талантливый исполнитель предначертаний своего друга...
 

 
Идиллия. Карикатура 1899.
Л.С. Бакст (петух), С.П. Дягилев (доит корову), Д.В. Философов, М.В. Нестеров, М.К. Тенишева (корова), И.Е. Репин, С.И. Мамонтов (мамонт)
 
Не стану говорить о моих столкновениях с Дягилевым, изменивших наши с ним отношения. Ясно было, что ни я, ни Левитан, ни даже К.Коровин, безраздельно не принадлежим к  Миру искусства , что не могло не делать отношений наших натянутыми, и с этим необходимо было покончить.
 
Перед рождественскими праздниками обычно художественная братия съезжалась в Петербург к выставкам. Одни ставили свои картины на Передвижную, другие - на Академическую, третьи - на  Мир искусства . Были и такие, что ставили и к передвижникам и к Дягилеву. С последним и надо было уговориться. Перед ежегодным общим собранием членов Товарищества стало известно, что передвижники и мирискусники, недовольные нами, четырьмя москвичами, желали  выяснить, положение .
 
В день общего собрания Дягилев пригласил нас вместе пообедать. Собрались у  Медведя . Само собой, обед был лишь предлогом к тому, чтобы хорошо поговорить, и разговор был откровенный, что называется,  на белую копейку . Нас ласково слушали, вместе с тем твердо настаивали, чтобы мы навсегда покинули старое гнездо и кинулись без оглядки в объятия  Мира искусства . Переговоры наши, и того больше - выпитое шампанское, сделали то, что мы были готовы принести  клятву в верности  Дягилеву, и он, довольный нами, отправился проводить нас на Морскую, напутствовал у подъезда в Общество поощрения художеств, и мы расстались как нельзя лучше.
 
Войдя в зал заседания, тотчас почувствовали, как накалена была атмосфера. Нас встретили холодно и немедля приступили к допросу. На грозные обвинительные речи Маковского, Мясоедова и других мы едва успевали давать весьма скромные  показания , позабыв все, чему учил нас Сергей Павлович. Заседание кончилось. Мы (кроме Серова) не только не ушли к Дягилеву, но еще крепче почувствовали, что он нам не попутчик. Мы не порвали отношений ни с Передвижной, ни с  Миром искусства , и это больше не требовалось, так как летом не стало Левитана, а я всецело ушел в церковные работы. К.Коровин занят был театром.
 
Позднее я навсегда вышел из обоих обществ, мечтая о самостоятельной выставке, понемногу готовясь к ней. Реже и реже виделся я с Дягилевым и его друзьями. Прекратились завтраки у Пювато и многое другое, и наши дороги почти разошлись.
 
Стали меняться и дела  Мира искусства . Диктатура Сергея Павловича стала тяготить его друзей, и однажды, после бурного заседания, было постановлено, что редактором журнала не будет единолично Сергей Павлович, а будет триумвират - Бенуа, Серов, Дягилев. Такая перемена скоро оказалась гибельной для дела и была началом конца  Мира искусства . Журнал, сослужив свою службу, после какого-то времени прекратил свое существование.
 
Сергей Павлович, после того как кончилось его самодержавство над  Миром искусства , не сложил рук и не мог их сложить по своей кипучей, властной натуре. Он и раньше интересовался музыкой, балетом, театром вообще, предъявляя к ним особые свои требования, а теперь, на свободе, предался этим искусствам с еще большим увлечением, и скоро Петербург заговорил о том, что не сегодня-завтра Дягилев сменит кн. Волконского, кратковременного директора императорских театров. Этого не случилось, не Дягилев стал вершителем театральных дел. Почему-то случилось так - потому ли, что боялись этого смелого новатора и властного, неугомонного  декадентского старосту , как шутя звал его президент Академии художеств великий князь Владимир Александрович.
 
Директором императорских театров вместо Волконского был назначен малоизвестный управляющий конторой московских театров, гвардейский полковник Теляковский. А наш Сергей Павлович, через какое-то время, устроив великолепную ретроспективную выставку портретов в Таврическом дворце, исчез, уехал за границу. Там, в Париже, устроил - так называемую  Русскую выставку . Прошло еще сколько-то, - пронесся слух, что Дягилев поставил в Париже  Бориса Годунова  с Шаляпиным. Успех был чрезвычайный, событие. Оно и было началом его блестящей, шумной театральной деятельности за границей.
 

 
Малявин Филипп Андреевич. Дягилев С.П. (в цилиндре, 1902)
 
С тех пор с все возрастающим успехом, триумфами Сергей Павлович появлялся то в Лондоне, то в Мадриде, в Монте-Карло или за океаном, в богатой Америке. Его сотрудниками, делившими с ним успехи, были Шаляпин, Анна Павлова, художники К. Коровин, Бакст, Судейкин, Ларионов, Гончарова, Пикассо. Все, все шло на потребу нашему. Сергею Павловичу. Имена Мусоргского, Римского-Корсакова, Стравинского, Прокофьева загремели по всему свету белому. И все те же диктаторские замашки, тот же неотразимый шарм, когда кто-нибудь ему нужен, и те же  два пальца  уже ненужной, отслужившей балерине - все то же.
 

 

 
Декорации и костюмы Бенуа к балету Жизель
 

 
Декорации и костюмы Пикассо к балету  Парад
 

 
Дягилев С.П. Рисунок Шаляпина, 1910
 

 
Ларионов Михаил Фёдорович.Дягилев С.П. Прокофьев С.С., Ларионов М.Ф. (на репетиции балета "Шут", 1921)
 

 
Перед открытием худ. выставки в Париже 1906. А.К.Шервашидзе, А.Н.Бенуа, Л.С.Бакст, С.П.Дягилев, И.Э.Грабарь, Е.С.Кругликова.
 
Шли годы, уходили силы. Слухи о Дягилеве то поднимались, как морские волны, то падали... То он стал  лордом , то был  другом испанского короля  (испанский король почему-то чаще других коронованных особ фигурирует в качестве  друга артистов ), то Сергей Павлович чуть ли не был банкротом, впадал в нищету, и его видели с протянутой рукой на улицах Чикаго, Буэнос-Айреса. И как ни Странны, ни фантастичны были слухи о нем, все, решительно все могло случиться с этим необыкновенным искателем счастья...
 
И вот минувшим летом в московских газетах промелькнула заметка, так, в две-три строчки:  Дягилев умер в Венеции . Жизнь, деятельность и конец С.П.Дягилева - это сказочная феерия, фантастическим фоном последнего акта которой была  прекрасная владычица морей . Если Дягилев казался солнцем Серову, то и для нас, знавших его, он не был  тьмой кромешной , и мы по-своему его как-то любили. Богата Русская земля, даровит наш народ. С.П.Дягилев был живым его воплощением. Что за беда, что он беспечно, так щедро расточал свои таланты! Мир артистов долго его не забудет.
 
Девяностые годы. Петербург. Большая Морская. Открытие Передвижной. Толпы народа, приветствия, Поздравления. Шумит Стасов: выставка  тузовая .
 
Каков Репин! Не правда ли, как хорош Поленов? Недурны и молодые...
 
Однако вслушиваетесь и чувствуете что-то неуловимое: торжество, но не полное. Что случилось? Ах, опять этот Дягилев!
 
Вот посмотрите, эти двое - это из его шайки. Слушайте, слушайте, что они говорят...
 
Вот группа академистов; они категоричны, рубят с плеча: в восторге от Серова, восхищаются Левитаном. Новые слова, термины. Вспоминают выставку в школе Штиглица, всех этих шведов, норвежцев, финляндцев, сецессионистов, любят их, помнят поименно. Как они ярки, как много в них света! Вот настоящая живопись! Там есть  настроение . Ясно, что надо делать... Мы с ними. А если с ними, то, значит, - против М., против К., против всех этих черных, тяжелых, тенденциозных полотен.
 
Так говорила тогда зеленая академическая молодежь. Так говорили и мыслили уже многие. Имя Дягилева повторялось чаще и чаще. Дягилев и его друзья, главным образом Александр Бенуа, поставили себе целью так или иначе завербовать все, что было тогда молодого, свежего, и тем самым ослабить приток новых сил куда бы то ни было. К даровитым, смелым новаторам потянулись все те, кто смутно искал выхода из тупика, в который зашли тогда передвижники, сыгравшие в 1880-х и 1890-х годах такую незабываемую роль в русском искусстве. А Дягилев зорким глазом вглядывался в людей и без промаха брал то, что ему было нужно. С Передвижной первыми попали в поле его зрения четверо: Серов, Константин Коровин, Левитан и пишущий эти строки, и мы четверо вошли в основную группу будущего  Мира искусства .
 
В тот год я выставил картину, которая многим нравилась. В день открытия я, как и все участники, был на выставке и там узнал, что меня ищет А.Н.Бенуа, обративший перед тем на себя внимание таинственным замком, приобретенным П.М.Третьяковым.
 
Мы познакомились, разговорились. Я услышал от него похвалы моей картине, от которых он не отказался и позднее. Похвалы эти были тем более приятны мне, что во многом они совпадали с тем, что я сам от себя требовал. Он подошел к моему странному старичку умно, все до конца понял, не придав картине предвзятой окраски. Ведь и было в ней все так просто, и искать несуществующего был бы напрасный труд.
 
Тогда же я познакомился с С.П.Дягилевым и стал бывать у него, стал вглядываться в новых для меня людей, таких молодых, энергичных, непохожих на передвижников. Многое мне в них нравилось, но и многое было мне чуждо, неясно, и это заставляло меня быть сдержанным, не порывать связи со старым, хотя и не во всем любезным, но таким знакомым, понятным.
 
Я не мог, как Серов, сразу порвать с чуждыми ему передвижниками и, как он, отдаться бесповоротно кружку  Мир искусства , ему родственному по культуре. Серов - западник, петербуржец - сразу нашел в них то, что искал, чего жаждала его художественная природа. Сильно потянуло к ним Константина Коровина, великолепного живописца, для которого живопись - была все. Труднее входил туда Левитан, тонкий поэт-лирик, носивший в своей душе склонности к мечтательности, идеализму, чему невольно подчинял себя как живописец. Еще труднее было мне, не только москвичу по воспитанию, но москвичу и по складу души, ума, идеалов, быть может, еще бессознательно носящему особые задания религиозных исканий, столь, казалось мне, чуждых петербуржцам. Не находя отзвука на мое душевное состояние у передвижников, я не нашел его и в кружке  Мир искусства , и в этом я был ближе других к Левитану. Мы поверяли друг другу свои недоумения, тревоги и опасения и, приняв предложение участвовать на выставке  Мира искусства , мы не бросили передвижников, что, естественно, раздражало Дягилева, человека очень властного, решительного, не желавшего считаться с нашим душевным состоянием.
 
Мы с Левитаном мало-помалу очутились в положении подозреваемых как тем, так и другим обществом, и понемногу приходили к мысли создать свое самостоятельное художественное содружество, в основу которого должны были стать наши два имени, в надежде, что в будущем к нам присоединятся единомышленники-москвичи.
 
К такому решению мы были близки, когда тяжко больной Левитан скончался. Я же, занятый церковными работами, далеко живущий от Москвы и Петербурга, один осуществить этого дела не мог.
 
К тому времени в состав  Мира искусства , кроме упомянутых четырех передвижников, входили: Серов, Врубель, Сомов, Бакст, Головин, Малютин, Александр Бенуа; были там - Малявин, Рерих, Лансере, Поленов, Якунчиков, Остроумова-Лебедева, Добужинский и другие.
 
А Дягилев - такой обаятельный, смелый, как солнце среди пасмурных передвижников - освещал художественный мир...
 
Это и был расцвет  Мира искусства . Однако пропасть между мной и обоими обществами (передвижниками и  Миром искусства ) все росла и росла, и было достаточно ничтожного повода, чтобы разрыв совершился, - что и случилось. Я почти одновременно вышел из членов Товарищества и из состава  Мира искусства . Изменился к тому времени и характер  Мира искусства .
 
Дягилев власть свою разделил с Серовым и Бенуа.  Мир искусства , не теряя своей яркости и значения, захватил тогда и крайние течения того времени, хотя и не увлекался ими.
 
Но недолго оставался Дягилев среди созданного им дела. Его тянуло на Запад, в Европу - и он уехал туда. Его художественные выставки, постановка русской оперы, балета в Лондоне, в Париже и позднее за океаном прославили русское искусство. О нем восторженно заговорил Старый и Новый свет. Дягилев - явление чисто русское, хотя и чрезвычайное. В нем соединились все особенности русской одаренности. Спокон веков в отечестве нашем не переводились Дягилевы. Они - то тут, то там - давали себя знать.
 
Редкое поколение в какой-нибудь области не имело своего Дягилева, человека огромных дарований, не меньших дерзновений, и не их вина, что в прошлом не всегда наша страна, наше общество умело их оценить и с равным талантом силы их использовать .
 
 
_________________________________
 
 
 
Сезон 1929 года
 
В мае и июне 1929 года в Монте-Карло и Париже прошли премьеры  Бала ,  Блудного сына  и  Лисы  — постановки последнего сезона Русского балета Дягилева.  Лису  на музыку Стравинского уже ставила в 1922 году Бронислава Нижинская, но на этот раз обновить хореографию балета Дягилев поручил своему фавориту Лифарю, так как не расстался с мыслью сделать из него балетмейстера. Как постановка этого балета, так и ведущие партии в  Бале  и  Блудном сыне  удались молодому танцовщику, и публика  неистовствовала .
 
В июне и июле труппа Дягилева выступала в лондонском Ковент-Гардене. В репертуар была включена и  Весна священная , вызвавшая волну негодования в 1913 году, но на этот раз с восторгом принятая зрителями. Затем в конце июля и начале августа прошли короткие гастроли в Венеции.
 
Там здоровье Дягилева внезапно ухудшилось — из-за обострения диабета у него случился удар (инсульт), от которого он умер 19 августа 1929 года и был похоронен на острове Сан-Микеле в Италии.
 

 
После смерти Дягилева его труппа распалась. Баланчин уехал в США, где стал реформатором американского балета.
 
Мясин совместно с полковником де Базилем основал труппу  Русский балет Монте-Карло , которая сохранила репертуар  Русского балета Дягилева  и во многом продолжала его традиции.
 
Лифарь остался во Франции и возглавил балетную труппу Гранд-опера, сделав огромный вклад в развитие французского балета.
 
 

 
Серж Лифарь
 

 
Леонид Мясин
 

 
Вацлав Нижинский
 

 
Тамара Карсавина и Вацлав Нижинский в балете "Жизель"
 

 
Вера и Михаил Фокины. "Шахерезада"
 

 
Дягилев Павел Павлович, Дягилева Елена Валериановна, их сыновья Валерий, Юрий и Сергей (1880-е гг.)
 
 
В 2002 году о Сергее Дягилеве была подготовлена телевизионная передача  Судьба подвижника. Сергей Дягилев .
 
 
 
 
 

 
 
31 марта 1872 года – 19 августа 1929 года

 
Человек, который придумал Лас-Вегас
 

 
 
Не беспокойтесь, мы всего лишь убиваем друг друга
 
Когда-то здесь была пустыня. На сотни миль — раскаленный песок. И ничто не предвещало, будто однажды этот песок станет золотым.
 
Теперь песок переливается во мраке всеми цветами радуги, он оживает с наступлением ночи, из него возносятся небоскребы, украшенные неоновой рекламой, над ним слышится веселая музыка и девичий смех. Сотни тысяч колес фортуны вращаются здесь от заката до рассвета, и их вращение передается всей Америке, всему Земному шару. Лас-Вегас! Мираж в песках, жемчужина невадской пустыни. Нерукотворное это дело — миражи. Но каждый мираж, как гласит физика, это лишь зеркало, в котором отразилось что-то лежащее вдали, за линией горизонта. И Лас-Вегас — тоже отражение. Это отражение мечты одного человека, родившегося в Нью-Йорке в самом начале XX столетия.
 
 
Кухня Ада
 
Бенджамен Сигельбаум явился на свет в безнадежном 1902 году, в семье русских евреев-эмигрантов, на самой окраине Нью-Йорка, в Виллиамсбурге — еврейском квартале. Впрочем, жили на этой самой дальней оконечности Бруклина все кто угодно: ирландцы, итальянцы, китайцы. Объединяла их не национальность — бедность. Да и не объединяла, а чаще сталкивала! Гортанные крики на идиш и по-итальянски, грубая ирландская ругань, резкие запахи национальных блюд, вонь помоек с утра до вечера наполняли воздух над  Кухней Ада , как прозывали это место ньюйоркцы. Не самый лучший квартал, чтобы появиться на свет. Но пусть простыни, сушившиеся на веревках поперек улиц, мало походили на национальные флаги, а скорее уж на флаги капитуляции, не все младенцы рождались здесь чтобы сдаться перед жизнью. Потому что и Виллиамсбург давал каждому шанс. Шанс — и войну.
 
Здесь действовали сразу три банды, враждовавшие не на жизнь, а на смерть: ирландская, итальянская и еврейская. В основном они состояли из подростков, и Бенджамену пришлось совсем недолго расти, чтобы попасть на эту войну. С десяти лет он уже знал, как достаются деньги. Смелостью и силой — больше никак! Но он знал и другое: зачем нужны деньги. Этого не знают потомственные миллионеры и короли, этого не знают клерки и приказчики, не знают финансисты с Уолл-Стрит, но это знал десятилетний Бенджамен Сигельбаум. Деньги нужны, чтобы выбраться из Виллиамсбурга.
 
 
Лански
 
Вырваться? Для этого нужна сила и удача. А в одиночку ты всё равно никто, даже если такой красавчик, как Бен. Но в Виллиамсбурге об одиночестве нечего было даже и грезить. Еврейская ребятня с утра до вечера наполняла улицы, и приятели всегда были тут как тут — только выйди за порог! С ними Бен сделал свои первые шаги на городской тропе войны и заработал первые доллары. Начинался уличный рэкет как пантомима в немых фильмах тех времен: десятилетний друг Бенджамена Мойша подходил к какому-нибудь уличному торговцу и предлагал раскошелиться на доллар-другой. Торговец, поперхнувшись сперва от возмущения, обрушивал на маленького рэкетира поток брани. В этот момент из-за угла невозмутимо появлялся двенадцатилетний Бенджамен Сигельбаум с канистрой бензина и, не говоря ни слова, обливал из нее весь товар разъяренного торговца. Мойша столь же невозмутимо доставал коробок спичек и неторопливо открывал его... К этому моменту обычно лавочник уже засовывал в маленькую, но крепкую руку Бенджамена требуемую сумму. А в следующий раз канистра была не нужна.
 
Постепенно вокруг Бена собиралась небольшая, но отчаянная компания подростков, с которыми можно было весело проводить время на вечерних улицах: грабить пьяниц и мелких лавочников, красть что плохо лежит, драться с ровесниками-итальяшками, а то и со своими соплеменниками с другой улицы.
 
Но на соседних улицах жили ребята куда круче Бенджамена, и затевать стычки с ними было небезопасно. Там была компания постарше, у них водились ножи, а у кой-кого и револьверы. Только для Бена Сигельбаума это не было поводом обходить враждебные кварталы стороной, и однажды прямо посреди улицы между  младшей  и  старшей  компаниями случилась драка. Ребята Бена дрались так ловко и самоотверженно, что старшие начали отступать, но тут кто-то из них выхватил револьвер. Держал он его, правда, неловко, и когда в пылу схватки кто-то из  малышни  протаранил его в живот, выпустил оружие, и оно покатилось по асфальту. Разгоряченный дракой и весь горящий от ненависти к врагу Бенджамен подхватил револьвер и направил его в сторону противника, но в этот момент на другом конце улицы раздались свистки полицейских. Все мгновенно бросились наутек. Все, кроме Бена — он так и застыл с револьвером в руке, не желая бросать оружие и не понимая, куда его деть.
 
Полицейские приближались.
 
Всех его товарищей как ветром сдуло, он один стоял на месте драки и сжимал оружие...
 
И вдруг от сильного удара под локоть пистолет брякнулся на асфальт, а в следующий момент чья-то мощная рука втянула его в подворотню.
 
— Ты что?! — в ярости обернулся Бен к своему спасителю, желая попенять ему за потерю настоящего, самого настоящего револьвера, и осекся.
 
Перед ним стоял предводитель  старшей  компании и весело улыбался.
 
— Ты о мамочке своей подумал, что она скажет, когда тебя посадят за решетку? Тоже мне, гроза буйволов. А ты смелый, как погляжу. Хочешь работать со мной?
 
Так, согласно одной из легенд, началась дружба двенадцатилетнего Бена и девятнадцатилетнего еврейского гангстера Мейера Лански. Дружба, которой суждено было продлиться многие десятки лет.
 
Они во всем были полными противоположностями: Бенджамен уже тогда не любил долго раздумывать, он предпочитал решительные и, чаще всего, безоглядные действия. Кулак, нож, пистолет — всё приходило в движение раньше, чем мысли в его голове. Но его выручала интуиция, и чаще всего окружающие только собирались подумать, как им выходить из положения, — а он уже выходил из него победителем.
 
Лански, напротив, терпеть не мог скоропалительных решений. Он любил всё обдумать и взвесить, составить план, просчитать все варианты. В этом он походил на своего итальянского босса, Лаки Лучиано, вместе с которым контролировал часть Бруклина. Но, кроме аналитических способностей, Лански еще обладал удивительным обаянием, которое действовало не только на друзей, но и на врагов.
 
В день их знакомства Бен тоже не устоял перед этим оружием, но в будущем ему об этом не приходилось жалеть. Он обрел самого верного друга, который, что бы о том ни говорили, защищал его до последнего дня жизни. Они даже свадьбы сыграли в один день, умудрившись стать шаферами друг у друга! Но и свадьбы, и романтические приключения были позднее, а пока...
 
 
Бен становится Багси
 
Лански (тоже, кстати, сын русских иммигрантов еврейского происхождения, Сухомланских) блестяще окончил к тому моменту восемь классов американской школы и целый университет преступной жизни. Теперь он создавал свою, еврейскую мафию — в противовес итальянской и ирландской группировкам, владевшим большей частью бруклинских кварталов. Но делал он это очень осторожно, с самого начала стараясь идти с итальянцами на сотрудничество.  Боевой  частью банды командовал Бен, а Лански разрабатывал планы — и тоже, разумеется, участвовал в налетах и ограблениях, которые совершали его ребята.
 
Впрочем, до 1919 года они, в основном, довольствовались обычным рэкетом, взиманием поборов с торговцев и проституток в своем квартале...
 
Всё изменилось после введения в Америке сухого закона.
 
Лански одним из первых понял, какие прибыли сулит бутлегерство, а Бенджамен со своей бандой головорезов был готов к любым, самым решительным действиям. Они сняли гараж в одном из тихих районов Бруклина, закупили экзотический еще в те времена транспорт — грузовики — и занялись контрабандой спиртного. Но по их стопам в Нью-Йорке тотчас пошли итальянцы и ирландцы, так что в 1920 году почти все гаражи в Бруклине принадлежали той или иной группировке, а если вечером по улице среди многочисленных повозок и кэбов ехал грузовик, можно было почти не сомневаться: везут контрабандное спиртное! Более того, война между группировками набирала силу. Конкуренты пытались уничтожить друг друга, и Лански не раз и не два спасался от верной смерти лишь благодаря мгновенной реакции своего друга.
 
Однажды они сидели за столом в гостиной Лански и обсуждали свои планы, когда через каминный дымоход в комнату влетела граната и подкатилась прямо к их ногам. Лански не успел и пошевельнуться, а Бен уже схватил гранату в руки и с силой выбросил на улицу через окно. Разбитое взрывной волной стекло изрезало ему кисть, но оба друга остались живы.
 
Бенджамен кипел жаждой мести, он рвался тотчас наказать обидчиков, тем более что подозревал двоих гангстеров-конкурентов. Но мудрый Лански предложил ему не спешить, а сперва сделать отвлекающий маневр и обеспечить себе алиби. На следующий день Бенджамен, жалуясь на боли в поцарапанной руке, лег в местную больницу, где в течение двух недель с утра до вечера находился под присмотром сиделок, в палате на четвертом этаже. В начале третьей недели, поздно вечером, он сказал медсестре, что уходит спать, отправился в свою палату, сложил под одеялом подушки так, что они выглядели как фигура спящего человека, спустился по веревке через окно вниз, а там его поджидали еще три лучших стрелка из его банды... На утро он тем же путем вернулся в палату, и как ни в чем ни бывало принимал утренние лекарства, пока половина полиции Нью-Йорка гадала, кто это мог совершить два дерзких убийства на другом конце Бруклина...
 
Именно с тех пор у Бенджамена появилось прозвище Багси —  жучок . Но называли его так только за глаза, поскольку знали, что это прозвище он ненавидит. Какой там жучок — красавчик Бен! Ему только-только исполнилось 22 года, а все женщины были от него без ума, все деньги сыпались ему в карман, и враги трепетали, слыша его имя. А друзья... Какие у него были друзья! Ведь это именно к нему напоследок заглянул Альфонс Капоне перед тем как уехать из Нью-Йорка в Чикаго.
 
Тогда на Капоне охотилась ирландская банда, и он обрел у Бена надежное убежище, а на прощание Багси подарил ему свой плед, чтобы не мерзнуть на осеннем ветру... Их многое роднило. Оба стреляли не задумываясь. И у обоих путь к славе шел через изгнание из Нью-Йорка.
 
 
Голливуд
 
Багси был уже знаменит, знаменит настоящей газетной славой. Его фотографии частенько появлялись на первых полосах, когда речь шла о каком-нибудь жестоком убийстве. Но у полиции не было никаких улик. А с газетчиками Багси обращался по-свойски. Однажды в интервью, отвечая на прямой вопрос, сколько человек он убил собственноручно, Бенджамен Сигель посмотрел на репортера своими голубыми глазами и честно сказал:
 
— Допустим, двенадцать.
 
И, спустя секунду, добавил фразу, которая с тех пор стала крылатой:
 
— Но не беспокойтесь, мы всего лишь убиваем друг друга.
 
И пусть полиция не могла взять в толк, кто уложил той ночью двух известных в своем районе гангстеров, но преступные группировки не слишком доверяли всяким алиби, если речь шла о Багси Сигеле. Для них всё было очевидно. Они не прочь были поговорить с ним, и — поговорить с оружием в руках. Надо было уезжать из города. Лански предложил Багси отправиться эмиссаром нью-йоркской мафии на Западное побережье, в Калифорнию.
 
Как бы жестоко ни враждовали в те времена ньюйоркские гангстеры, усилиями таких людей, как Лански и Лаки Лучиано разрозненные бандитские группировки все-таки были формально объединены под единым руководством  Большого совета . С тех пор, как взошла звезда Аль Капоне, это руководство распространилось и на Чикаго.  Большой совет  и был тем, что мы понимаем сегодня под словом  мафия . В него входили не обязательно самые богатые, но самые уважаемые гангстеры.
 
Отправляясь в Калифорнию, Багси, в сущности, становился одним из них. Это было почетное изгнание, как ни крути. Но и очень ответственное дело...
 
Впрочем, слово  ответственность  к Багси, похоже, было неприменимо. Он стал уже достаточно богат для того, чтобы жить, как хочется. А ему хотелось! Может, именно поэтому местом своего добровольного изгнания в Калифорнии он выбрал Голливуд. Если кому-то неизвестно: Голливуд — это Остролистный лес, местечко, где снимал первый полнометражный фильм первый в мире великий кинорежиссер Дэвид Гриффит. Уже тогда не обошлось без стрельбы и погонь. К началу тридцатых годов это был шикарный кино-город, где снимались фильмы на самые актуальные для Америки темы. В основном про гангстеров. Багси Сигель пришелся здесь как нельзя кстати.
 
Он был идеальным воплощением гангстерского стиля. Прекрасно сидящий костюм, холодная улыбка, шляпа, элегантные манеры, зажженная сигара в руке... Кто его этому учил? Или он сам учил этому стилю всю Америку? Вот еще один загадочный вопрос.
 

 
Загадочный — потому что здесь, в Голливуде, Багси встретился со своим другом детства из Виллиамсбурга, Джорджем Рафтом. Джордж тоже сделал за эти годы карьеру, он стал кинозвездой. Лучшим актером, изображавшим гангстеров! Теперь уже трудно сказать, кто диктовал Америке гангстерский стиль с киноэкранов, настолько они были похожи — Багси и Джордж. Одно известно точно: все женщины буквально падали к их ногам. Не успел Багси обосноваться в Голливуде в скромной вилле, купленной за какие-то двести тысяч долларов, как уже стал незаменимым гостем любого  киношного  собрания, и на вечеринках все восходящие звезды спешили познакомиться с ним, и, как правило, не отказывались провести ночь на скромной вилле Багси...
 
Мейера Лански рядом не было, но Джордж Рафт оказался не менее рассудительным другом. Он предложил Багси заняться своеобразным рэкетом режиссеров. Коль скоро между большинством кинодив и Багси так или иначе выстраивались доверительные отношения, ничего не стоило посоветовать им потребовать тройного гонорара, а режиссеру сказать, что в его силах уговорить звезду чуть-чуть умерить аппетиты... Словом, Багси делал искусство! Это приносило ему немалые деньги, и более чем немалое удовольствие.
 
Но между тем в мире назревали перемены не менее стремительные, чем перемена декораций в голливудских фильмах. В Европе закипала война. И хотя Америка была далеко от этого горнила, вести, доходившие сюда, волновали кровь и сжимали сердца еврейских эмигрантов. Хотя бы и эмигрантов во втором поколении, таких как Багси Сигель.
 
 
Багси и всемирная история
 
Должен предупредить: дальше мы вторгаемся в область совсем невероятных легенд. Они во многом подтверждены фактами, и все-таки кажутся неправдоподобными. Но вот цитата:
 
- В апреле 1933 года, если верить некоторым рассекреченным данным, несколько раввинов как духовное начало совместно с Мейером Лански и Багси Сигелем, выступавшими в качестве интеллектуально-физической составляющей, организовали труднопредставимый тандем с целью физического устранения Адольфа Гитлера. Директор ФБР Эдгар Гувер начал расследование. Вечно ускользавшие от закона гангстеры готовили покушение на главу иностранного государства! Гувер получил реальный шанс доказать торжество и правоту закона.
 
Агенты ФБР сумели установить личность будущего исполнителя, им оказался некто Даниэль Штерн. Однако ни выяснить подробности о нем, ни найти его самого ФБР не удалось. Поступали сведения о встречах “еврейских заговорщиков”, их боевом настрое и уверенности в своих силах. Эдгар Гувер активизировал ход расследования, но никаких конкретных результатов в течение нескольких месяцев не получил. Расследование пришлось прекратить. Если заговор и имел место, то благодаря активности ФБР он не продвинулся дальше планов и идей. Покушение на главу иностранного государства не состоялось .
 
А спустя несколько лет, в 1938 году, во время своей поездки в Италию, согласно другой легенде, Багси чуть было не изменил ход мировой истории собственноручно.
 
В Италию, впрочем, Бенджамен Сигель отправился по чисто романтическим причинам — к своей давней подруге, итальянской актрисе, с которой он познакомился во время ее приезда в Голливуд — графине Ди Фаресо.
 
Графиня, конечно, была обременена мужем, но это в свое время не помешало ее роману с Багси. И вот он решился на ответный визит.
Что ж! Обстоятельства сложились так, что, пока на шикарной вилле в окрестностях Рима синьора Ди Фаресо наслаждалась жизнью в объятиях мистера Сигеля, синьор Ди Фаресо занимался упрочением своего будущего.
 
Буквально за стеной он принимал двух крупнейших фашистских деятелей: герра Геббельса и герра Геринга. Узнав об этом, Багси решил выяснить с ними отношения без долгих споров и разбирательств, проверенным гангстерским способом. Но влюбленное сердце всегда хочет поделиться радостью и между любящими нет секретов! Графиня сперва пыталась уверить Багси, что ему это не удастся, на что он ответил, что, мол, и не таких дырявили. Тогда синьора Ди Фаресо привела более веский довод, что в результате этого на синьора Ди Фаресо обрушится гнев Муссолини и Гитлера, а значит, пострадает и она. Багси не стал ради своей прихоти рисковать благополучием любимой...
 
Существуют и рассказы о том, как Багси Сигель готовил покушение на Муссолини. Так гласят легенды. Что было на самом деле, — кто знает?
 
Но легенд слишком много, чтобы сбросить их со счетов. Тем более, если речь идет о Багси Сигеле. Возможно, его пистолет умел думать быстрее, чем голова. Но это совсем не значит, будто голова думала медленно!
 
 
Светлые лошадки
 
Война все-таки разразилась, и гангстерская Америка тоже приняла в ней участие. Но об этом — как-нибудь в следующий раз.
 
Так или иначе, на континенте кипела своя жизнь, у гангстеров продолжались свои войны, которые, что поделать, были для них куда важнее и ближе. Войны за золото, войны за доллар.
 
Тогда еще никто не знал слова информация и, пожалуй, поднял бы на смех того, кто скажет, будто информация — это деньги. Не смеялся бы лишь Багси Сигель, потому что он одним из первых научился использовать информацию. Это было логическое продолжение его страсти к азартным играм.
 
С детства он любил покер, любил лошадиные бега. Сколько тысяч долларов они спустили вместе с Джорджем Рафтом на скачках под Голливудом! Но Багси знал систему тотализаторов как свои пять пальцев, и это позволило ему построить свою первую в мире информационную империю, которая вскоре стала приносить огромные доходы.
 
Дело в том, что в Америке работала целая сеть тотализаторов во многих городах, и главным объектом пари в них были результаты скачек. Ставки принимались до самого момента объявления результатов. А результаты объявлялись по радио. Всегда оставалось несколько минут, чтобы прямо с ипподрома обзвонить хозяев тотализаторов и передать им (разумеется, за соответствующую плату!) информацию о результатах заезда. Для этого у Багси была специальная контора с десятками телефонисток, которые должны были мгновенно соединяться с сотнями игровых заведений по всей Калифорнии. Хозяева заведений тоже в накладе не оставались: они могли втридорога продать информацию или сами сделать ставку на уже победившую лошадь.
 
Но и здесь не обошлось без гангстерской войны, из которой Багси вышел победителем,  убрав  директора конкурирующей фирмы.
 
Всё бы было хорошо, и его процветанию не было бы предела, если бы в середине сороковых годов не начались прямые радиотрансляции с ипподромов. Первая в мире информационная империя рухнула, просуществовав всего несколько лет. Однако игра оставалась главным магнитом для Багси, самым приятным и заманчивым источником доходов.
 
Да только большинство азартных игр в Америке было запрещено. Карты, рулетка, игровые автоматы — всё это было вне закона. По всей Америке. За исключением штата Невада.
 
 
Фламинго
 
И здесь мы подходим к еще одной легенде о Багси Сигеле. Она гласит, что в двух часах езды от Лос-Анджелеса, в штате Невада, в пустынном месте, где был только один маленький поселок с помпезным названием  Лас-Вегас  и парочка армейских гарнизонов, Багси Сигель бродил по каменистой долине, пиная булыжники ногой, и представлял себе великолепный, сверкающий всеми огнями город, на который падает золотой дождь...
 
На самом деле всё было совсем не так романтично. Ни о каком золотом дожде Багси тогда не мечтал. Только о любви.
 
Да! Еще в Голливуде он нашел свою последнюю любовь — актрису Вирджинию Хилл. Это было три года назад. Теперь шел 1945-й. Война окончена. Мир спасен. Казалось, в этом мире есть место любви, но деньги уходят как вода. И жизнь уходит как песок сквозь пальцы, ему уже за сорок, ей чуть больше двадцати. Он больше не хочет стрелять. Он хочет создать для нее мир, в котором бы они оба были счастливы. Мир для девушки, которую в кинопробах называли псевдонимом  Фламинго . О каком мире она мечтает? О каком мире мечтает он? Конечно, о таком, где жизнь строилась бы на игре! Игра будет давать им всё. Здесь, посреди невадской пустыни они создадут оазис, в котором смогут обрести счастье миллионы влюбленных. Оазис, где можно сыграть свадьбу за пять минут. Оазис, где нищий отличается от миллионера лишь удачливостью. Лас-Вегас!
 
Казино, которое Багси Сигель начал строить в невадской пустыне с разрешения местных властей, так и называлось —  Фламинго . В успех этого предприятия поначалу не верил никто. Но Багси, вложивший во  Фламинго  все свои деньги, как одержимый уговаривал и гангстеров из  Большого совета  и своих голливудских друзей вкладывать миллионы долларов в это строительство.
 
Строителем, правда, он был никудышным: рассказывают, что буквально каждый рабочий пытался его обмануть. Например, роскошные пальмы, которые сажали во дворе казино, ночью выкапывали и увозили за двести километров, чтобы наутро снова продать администрации  Фламинго .
 
Но Багси не сдавался, он продолжал, казалось бы, безнадежное дело. Через год самое шикарное в Америке казино с роскошными апартаментами, двумя бассейнами, огромным садом и множеством игровых залов было открыто. Все ждали, что будет дальше.
 
Внимательнее всего следил за действиями Багси  Большой совет . Именно из его казны были (порою без всякого согласования с остальными гангстерами) взяты средства для строительства в Лас-Вегасе.
 
Большинство членов совета считало, что Багси Сигель сошел с ума, и требовало его немедленного устранения. На защиту друга встал лишь Лански, убеждавший всех подождать дня открытия. Он уговаривал повременить и дождаться, когда казино начнет приносить доход, чтобы Багси сумел рассчитаться с долгами...
 
Открытие  Фламинго  завершилось полным провалом. Никто не желал ехать в такую даль, чтобы сыграть на рулетке. Участь Багси была решена.
Поздним вечером 20 июня 1947 года Багси Сигель сидел у окна на первом этаже в квартире Вирджинии, которая отправилась на несколько недель в турне по Европе, и курил сигару (в последние годы он почти отказался от курения, и курил только сигары, — не больше двух в день), когда в окно раздался тихий стук.
 
Он подошел поближе — и стекло разлетелось ему в глаза мелкими осколками. Первая пуля попала в плечо, вторая в голову. Куда попала третья, он уже не видел.
 

 
Спустя ровно двадцать минут в казино  Фламинго  вошли двое. Они назвали свои имена, и заявили, что отныне они — владельцы этого заведения.
 

 
Позже знаменитый гангстер был похоронен на кладбище Hollywood Forever, второй коридор направо, и на его могиле из белого камня лежит черная каменная книга с открытыми страницами, на одной из которых светится золотой магендовид..
 
А спустя год название  Лас-Вегас  прогремело по всей Америке, и шесть миллионов долларов, которые должен был  Большому совету  Багси Сигель, вернулись десятками и сотнями миллионов долларов.
 
Над Лас-Вегасом зарядил золотой дождь, который не прекращается и сейчас...
 
Одним эта история кажется пленительной и романтической, других приводит в бешенство. До сих пор мэр Лас-Вегаса в речах, посвященных годовщине основания города, которые он произносит у главного, самого старого городского казино, с яростью повторяет, что не нужно, не стоит связывать Лас-Вегас с именем этого чудовища, гангстера Багси Сигеля. И все ему кивают. И все аплодируют. Молчит только золотая табличка на стене казино  Фламинго  за спиной у мэра, на которой написано:  Основано Бенджаменом Сигельбаумом в 1945 году .
 

 
Так выглядит  Фламинго  сегодня

 
Народный артист Армянской ССР (1971)
Лауреат первой премии на Европейском конкурсе клоунов в Праге (1964)
 

 
Родился я в Москве. Девять лет провел на ринге. Заповедь  ударили по правой щеке, подставь левую  считаю в корне ошибочной. Сменил множество профессий, и в двадцать два года мне оставалось только стать актером. Писать начал тогда же, поневоле. Никто из авторов не хотел со мной работать, пришлось самому стать сценаристом. Понравилось. Теперь с ужасом думаю: а вдруг явится настоящий сценарист... Люблю: море, осень... Винсента Ван-Гога. Боюсь: благополучия. Главное для меня в жизни - чувствовать ответственность за все совершающееся вокруг нас . Л.Енгибаров
 

 
 
Леонид Енгибаров родился 15 марта 1935 года в Москве.
 
Отец Леонида был по национальности армянином и работал поваром. Мама Енгибарова была родом из Тверской губернии и подрабатывала портнихой. В Москве семья Енгибаровых жила в деревянном одноэтажном доме в Марьиной Роще.
 
О своем военном детстве Енгибаров позже рассказывал:  Войну я провел в Москве, в Марьиной роще. Я пережил здесь все бомбежки, и первое, что я узнал в жизни, это были не детские игрушки, не хоккей. Это была война. Вой сирены, предупреждающий о налетах. Это наложило на меня особый отпечаток. И пока я живу, я не могу этого забыть. Для меня, например, покупка коньков после войны была событием космического масштаба. Первый костюм у меня появился, когда мне было далеко за 20 лет. Детство - оно всегда дорого, и, как сказал великолепный мой друг, великолепный актер Сергей Юрский, ни одного года обратно я не отдам .
 
После войны Енгибаров записался в секцию бокса, окончил в 1952 году среднюю школу, и поступил в институт рыбного хозяйства, но, проучившись в нем всего полгода, перевелся в институт физкультуры. В то время Леонид продолжал профессионально заниматься боксом и к середине 1950-х годов сумел достичь хороших результатов. На первенстве Москвы по боксу в сезоне 1952-1953 годов он одержал 9 побед и потерпел одно поражение, заняв в итоге 3-е место в своей весовой категории.
 
В 1955 году Леонид подал документы в Государственном училище циркового искусства на отделение клоунады, был туда принят, и его педагогом стал Юрий Павлович Белов. По мнению тех, кто видел Енгибарова в те годы, во время учебы в училище четко определилась творческая индивидуальность Енгибарова как коверного мастера пантомимы. По воспоминаниям коллег, Енгибаров тщательнее всего изучал цирковую акробатику, мог выполнить любой сложный цирковой трюк, по многу раз пересматривал номера Чарли Чаплина, Макса Линдера, Гарольда Ллойда, Пата и Паташона, Оливера и Харди, а так же Бастера Китона, чья манера смешить публику с серьезным лицом особенно импонировала Енгибарову.
 
В 1956 году в эпизоде фильма  Коммунист  Леонид сыграл одного из бандитов, убивавших главного героя картины в исполнении Евгения Урбанского. Окончив училище в 1959 году, Леонид пришел домой с дипломом об окончании училища, и показал его маме. Вот что он сам позже рассказывал в интервью на радио об этом случае:  Не знаю, насколько это покажется забавным радиослушателям, но когда я рассказываю друзьям, они улыбаются. Я люблю свой район, в котором я родился и вырос. Это Марьина роща. Сейчас уже много новых домов, а когда я оканчивал цирковое училище, Марьина роща сохраняла свой старый облик. И мы жили в деревянном доме недалеко от церкви. К счастью, эту церковь не снесли. Моя мама долго переживала, когда я поступал то в один институт, то в другой. И когда я наконец в 1959 году окончил цирковое училище и принес домой диплом, в котором было записано, что я артист, клоун и пантомимист, мама, как и все мамы, была рада и... заплакала. Помню, я убежал с друзьями на какой-то концерт, и мама осталась одна. Она хотела поделиться с кем-нибудь своей радостью и побежала к соседке. Родственников никого поблизости не было, а маме хотелось кому-нибудь сказать, что сын ее наконец-таки встал на ноги. Вот и пошла мама к своей подруге, соседке, у которой сын - мой ровесник, мы с ним учились в школе, он стал шофером. Прибежала мама к подруге и говорит:  Маша, смотри, смотри, Маша , - а глаза у мамы были полны слез: она показывала диплом, в котором было написано:  Клоун-мим . Маша посмотрела диплом и сказала:  Тонечка, ты не расстраивайся, не плачь, это ведь тоже профессия! .
 
Дебют Енгибарова состоялся 25 июля 1959 года на манеже новосибирского цирка, где его выступление ждал обидный провал. Многолетний партнер Енгибарова клоун Альберт Минасян рассказывал:  Дело было в том, что некоторые детали оказались  недотянутыми . Прежде Леонид не выступал на манеже, репетировал в камерных залах, на сцене. Он потерялся в огромном круглом амфитеатре, это было ударом почти смертельным! Нашлись те, кто предложил отправить начинающего клоуна в Москву с  волчьим билетом . Другие сказали:  Дайте парню шанс! Вы посмотрите, как он работает – в шесть утра на манеже, а уходит последним!..  Леонид не любил вспоминать новосибирский эпизод. Тогда он выдержал. Продолжил репетиции. Пригласил меня в свою репризу  Бокс , стали работать вместе. С труппой объехали многие цирки страны. Уже в 1960-м публика стала встречать его аплодисментами. А потом – грянул абсолютный триумф .
 

 
В 1959 году Енгибаров переехал в Ереван, и поступил в труппу армянского циркового коллектива. В отличие от большинства тогдашних клоунов, которые веселили зрителей с помощью стандартного набора трюков и хохм, Енгибаров пошел совершенно иным путем и, одним из первых стал создавать на арене цирка поэтическую клоунаду. Его репризы не ставили своей основной целью выжать из зрителя как можно больше смеха, а заставляли думать и размышлять. Юрий Никулин вспоминал:  Когда я увидел его в первый раз на манеже, мне он не понравился. Я не понимал, почему вокруг имени Енгибарова такой бум. А спустя три года, вновь увидев его на манеже Московского цирка, я был восхищен. Он потрясающе владел паузой, создавая образ чуть-чуть грустного человека, и каждая его реприза не просто веселила, забавляла зрителя, нет, она еще несла и философский смысл. Енгибаров, не произнося ни слова, говорил со зрителями о любви и ненависти, об уважении к человеку, о трогательном сердце клоуна, об одиночестве и суете. И все это он делал четко, мягко, необычно . Со своих первых шагов на арене Енгибаров вызывал у публики и коллег самые противоречивые отзывы. Многие коллеги советовали Енгибарову сменить амплуа  думающего клоуна , но Енгибаров не хотел отказываться от избранного пути и вскоре доказал свою правоту. В 1960 году Енгибаров отправился на гастроли, и побывал со своими необычными пантомимами в Харькове, Тбилиси, Воронеже и Минске. А в апреле 1961 года армянская труппа давала представление в Москве. В столице о  печальном клоуне  многие были наслышаны, и выступление Енгибарова в цирке на Цветном бульваре прошло успешно. С тех пор Енгибаровым  заболела  и Москва. Писатель, и в прошлом – цирковой артист Рудольф Славский рассказывал:  Многие завидовали такому успеху. Леонид был самодостаточным, порой жестким. Менторства, тем более глупого, не переносил. Некоторые считали это  звездностью , распространяли про Енгибарова байки. А он просто знал себе цену . В 1961 году Енгибарова ждали гастроли не только в Москве, но и в Одессе, и в Баку. Везде его ждал оглушительный успех. Вскоре Енгибаров отправился в первые заграничные гастроли в Польшу, где его снова ждал успех у зрителей.
 

 
Миниатюры Енгибарова очень нравились зрителям. Одной из таких миниатюр был номер под названием  Жажда . В ней героя Енгибарова сильно мучила жажда, и он замечал на высоком постаменте кувшин с водой. Он пытался до него добраться, однако это удавалось ему не сразу. Он много раз карабкался на постамент, падал, и вновь поднимался. Наконец, ему удавалось достать кувшин, он бережно брал его в руки, предвкушая момент утоления жажды. И в тот момент, когда он был готов выпить воду из кувшина, внезапно появлялась маленькая девочка. Она подходила к нему и, показывая на кувшин; просила отдать его ей. И клоун отдавал. А девочка садилась в сторонке и начинала поливать водой из кувшина свои песочные куличики. Кульминацией этой сценки была реакция клоуна на этот поступок девочки: он начинал улыбаться.  Клоун с осенью в душе  - так называли Енгибарова зрители. Директор  Росгосцирка  Мстислав Запашный рассказывал:  Все свои репризы и миниатюры он сочинял сам. Выступал в полной тишине – утверждал, что язык пантомимы понятней любого другого. Предложения озвучить номера категорически отвергал. А выговаривался – в притчах, новеллах, и каждая – откровение. Много писал о цирке, рассуждал о клоунаде, как ученый .
 
Другая знаменитая реприза Енгибарова называлась  Одиночество . Клоун выходил на манеж, и хотел прилечь, чтобы отдохнуть, но его выгоняли. Он находил другое место, но его снова выгоняли. Он остался один, смотрел в зал, и жестом просил зрителей:  Подойдите ко мне, помогите, мне плохо! . Но никто не шел. И тогда он покидал манеж медленной и странной походкой. Зрители аплодировали, но он уходил, не оборачиваясь. В 1960-х годах подобные цирковые выступления казались почти крамолой. Показывать репризы так, чтобы слезы у зрителей наворачивались было недопустимо. Но вскоре все изменилось, и в 1962 году во время гастролей в Ленинграде Енгибарову была вручена медаль за лучший номер года. Там же он познакомился в Марселем Марсо и Роланом Быковым, который стал его близким другом на всю жизнь.
 

 
С ростом популярности Енгибарова на него стали обращать внимание и представители других творческих профессий, в том числе и кинематографисты. В 1962 году Енгибарову предложили сыграть в кино самого себя. Режиссеры студии  Арменфильм  Г.Малян и Л.Исаакян сняли фильм о цирковом клоуне и назвали его  Путь на арену . Через год после выхода этой картины на экран к артисту пришла и широкая международная известность. На Международном конкурсе клоунов в Праге в 1964 году Енгибаров получил первую премию и был назван  лучшим клоуном мира . Это был ошеломительный успех для 29-летнего артиста, работы которого некоторое время назад мало кто воспринимал всерьез. Тогда же, в Праге, в чешских газетах были впервые опубликованы новеллы Енгибарова. Енгибаров в них много писал о любви, как правило - о несчастной, и отчасти благодаря этому о его личной жизни было много слухов.
 

 
– Поклонниц у Енгибарова хватало, – вспоминал Рудольф Славский. – Женщины влюблялись до безумия, иные ездили за ним по городам. Но сказать, что он был падок, не могу. Скорее, опасался поклонниц. А возлюбленных выбирал сам.
 
Молва приписывала Енгибарову то одну жену, то несколько. Даже в официальных биографиях писалось об этом. Директор Ереванского цирка Сос Петросян рассказывал:  Леонид не женился ни разу. У него была единственная неофициальная дочь от ленинградской актрисы Ады Шереметьевой, блиставшей на экране в начале и середине 60-х. Где сейчас Шереметьева и дочь, не знаю – искал, но поиски результата не дали . Но если верить другим источникам информации – в 1965 году у Енгибарова в Праге родилась дочь Барбара, а её мамой была чешская журналистка и художница Ярмила Галамкова.
 
Сам Енгибаров о личной жизни рассказывать не любил, и обычно отшучивался:  Теперь моя биография - репризы, пантомимы, которые я делаю, сценарии, которые пишу для кино. Семейное положение? Убежденный холостяк. К поклонницам отношусь настороженно. Любимый цвет - зеленый. Любимый художник - Ван Гог. Композитор? Григ и Чайковский. Вы просили рассказать забавный эпизод из жизни? Пожалуйста, могу несколько. Я вспоминаю эпизод, который связан с моей прической. Наверное, зрители обратили внимание, что и в жизни, и на манеже я с длинными волосами. Я просто так привык с детства. Длинные волосы - это старинная армянская прическа, и я соблюдаю эту традицию. Случай же произошел такой. В скором поезде Астрахань - Москва некоторые из пассажиров узнали меня и просили автографы. Потом подошла проводница, пожилая женщина, и стала интересоваться, кто я. Когда я назвал свою фамилию, она сказала:  Как же, как же, моя дочка знает вас и даже наклеила вашу фотографию . Я поинтересовался, где фотография. Она говорит, что фотография в купе. Дочка, ей было уже 19 лет, работает вместе с ней. Я сказал:  Очень приятно , - а проводница добавила:  Только вы там не один, там вас четверо - еще трое ваших приятелей . Я понял: речь идет о знаменитом английском квартете  Битлз . Я спросил:  Можно посмотреть фотографию? . Она сказала:  Можно, только вы там на себя не очень похожи . Я зашел с ней в купе и увидел фотографии Ринго Старра, ударника квартета  Битлз , Джона Леннона, за которого проводница принимала меня, и Пола Маккартни, а четвертым был... Николай Васильевич Гоголь .
 
Конец 1960-х годов можно считать самым удачным периодом в творческой карьере Енгибарова. Он с успехом гастролировал как в СССР, так и в Румынии, Польше и Чехословакии. Помимо работы в цирке, Енгибаров выступал с  Вечерами пантомимы  на эстраде и писал прозу, которую отмечал Василий Шукшин и называл Енгибарова прекрасным писателем. Рассказы Леонида Енгибарова публиковались в журналах  Волга ,  Москва ,  Урал  и других изданиях. Позже Енгибаров начал сниматься в кино у таких мастеров, как Сергей Параджанов в фильме  Тени забытых предков  в 1964 году, у Ролана Быкова в фильме  Айболит-66  и у Василия Шукшина в фильме  Печки-лавочки . О Шукшине Енгибаров рассказывал:  Я счастлив, что знаком с Василием Шукшиным. Мой современник, великолепный писатель, великолепный актер . Тогда же были сняты два фильма, рассказывающие о творчестве талантливого клоуна:  Знакомьтесь, Леонид Енгибаров  и  2 Леонид 2 .
 
 
 
 
 
Популярность Енгибарова часто приводила к курьезным случаям. Енгибаров рассказывал:  Я считаю, что клоун - это не профессия. Это мировоззрение. Все, что связано со смешными эпизодами в жизни, я запоминаю, хотя эти смешные эпизоды часто бывают и грустными. Вот один из них, который произошел в прекрасном, моем любимом городе Одессе. После представления в цирке у меня должен был состояться концерт пантомимы в Доме творчества. Я прибыл на концерт в одиннадцать вечера. Зал был полон. В основном собрались друзья, люди, которые меня хорошо знали. Мне было приятно перед ними выступать. Перед самым началом ко мне за кулисами подошел человек в кремовых штанах и сказал:  Здравствуйте, дорогой! Здравствуйте, наша радость! Разрешите, я вас представлю зрителям . Я сказал, что представлять меня не нужно, но человек в кремовых штанах так настаивал, что я ему разрешил. Я стою на сцене перед закрытым занавесом, а на авансцену выходит человек в кремовых штанах и произносит следующий монолог:  Дорогие наши друзья! Сейчас перед вами выступит артист, которого любит вся Одесса. Дорогие наши художники! Сейчас перед вами выступит артист, которого знает вся Европа. Сейчас перед вами выступит артист, я не боюсь этого слова, которого знает весь мир. Мы его безумно любим, мы его уважаем. Артист, который не произносит ни одного слова, и все абсолютно понятно. Выступает заслуженный артист республики... Махмуд Эсамбаев! . Когда я вышел на сцену, зал грохнул. А недавно в ГУМе ко мне подошла девушка, очень симпатичная, лет восемнадцати. Посмотрела на меня и дрожащим от волнения голосом спросила:  Скажите, пожалуйста, вы - Муслим Енгибаров? . Я ей ответил:  Нет, что вы! Я Леонид Магомаев .
 

 
В 1971 году Енгибаров ушел из  Союзгосцирка , после того как его учителя, друга и партнера Юрия Белова не выпустили на зарубежные гастроли. О Белове Енгибаров рассказывал:  Я многим обязан Юрию Павловичу Белову. Этот человек сделал меня. Я ему во всем доверяю. О нем могу рассказывать часами . Вместе они поставил моноспектакль  Звездный дождь , показанный в Ереване и в Москве в театре Эстрады. После показа спектакля  Звездный дождь  Леонид Енгибаров рассказывал:  Этот день я считаю последним в моей прежней жизни и первым в жизни актера и сценариста. С этого дня все, чем я живу, что меня волнует, так или иначе отражается на моей работе. Да, я ушел из цирка. Но меня там не понимали. Оформить выезд за границу - проблема, а я никуда сбегать не собираюсь. Добиться денег на реквизит - неразрешимая задача. В чем только не обвиняют меня! В чем только не подозревают! Не женат - значит, развратник. Покупает охапки роз - значит, транжира .
 

 
Енгибаров решил создать свой театр, и вместе с Беловым приступил к репетициям спектакля  Причуды клоуна . Работа над постановкой длилась пять месяцев, но в Министерстве культуры встретили начинание Енгибарова негативно. Когда он захотел назвать свой коллектив  Театром Енгибарова , ему запретили это делать.  Какой еще может быть театр? - заявили ему. - Назовите просто – ансамбль . А когда в газете  Советская культура  один из корреспондентов попытался написать восторженную рецензию на спектакль  Звездный дождь , его тут же одернули:  Эта тема сейчас нежелательна .
 
В 1971 году в Ереване вышла первая книга новелл Енгибарова под названием  Первый раунд . И в том же году Енгибаров снялся в фильме Тенгиза Абуладзе  Ожерелье для моей любимой  в роли клоуна Сурико. Популярность Енгибарова у зрителей была огромной, и он по праву считался одним из лучших цирковых артистов Советского Союза. В начале 1972 года с ним произошел случай, как нельзя лучше характеризующий отношение к нему зрителей. Леонид Енгибаров приехал в Ереван и пошел в цирк. В тот момент там шло представление, и, чтобы не мешать, Енгибаров тихо прошел в директорскую ложу и сел в углу. Однако кто-то из актеров узнал о его присутствии, и вскоре весь коллектив был оповещен о приходе Енгибарова. Поэтому каждый из выходящих на арену артистов считал своим долгом сделать приветствующий жест в сторону директорской ложи. Это не укрылось и от зрителей, они стали шептаться между собой и все чаще оглядываться в сторону ложи. В конце концов, инспектору манежа не оставалось ничего иного, как прервать представление и объявить:  Дорогие друзья! Сегодня на нашем представлении присутствует клоун Леонид Енгибаров! . Не успело стихнуть эхо этих слов под сводами цирка, как весь зал в едином порыве поднялся со своих мест и разразился оглушительными аплодисментами. Артист был крайне смущен таким вниманием к своей персоне, но ничего не мог с этим поделать. Ему пришлось встать и выйти на свет. Зрители продолжали горячо аплодировать, он пытался движением рук их унять, но у него это не получилось. И тогда он, в благодарность за такую любовь, на ходу придумал пантомиму: раскрыв руками свою грудную клетку, достал оттуда сердце, разрезал его на тысячи маленьких кусочков и бросил зрителям. Это было великолепное зрелище, достойное таланта прекрасного артиста.
 

 
С октября 1971 года по июнь 1972 года Енгибаров много гастролировал со своим театром по СССР. За 240 дней было им было сыграно 210 спектаклей. Всего с 1959-го по 1972-й годы Енгибаров создал не менее 100 реприз и миниатюр, снялся в шести фильмах, написал около 100 новелл, отработал более шести тысяч представлений. Он организовал собственный театр клоунады, успел поставить два цирковых спектакля, на 90 процентов состоявших из клоунских пантомим. С последним из них он объехал 30 городов – от Дудинки до Ялты, от Ужгорода до Красноярска, где заболел ангиной, но продолжал работать.
 

 
В июле 1972 года Енгибаров, формально находясь в отпуске, приехал в Москву, чтобы приступить к работе над новым спектаклем. Тот месяц был отмечен небывалой жарой и засухой. В Подмосковье горели торфяные болота, и в отдельные дни воздух был таким, что в нескольких метрах от себя невозможно было увидеть человека. 24 июля Енгибаров вернулся к себе домой после концерта в Зеленом театре. После выступления Леонид плохо себя чувствовал из-за ангины, которую переносил на ногах. Его мама Антонина Андриановна приготовила сыну ужин, и чтобы не мешать, ушла к подруге. Когда утром следующего дня она вернулась, Енгибаров по-прежнему лежал на кровати. Беспокоить его расспросами мама не стала. Ближе к вечеру Енгибарову внезапно стало плохо, и он попросил маму вызвать  Скорую . Прибывшие врачи спросили Антонину Андриановну о том, какими болезнями болел ее сын, и как чувствовал себя накануне. Енгибаров в момент приезда  Скорой  почувствовал себя лучше, и начал говорить медсестре комплименты. Врачи уехали, а два часа спустя Енгибарову вновь стало плохо. Мама снова вызвала  Скорую помощь , тем временем Енгибаров попросил дать ему бокал холодного шампанского. Однако шампанское сузило сосуды, и Енгибарову стало хуже. Приехавшие врачи оказали Енгибарову помощь, но было поздно – сердце артиста остановилось. В свидетельстве о смерти врачи записали:  хроническая ишемическая болезнь сердца . Матери артиста объяснили, что причиной смерти стал тромб, который образовался оттого, что сын вернулся с гастролей больным и продолжал репетировать с ангиной. Енгибарову в момент его смерти было всего 37 лет.
 
Елена Камбурова рассказывала:  Он был на два курса старше меня. Все студенты говорили:  О, Леонид Енгибаров, это надо видеть . Я видела его бесподобные пантомимические спектакли. А познакомил нас за кулисами цирка Ролан Быков. И совершенно неожиданно для меня Леня там же, за кулисами, предложил:  Давай попробуем сделать вместе программу...  Дал мне свой адрес, пригласил в гости. Я пришла, познакомилась с его мамой - они жили в деревянном домике недалеко от телевидения, от Останкино, и Леня говаривал:  Я - сторожевой пес Останкино . Мы начали обсуждать нашу совместную программу за двадцать дней до его ухода: у него оторвался тромб, и всё... Леня был удивительный человек. Садился в машину и спрашивал таксиста:  Вы знаете меня?.. Нет?! Я - народный артист Леонид Енгибаров, я - лучший клоун мира , - что в его устах звучало обескураживающе трогательно, по-детски. В нем сохранялось столько детского, непосредственного, чистого. Он чувствовал, что больше тридцати семи лет не проживет, и все свои последние двадцать дней говорил об этом. И еще говорил:  Я - гений. Понимаешь, я совершенен в своей работе. То, что делаю, я делаю  от  и  до . Все чувствовали себя в то лето, в июле семьдесят второго, отвратительно: стояла страшная жара, сушь, в Подмосковье горели леса и торфяники, в городе нечем было дышать. А Леня, хоть и был в отпуске, репетировал в Театре эстрады новые сольные концерты, готовил новые номера. Один из них показал мне: тело параллельно полу держится на одной руке, вторая рука козырьком у лба - тогда этого никто не делал. Я - абсолютно непьющий человек, и не очень понимала, когда Леня говорил:  Я немножко выпил вчера, но вроде обошлось...  Мы вместе пошли на день рождения к Евстигнееву, там Леня очень серьезно выпил, потерял ключи от дома, но ключ от моей квартиры открыл его дверь. Мы оставили Леню одного. Я еще подумала:  Чего это он так?  А через день его не стало... .
 
Рассказывал Олег Стриженов:  Однажды, когда я вернулся в Москву из очередной экспедиции в семьдесят втором году, раздался звонок Юры Белова, работавшего режиссером у Енгибарова в коллективе:
 
– Олег Александрович, приготовьтесь…
 
– Что случилось?
 
– Леня умер.
 
Вскакиваю в машину, мчусь на квартиру к Енгибарову в Марьину Рощу, где он жил в деревянной бревенчатой двухэтажке с мамой. Застаю Леню еще теплого, лежащего на диване. Над его головой висит мой портрет в роли Треплева из  Чайки . Он умер, а казалось, что спит. Остановилось сердце. Леня писал, что любил больше других великолепную четверку – меня, Васю Шукшина, Юру Белова и Ролика Быкова… .
 
Леонид Енгибаров был похоронен на Ваганьковском кладбище в Москве.
 

 
О Леониде Енгибарова была подготовлена телевизионная передача из цикла  Как уходили кумиры .
 
 
 
 
 
Текст подготовил Андрей Гончаров
 
Использованные материалы:
 
Материалы сайта www.armenianhouse.org
Материалы сайта  Википедия
Материалы статьи  Пьерлекино , автор Р.Болотская
Текст Ф.Раззакова  Как уходили кумиры. Последние дни и часы народных любимцев
Текст Владимира Шахиджаняна  Мне интересны все люди .
 
 
ИНТЕРВЬЮ С ЛЕОНИДОМ ЕНГИБАРОВЫМ
 

 
В 1973 году я опубликовал в журнале "Смена" большое интервью, взятое у Леонида Енгибарова. Материал назывался "Как важно быть серьезным". Я решил перепечатать эту беседу, оставив все как было, но дать к ней своеобразное послесловие.
 
Эта беседа состоялась за месяц до его смерти. Я решил не менять в ней ни одного слова. Хотя, конечно, теперь по-другому смотришь на свои же вопросы, иначе понимаешь смысл ответов, жалеешь о том, что не спросил еще о многом.
 
* * *
 
Лауреат международных конкурсов, народный артист Армянской ССР, клоун, пантомимист, способный рассмешить миллионы телезрителей, артист, который ежевечерне, а в воскресные и праздничные дни трижды в день заставлял смеяться зрителей, пришедших на представление в цирк, Московский, Ленинградский, Ереванский, Минский, Пражский, Варшавский (их можно перечислять бесконечно долго). Каков он, этот человек?
 
Я знаю - теперь уже знал - его 13 лет, смотрел первое выступление Енгибарова на арене учебного цирка, в зале, вмещающем не более двухсот зрителей. И был свидетелем его триумфа на московском стадионе в Лужниках, когда ему аплодировали десятки тысяч человек одновременно.
 
Мне довелось видеть Леонида Енгибарова упоенным успехом, раздающим автографы почитателям и буквально через полчаса после этого расстроенным и злым, когда ни один человек не мог заставить его сказать хоть слово. Но интереснее всего было наблюдать Леонида за несколько секунд до выхода на арену. Тогда он преображался на глазах до неузнаваемости. А вечером устало шел пешком, всегда пешком, в дом, где его ждала мать.
 
Мне кажется, что я знаю его хорошо. Но написать о нем так, чтобы его узнали и вы, трудно. Трудно, ибо нужно было иметь счастье видеть Леонида Енгибарова в жизни, успевающего делать двадцать дел: писать новеллы, договариваться о встрече со зрителями, готовить новые пантомимы, заниматься разработкой реквизита и костюмов для очередного спектакля, хлопотать за молодого артиста, доставать только что вышедшие книги, спешить на просмотр в цирковое училище, сниматься в фильме, записываться на телевидении или на радио, и так далее, и так далее...
 
И я решил: пусть Леонид Енгибаров сам расскажет о Леониде Енгибарове. А я поставлю себя в положение человека, не знающего этого артиста, что позволяет задавать ему и такие вопросы, ответы на которые мне хорошо известны.
 
О клоунах сказано немало. Грустный клоун предстает перед нами в рассказах Куприна, нервный клоун - в романе Генриха Белля, странный клоун - в кинопроизведениях Феллини. А каков Леонид Енгибаров?
 
- Как возникло у вас желание смешить людей? Почему не избрали для себя более распространенной профессии?
 
- Если бы я вас не знал, то обиделся бы, услышав такой вопрос. В нем какое-то пренебрежение к моей профессии, подтекст: мол, ничего путного из тебя не вышло, так в клоуны подался. Но постараюсь ответить серьезно, тем более что мне нередко задают именно такие вопросы.
 
Рассказ о себе всегда надо начинать с родителей. Это только в анкетах о родителях сообщают в последнюю очередь. А ведь в реальной жизни мы им обязаны всем.
 
Мои отец и мать никакого отношения к искусству не имели. Отец был знаменитым поваром. В последние годы он работал в ресторанах "Армения" и "Метрополь". А мама у меня портниха, сейчас на пенсии. Тем не менее мой старший брат Михаил хорошо рисует, средний, Рачия, - известный театральный режиссер, писатель, председатель Армянского театрального общества. А младший, то есть я, до сих пор не может определить, кто он.
 

 
 
- То есть как "не может определить"?
 
- Очень просто. В юности нравился спорт. Я увлекся боксом, стал мастером спорта. Потом заразился цирком... Мне кажется, что человек всегда мечтает добиться именно того, чего у него нет. Недаром говорят, что каждый комик мечтает сыграть Гамлета. Когда я был маленьким, я отличался от всех в семье полным отсутствием чувства юмора, что, наверное, сказалось при выборе учебного заведения после окончания школы - Училища циркового и эстрадного искусства. Это, как считали мои сверстники, было не смешно.
 
Но после долгих размышлений я решил, что это именно для меня. Что привлекало? Может быть, надежда развить чувство юмора. А если серьезнее - почти безграничные возможности цирка. Я стал клоуном. Но вот тогда-то мне захотелось сниматься в кино. Я снялся в шести картинах. Потом пришла другая страсть - начал писать. Более пятидесяти рассказов опубликовал. Не так давно в Армении вышла моя книжка. Я только что получил сигнальный экземпляр нового сборника рассказов "Первый раунд", уже на русском языке.
 
Пишу я на русском, ибо родился и вырос в Москве, в Марьиной роще. Отец у меня армянин, а мама русская. И дома на армянском языке отец говорил только с гостями из Еревана и с родственниками. В свое время я серьезно занялся армянским и научился на этом языке объясняться в любви, ругаться и с трудом читать рецензии на мои выступления в армянских газетах.
 
Казалось бы, все желания исполнились, но нет, теперь я мечтаю о театре. О театре, где я смог бы сыграть Хлестакова. Мне говорят, что я стар для Хлестакова. Тогда выдвигаю другое предложение: дайте роль Сирано в пьесе Ростана. Мне кажется, я сыграю эту роль. Никто не отве-чает мне отказом, однако и не говорит "да". Но я уверен, что и это будет. Я счастливый человек - исполняются все мои желания, рано или поздно, но исполняются.
 
Сейчас я занят, как мне думается, самым главным делом своей жизни. Вместе с режиссером и моим другом Юрием Беловым по моему сценарию мы создали спектакль "Причуды клоуна". Спектакль этот - начало нового коллектива. Уже готовы сценарии следующих представлений - "О смешном и грустном", "Поэт".
 
- Значит, вы насовсем ушли из цирка? Чем это вызвано?
 
- Дело в том, что клоун призван заполнять паузы. В цирке выступают акробаты, жонглеры, иллюзионисты, гимнасты, турнисты, а клоун, что ни говорите, только заполняет пустоты между номерами, его задача - сделать незаметными для зрителей смену ковра на манеже, вынос и перестановку аппаратуры, элементов бутафории, а также дать разрядку зрителям после выступления тех или иных артистов.
 
Мне не раз говорили, одни - констатируя, другие - злясь, третьи - возмущаясь, что, когда я работаю на арене, это становится чуть ли не главным в программе. Говорили, что так нельзя, не принято, не годится... С одной стороны, меня это радовало. Выходит, я не просто заполнитель пауз, а артист со своей ролью, развивающейся от репризы к репризе, со своим характером, образом.
 
Однако я не мог не соглашаться и с критикой. И выход из этого положения я вижу именно в создании своего театра с моноспектаклями, где останутся мои репризы, клоунады, где появится масса новых трюков, но где все будет объединено одной идеей. Но цирк я по-прежнему люблю. И когда меня приглашают на манеж, я с радостью принимаю это предложение.
 
- Некоторые объясняют ваше стремление создать свой театр тем, что вы ищете славы.
 
- Ищу? Нет. Это неверно. Но, чтобы мне не пришлось вдаваться в долгий спор с "некоторыми", не согласитесь ли вы слегка изменить вопрос? Ну, скажем, спросите меня, как я отношусь к славе.
 
- Так как вы относитесь к славе?
 
- Для начала я укроюсь за спину Цицерона, который сказал: "Так как слава только отражение добродетели, неразлучный путник великих дел, то честные люди не должны презрительно к ней относиться". Кстати, он же сказал: "Даже те философы, которые писали трактаты против славы, не забывали ставить свое имя в заголовке своей книги".
 
Быть первым в чем-то - это великолепно. И потому, я думаю, каждый человек должен стремиться к этому. Слава – не только свидетельство заслуг. Одновременно она означает, что заслуги эти признаются многими. Слава нужна спортсмену, слава нужна слесарю, врачу и, конечно, артисту. Она все время напоминает, что завтра нужно работать лучше, чем вчера. В некотором роде именно она мера успеха, а следовательно, и труда. Другое дело, что слава, как и успех, может быть заслуженной и незаслуженной, скандальной, легкой, временной, курьезной... Какая у меня - судить не мне.
 
- Вы процитировали Цицерона. Любите древних авторов?
 
- Меня вообще интересует мир древних. Ведь и цирк - искусство, корнями уходящее в давние века. В моей библиотеке вы найдете и Боннара, и Софокла, и Еврипида, и Аристофана, и всех римлян, издававшихся у нас. Читая древних, многое можешь понять в современности. Но должен признаться, цитата из Цицерона - всего лишь цитата, я не могу, конечно, цитировать целые произведения, чего нет, того нет.
 
- Мы чуть-чуть отвлеклись от вопроса о славе...
 
- Нам помешал Цицерон.
 
- Хотелось бы, чтобы вы сказали несколько слов о своем отношении к поклонницам и поклонникам.
 
- Отношение самое разное. Мне неприятен тип околоартистических и окололитературных мальчиков и девочек, которые мечтают узнать лишь нечто пикантное об известном человеке, а если это не удается, сочиняют пикантности сами. Другое отношение к тем, кто пишет тебе умные письма, помогает советом в работе. Спасибо таким людям за то, что они есть.
 
- Считается, что клоун - человек общительный, веселый. Вас, наверное, часто приглашают в компании?
 
- Вы правы. Случается, я прихожу к знакомым и вижу, что все от меня ждут, когда я начну веселить публику. Ждут чего-то необычного. То ли я должен жонглировать пирожными с помощью ног и при этом рассказывать забавные истории, то ли есть, стоя руками на столе. Становится неловко, и тогда я стараюсь занять место где-нибудь в углу и молча наблюдать за всей компанией. А потом слышу разочарованные голоса: мы-то думали, что он... А он, смотрите, какой скучный человек... Общительный на арене, на сцене, я довольно замкнут дома, в кругу друзей. Да и друзей у меня не так уж много.
 
Самый верный друг - мама. Она готова к любым неожиданностям в моей жизни и всегда может отнестись к ним снисходительно.
 
Затем "великолепная четверка" - Ролан Быков, Юрий Белов, Олег Стриженов, Василий Шукшин. К ним я иду, когда мне грустно, когда трудно, когда весело и хорошо. Если ты знаешь, что не один, что у тебя есть друзья, - интереснее, легче жить. Ведь дружба - это не просто общение человека с человеком, это нечто большее, это полное понимание. И потому круг друзей не может быть обширен, как, скажем, круг знакомых, которых у меня очень много.
 
- Мы хорошо себе представляем рабочий день учителя, врача, слесаря, шофера, ученого. А каков рабочий день клоуна?
 
- Утро, как и у многих людей, у меня начинается с зарядки. Лично у меня - с изнуряющей. Артист вынужден быть всегда в форме. Поэтому приходится тренироваться, как спортсмену. После этого - репетиция: по 10-15 раз повторяю то, что умею делать, по 50 - то, чего не умею, но собираюсь показать зрителям. Среди этих номеров - эквилибр, когда я стою на пяти поставленных друг на друга металлических трубках - катушках большого диаметра; жонглирование зонтиками, некоторые акробатические номера...
 
После этих домашних репетиций читаю или пишу. Ежедневное чтение - газеты, журналы, книги - стало привычкой, необходимостью. Образованность клоуна - это тоже профессиональное требование. Кажется, Михаил Ильич Ромм говорил, что можно сыграть любого человека, но нельзя сыграть умного, если у тебя пустые глаза. У комика глаза не должны быть пустыми. А поэтому он обязан знать как можно больше, обязан разбираться в политике, искусстве, литературе, кино, театре, музыке. Все это в той или иной степени используется в работе.
 
После чтения я, как правило, обедаю. У артистов цирка особый режим. Позднее окончание работы требует эмоционального остывания, если так можно сказать. Даже утром совершенно не хочется есть, а перед работой обедать нельзя - будет тяжело выполнять акробатические номера, жонглировать, поэтому артист цирка и питается за несколько часов до выхода на манеж...
 
За час до начала спектакля в цирке или на эстраде я прихожу на работу. Таким образом, вот вам мой рабочий день: зарядка, репетиция, чтение, обед, короткий отдых, время на дорогу, работа в цирке. И так каждый день. Бывает, что в эти же часы нужно втиснуть еще съемки в кино или на телевидении, запись на радио и встречи со зрителями, участие в тех или иных концертах до начала работы в цирке или после вечернего представления, если мое выступление ставится в концертной программе где-то в конце. Так и живем. Довольно напряженно.
 
- Когда видишь вас на арене или на сцене, понимаешь: легкость, с которой вы работаете, - видимость. Одна только стойка "крокодил", когда вы стоите на левой руке, а тело вытянуто параллельно манежу, требует огромного усилия. Поэтому, наверное, закономерен следующий вопрос - о здоровье клоуна.
 
- К счастью, я здоров. На пенсию не собираюсь, хотя мне и осталось 5 лет до получения пенсионного удостоверения. В цирке пенсия назначается после того, как клоун проработал 20 лет, независимо от возраста. Как видите, наш труд приравнивается к самому тяжелому физическому. Поэтому и здоровье у клоуна должно быть геркулесово.
 
В цирке вас подстерегает масса сюрпризов. На голову норовят свалиться трапеции, блоки, гайки и другие предметы от тяжеловесных воздушных аппаратов. Одно неточное движение во время репетиции - и растяжение, ушиб, травма вам обеспечены. Вы дышите пылью, поднятой метлами униформистов. В такие минуты арену можно, наверное, сравнить с шахтерским забоем 1913 года. За кулисами время от времени вас кусают собаки и медведи, готовящиеся к выходу, а посему чувствительные и нервные. В цирковом буфете вас порой так кормят, что лучше заранее наметить часы для посещения терапевта, ибо все лучшее из продуктов отдается хищникам - львам, тиграм и пантерам... Я, конечно, утрирую, такова уж моя профессия. Но, говоря о требованиях к здоровью циркового артиста, не преувеличиваю нисколько.
 
- Вы человек увлекающийся. Вероятно, у вас есть и хобби?
 
- Признаюсь, я не люблю слова "хобби". С ним связано нечто модное. А мне неприятны увлечения, продиктованные модой. Вдруг стало модным вырезать из дерева, и этим занимаются все. Одно время было модно собирать свечи. Поэтому хобби в общепринятом смысле у меня нет, я ничего не собираю. Я увлекаюсь литературой. Много читаю, пишу сам. Люблю музыку, изобразительное искусство... Но сколько на земле не увиденного мною - я говорю о живописи, графике, о прикладном искусстве; сколько не услышанного - симфоний, концертов, просто прекрасных песен! Сколько?! Знаете, я подумал, что жизнь всегда коротка, сколько бы люди ни жили. Коротка, потому что человек не успевает сделать все, что им задумано...
 
Еще об увлечениях. Я люблю ходить пешком, но вряд ли это то, что вас интересует. Люблю спорт. Внимательнейшим образом слежу за всеми спортивными соревнованиями, особенно по боксу, я ведь сам когда-то занимался боксом всерьез.
 
- Сейчас я задам вопрос, на который не все отвечают охотно, но все-таки хотелось бы получить на него более или менее точный ответ, ибо каждый молодой человек рано или поздно начинает размышлять над тем, в чем смысл жизни. Что в ней главное?
 
- Вопрос "В чем смысл жизни?", наверное, близок к вопросу "В чем счастье человека?". А счастье, по-моему, в ощущении своей необходимости, полезности, в радости, которую получаешь от жизни... Если ты стремишься привнести в свой труд что-то новое, то всегда неизбежна борьба - с самим собой, с устаревшими представлениями, со всевозможными житейскими преградами. И когда ты выходишь победителем, ты счастлив. Не правда ли?! Думаю, это характерно не только для моей профессии...
 
Как и для большинства людей, для меня главное в жизни - работа. Хочется сказать свое слово в искусстве. Я ищу возможности соединения на первый взгляд несоединимого: цирка с театром, кинематографом, ли-тературой. Здесь бездна неоткрытого, и цель - проникнуть в нее как можно глубже.
 
- Есть ли человек, которому вы завидуете?
 
- Да. Это Василий Шукшин, прекрасный литератор, не менее прекрасный актер и режиссер. И удивительнейший человек! Он обладает богатством души, знаний, интеллекта. Книги его будут читать. Фильмы, поставленные им, будут идти...
 
- Для определения того, что достигнуто актером, статистика – не лучший метод. Но мне кажется, что в цифрах ваша жизнь будет выглядеть любопытной. Давайте попробуем "сосчитать" ее.
 
- Давайте. Живу на свете 37 лет. Работаю, как уже сказано, 15 лет. За эти годы участвовал более чем в 6 тысячах представлений. К этому можно добавить выступления по телевидению, съемки в шести кинокартинах. Написал более 100 рассказов и новелл. Десять человек считают меня своим учителем, а я их - учениками. Приятная цифра, если учесть, что цирковое училище в год выпускает максимум двух коверных. Получил более пяти тысяч писем от зрителей. Прочел, трудно точно сказать, но думаю, что не меньше трех тысяч книг. Выступил более 500 раз с рассказами о цирке, об искусстве пантомимы... И если уж вы хотите цифры, то давайте запишем еще такую: мною выпито... около 24 тысяч бутылок лимонада или минеральной воды. По 4 за представление. Каждое представление - это большой расход сил, и всегда хочется пить.
 
- Известно, что вы автор всех своих реприз и миниатюр. Сколько их в вашем репертуаре?
 
- Больше ста.
 
- Какое из шести тысяч выступлений запомнилось вам больше всего?
 
- То, которое было вечером 22 апреля 1961 года. Этот день навсегда останется у меня в памяти. Помню, днем было скверное настроение. Накануне от волнения плохо спал. По своей давней привычке на работу побрел пешком. Шел мокрый снег. На фасаде теперь уже старого Московского цирка на Цветном бульваре увидел огромную в подтеках дождя афишу, возвещающую о моих гастролях. Краски разошлись, и было впечатление - клоун плачет.
 
В гардеробной одевался механически. Посмотрел на себя в зеркало и тут только отчетливо осознал: это же мой дебют в Московском цирке. А что будет, если провалюсь?
 
Нет, это невозможно. Я репетировал даже ночами, я рвался в Москву, я боролся за право работать в Москве, говорил всем, что смогу. Я убеждал маму, что стану хорошим клоуном и что это хорошая профессия. Нет, я не провалюсь! Ни за что!
 
До сих пор отчетливо помню ревущий зал, когда закончилась клоунада "Бокс". И что-то совсем невероятное - вызовы после моего ухода за форганг, вызовы, будто это не цирк, а театр...
 
Я совсем не пользуюсь наклейками и париками. Мой сценический костюм почти тот же, что и в жизни. Я не пищу, не кричу на арене. Я молчу, и этот язык оказался понятен зрителю.
 
- И последний вопрос: легко ли быть комиком?
 
- Насколько это трудно, знают только сами комики. Клоун - это человек, который в обычном находит необычное. Отсюда комический эффект. Но я выхожу на манеж не для того лишь, чтобы смешить "уважаемую публику". Я выхожу на манеж, на эстраду для того, чтобы говорить с "уважаемой публикой". О добре и зле, благородстве и подлости, о любви и нежности. Возьмите мои репризы, пантомимы, клоунады. Их основная тема - человек. Вспомните "Бокс", где мой герой, слабый, хилый, побеждает силача, оскорбившего его чувства к девушке. Вспомните "Тарелки", "Акробата" - это не просто антре. Нет, здесь разговор со зрителем, хотя на манеже я не произношу ни слова... Одна газета назвала меня клоуном с осенью в сердце. Это приятно. Потому что осень - это раздумье. А ведь без раздумья, замечу вам, без самого серьезного отношения к жизни нет и не может быть настоящего клоуна. Об этом я помню каждый день, каждый вечер.
 
Вечер... Самое любимое время суток. Вечером я по своей старой привычке пойду пешком на работу. Вечером меня ждет шумный концертный зал, со сцены которого я рассказываю людям о жизни и о них самих. Вечером меня ждет переполненная чаша цирка, на золотистом донышке которой так тяжело и так радостно работать...
 

 
Автор: Владимир Шахиджанян
 
ФИЛЬМОГРАФИЯ:
 
1. 1963 — Путь на арену
2. 1964 — Тени забытых предков
3. 1966 — Айболит-66
4. 1969 — Берег юности
5. 1970 — 2-Леонид-2
6. 1971 — Ожерелье для моей любимой
7. 1972 — Печки-лавочки
 
 

 
 
15 марта 1935 года – 25 июля 1972 года

 
Лучший военный фотограф по версии журнала World Picture post (1938)
 

 
Я надеюсь остаться безработным военным фотографом до конца своей жизни . Роберт Капа.
 

 
 
Роберту Капе принадлежит выражение о том, что если ваши фотографии не так хороши – подойдите ближе. Он пользовался своим выражением на протяжении всей фотографической деятельности, был невероятно храбрым фотографом, и эта храбрость дала ему возможность создать наиболее эмоциональные фотографии войны. Эрнест Хемингуэй считал Роберта Капу одним из самых талантливых людей, с которым его сводила судьба. Во многом близким ему по мироощущению и отношению к жизни. И главное – к своей профессии, которую они оба ставили превыше всего на свете. Капа всегда мечтал стать писателем, а после знакомства с Хемингуэем в Мадриде в 1936 году попросил, чтобы Хемингуэй провел для него  курс молодого бойца .  Это же очень просто, - улыбнулся Хемингуэй, который сам не раз советовал заняться Капе не только фотографией, но и литературой. – Берешь карандаш, пачку бумаги и – пишешь…
 
Роберт Капа родился под именем Эндре Фридман 22 октября 1913 года в семье Дежо и Джулии Фридман, владельцев модного ателье в Австро-Венгерской империи – в 1913 году Будапешт был одним из главных городов именно этого государства. Семья была еврейской, но давно ассимилированной, и Эндре часто говорил, что  мало иметь талант, надо еще родиться венгром!
 
Эндре родился шестипалым, и его родители, а также их родственники и друзья сочли это предзнаменованием удивительной судьбы и явной неординарности. Лишний палец у мальчика был удален вскоре после рождения, но судьба у Эндре оказалась действительно необыкновенной. Эндре рос непоседливым, капризным ребенком, привыкшим находиться в центре внимания окружающих. Дежо, отец мальчика, был беспечным и щеголеватым человеком, мать Джулия, наоборот, властной и трудолюбивой женщиной. Несмотря на разность характеров, их брак был счастливым. Эндре имел ещё двух братьев: старшего Ласло и меньшего Корнела. Сам Эндре был очень живым, непоседливым ребёнком, который всегда находился в центре внимания. На очень подвижного и симпатичного ребёнка обращали внимание все. Он имел решительный характер, за словом в карман не лез. Еще будучи подростком он получил прозвище Банди. Это прозвище он носил до начала профессиональной карьеры.
 
В юности он увлекся социалистическими идеями, к чему его подвигло чтение  левой  литературы, а также творчество одного из лидеров венгерского художественного авангарда тех лет, поэта и художника Людвига Кассака. Примерно тогда же в издававшемся Кассаком журнале  Ма , или  Сегодня , Эндре, пробовавший себя в литературе и пытавшийся писать стихи, увидел фотографии американских фотографов-реформаторов Якоба Августа Рииса и Льюиса Хайна. Риис, создавший панораму  низов  Нью-Йорка, впервые начал использовать в репортажной съемке вспышку, а фотограф и социолог Хайн первым создал галерею фотопортретов американского рабочего класса.
 
Несмотря на то, что работы Хайна и Рииса произвели на Эндре огромное впечатление, он пока еще не думал о том, чтобы стать фотографом. Обучаясь в старших классах, Эндре мечтал о карьере журналиста, что позволило бы ему совмещать литературные опыты со страстным увлечением политикой с  левым  уклоном. Но в Венгрии были крайне сильны ультраконсервативные тенденции. Во главе страны стоял адмирал без флота и регент в королевстве без короля Милош Хорти. Так случилось, потому что после Первой мировой войны Венгрия лишилась выхода к морю, а после войны трон венгерских королей был вакантным. Хорти с одинаковым рвением боролся и с коммунистами, и с фашистами. Антисемитизм в стране был очень силен, и руководство Будапештского университета ограничивало прием студентов-евреев.
 
В мае 1931 года семнадцатилетний Эндре был арестован за участие в уличных демонстрациях, организованных находящимися в подполье коммунистами. В тюрьме он провел только одну ночь: стараниями супруги начальника будапештской полиции, постоянной клиентки ателье его родителей, Эндре Фридман был освобожден с непременным условием, что после сдачи выпускных экзаменов непременно покинет Венгрию. И в июле Эндре уехал в Берлин. Его выслали, как и многих учёных, писателей, художников, режиссёров, кто был не в ладах с политическим режимом. Творческая интеллигенция покидала негостеприимную родину.
 
В Берлине Эндре пошел в Высшую школу политических наук на отделение журналистики, но дала о себе знать Великая депрессия: родители Эндре уже не могли оплачивать учебу сына, более того – у них не было денег и на оплату его жилья. У Андре не хватает денег даже на еду. И в начале 1932 года он знакомится с немецкой женщиной-фотографом Евой Бесноу, которая помогла Фридману устроиться в престижное рекламное агентство Dephot. Через некоторое время курьера назначили ассистентом в фотолабораторию, потом он получил серьезное повышение, став учеником фотографа, и в этот же период он познакомился с фотокорреспондентом Феликсом Мэном, с которым периодически выходил для фотографирования повседневной городской жизни. Вскоре Фридман принял судьбоносное решение – самому стать фотографом.
 

 
В самом начале 1930-х годов Веймарская Германия - голодная, нищая, но свободная - была раем для журналистов и творческой интеллигенции. При этом Эндре не хотел быть фотографом, который выполняет пусть выгодные, но неинтересные с его точки зрения заказы от модных журналов и рекламных агентств. Он мечтал о карьере фотографа-репортера: ведь эта  профессия близка к журнализму, подходящая для тех, подходящей для тех, кто не очень хорошо владеет языком . Это для Эндре было крайне важно – всего ин изучил семь языков и все, кроме родного венгерского, знал одинаково плохо. Как часто бывает, вмешался случай: штатный фотограф агентства заболел, а требовалось немедленно отправить кого-то в Копенгаген. Там Лев Троцкий, высланный недавно из СССР и лишенный советского гражданства, собирался прочесть лекцию датским студентам. Троцкий опасался покушения, и ни один человек с фотокамерой не мог приблизиться к трибуне. Но охрана не обратила внимания на 19-летнего паренька, после чего Эндре Фридман беспрепятственно подошел почти вплотную к оратору, достал из кармана миниатюрную  лейку  и сделал несколько кадров. Его первый репортаж напечатали многие мировые издания. Все отмечали точный, резкий взгляд фотографа, но никаких выгод из своего успеха он извлечь не успел: в марте 1933 года к власти в Германии пришли нацисты, и неблагонадежным эмигрантам, тем более – евреям, было предложено убираться из рейха. Свобода исчезла почти мгновенно.
 

 
Выступает Лев Троцкий.
 
Весной 1934 года Эндре Фридман уже сидел в маленьком кафе на Монпарнасе вместе с Дэвидом Сеймуром, таким же молодым фотографом и таким же политическим эмигрантом, и с уже начавшим свое восхождение к славе Анри Картье-Брессоном. И Сеймур, получивший кличку Чим, и Картье-Брессон стали самыми близкими друзьями Эндре Фридмана. Хотя теперь скорее – Роберта Капы.
 
Финансовое положение Эндре в Париже было чудовищным, но летом 1934 года ему было поручено задание сделать рекламные фотографии для проспекта швейцарской страховой компании Swiss Life. Он отправился по парижским кафе в поисках моделей и, познакомившись с молодой эмигранткой Рут Серф, уговорил ее позировать. Думая, что перед ней был лишь верткий обольститель, ради страховки на съемку Рут привела с собой подругу, Герду Похорилле, миниатюрную рыжеволосую девушку с обворожительной улыбкой и уверенными манерами. Герда родилась в Штутгарте в 1910 году в семье бежавших от еврейских погромов в Галиции провинциальных интеллигентов. Переехав 1929 году из Штутгарта в Лейпциг, Герда и ее родные так и не смогли избежать преследований, а когда штурмовики начали кампанию бойкота еврейских магазинов, Герда примкнула к левацким группировкам, пытавшихся бороться с нацистами в уличных потасовках. После 1933 года Герда была арестована по только что принятому закону о запрете антинацистской пропаганды. Будучи бессильной хоть как-то противостоять нацистам, Герда избрала очень своеобразный путь: она отправилась в тюрьму на высоких каблуках и в ярком макияже. В это время нацистская машина еще не набрала обороты, случись такое даже немного позже, эта машина смяла бы и Герду. Но ее отпустили, и весной 1934 года она по поддельному паспорту уехала в Париж. Оставшиеся в Германии родные Герды позже погибли.
 
Между нами пробежала искра , - вспоминал позже Эндре. Он и Герда влюбились друг в друга, вскоре стали жить вместе и помогать друг другу. Герда печатала для Эндре подписи к фотографиям, устроилась работать в агентство  Альянс-фото , с которым сотрудничал Эндре, а он, сам недавний ученик, обучил ее основам фотографии. Если Герда была очарована своенравием и целеустремленностью Эндре, то он, в свою очередь, был покорен ее независимостью. Герда, как свидетельствовали ее друзья,  не душила его своей любовью и настолько же не стеснялась своей сексуальности, насколько, будучи немецкой еврейкой, ощущала себя чужой в Париже . Они оба ощущали себя изгнанниками и жили одним днем. Эндре не всегда мог позволить купить себе фотопленку и часто был вынужден закладывать камеру, но именно Герда вдохновляла его, заставляя работать даже в период неудач, когда он вместо поиска работы предпочитал как следует выпить и пойти играть в покер, в который ему всегда не везло.
 
Для фотолаборатории он приспособил ванную комнату номера дешевого отеля, где жили сами Эндре и Герда. В ней же, в темноте или в свете красной лампы, окруженные клубами табачного дыма, сидели и его друзья – Картье-Брессон и Сеймур, пили недорогое вино и мечтали о лучших временах. Картье-Брессон часто спорил с Эндре, утверждая, что его фотографии лишены художественности, а Эндре оправдывался тем, что они хорошо продаются. Но это был самообман. Продажи шли все хуже и хуже. Весной 1936 года наступил настоящий кризис, и фотографии Фридмана практически перестали продаваться. И тогда Герда предложила  выпустить на сцену  успешного и продуктивного американского фотографа Роберта Капу. Теперь Герда ходила по редакциям, предлагала фотографии Эндре, но говорила, что их автор – Капа, намекая при этом, что оказывает огромную честь возможностью опубликовать снимки заокеанского  аса фоторепортажа .
 
Псевдоним был насквозь  синефильским . Герда и Эндре были страстными любителями кино и обожали получившую три  Оскара  в 1934 году картину  Это случилось однажды ночью  с Кларком Гейблом и Клодетт Колбер. Режиссером фильма был Фрэнк Капра. Отсюда фамилия – Капа. Имя же  Роберт  было взято у актера Роберта Тейлора, сыгравшего в фильме  Дама с камелиями  любовника главной героини в исполнении Греты Гарбо. Герда, подлинный создатель имени  Роберт Капа , тоже решила взять себе псевдоним и стала Гердой Таро, использовав имя молодого японского художника Таро Окамото, жившего в то время в Париже.
 

 
Роберт Капа и Герда Таро.
 
Капу  раскрыли , когда на заседании Лиги Наций устраненный итальянцами эфиопский император Хайле Селассие решил обратиться с посланием к народам мира. Итальянцы возмутились, началась потасовка, а присутствующий там Фридман по своему обыкновению бросился в гущу событий. Это заметил издатель французского издания Vogue Люсьен Фогель, и когда в журнал принесли снимки инцидента, Фогель сразу все понял. Он не стал рассказывать об обмане другим издателям или главным редакторам, но стал радикально срезать причитавшиеся Эндре гонорары. Это привело к тому, что посоветовавшись с Гердой, Эндре отказался от доставшихся при рождении имени и фамилии и позднее говорил,  что Роберт Капа родился в Париже в возрасте 22-х лет…
 
Летом 1936 года в Испании началась Гражданская война. Взявший под крыло талантливую пару Люсьен Фогель предложил Капе и Таро отправиться в Испанию и нанял за свой счет самолет, в котором также полетели несколько пишущих и снимающих журналистов. Полет едва не закончился трагически – самолет совершил аварийную посадку в поле на окраине Барселоны, в которой царил полнейший хаос, после того, как город взяли под свой контроль анархисты. Пробыв некоторое время в Барселоне, Таро и Капа в сентябре отправились на линию фронта и прибыли в деревню Сьерр-Муриано рядом с Кордовой, где запечатлели большие толпы людей, покидающих дома под обстрелом артиллерии франкистов. Там Капа заснял Таро с камерой в руках, притаившуюся за стеной рядом с солдатом-республиканцем. На другом снимке – возможно, одной из самых известных военных фотографий – Капа запечатлел ополченца в момент его гибели от снайперской пули.  Лоялистский ополченец в момент смерти, Сьерра-Морена, 5 сентября 1936  или просто  Смерть Солдата Лоялиста  - этот снимок был сделан вслепую, наугад, под треск автоматных очередей и свист пуль. Камера запечатлела падающего, смертельно раненого солдата. Но фотография вызвала множество споров. Фотографа обвиняли в постановке. Капа всегда яростно возражал:  На войне нет необходимости в постановке, правда становится лучшими иллюстрациями, лучше пропагандой .
 

 
"Смерть Солдата Лоялиста".
 
Именно тогда и сформировалось личное кредо фотографа:  Если твои фотографии недостаточно хороши, значит ты недостаточно близок к объективу .
 

 
Парашютист готовится к посадке в самолет для десанта на Рейн, Франция, 23 марта 1945 года.
 
В Испании Капа демонстрировал абсолютное бесстрашие. Возможно, это было его прирожденным качеством, возможно, сказалось влияние окружавших его солдат-анархистов. Нельзя исключать и того, что он был готов на все ради славы и успеха, чтобы прославиться как первый во всех смыслах военный фотограф. Но на фронте между и ним и Таро все чаще и чаще возникали размолвки. Герда все реже прислушивалась к его советам, зато ее часто видели бегущей с камерой по полю боя, и ее смелость была сравнима разве что с безрассудством.
 

 
Возможно также, что Капа испытывал влияние своего нового друга Эрнеста Хемингуэя. Они даже некоторое время вместе жили в мадридской гостинице  Флорида , где кроме них, из-за обстрелов франкистской артиллерии, больше не было постояльцев. Капа уезжал на фронт, оставляя Хемингуэя, который пил в номере виски и закусывал апельсинами, а когда возвращался, то оба шли в расположенную в безопасном районе гостиницу  Гайлорд , где по вечерам собирались журналисты.
 

 
Эрнест Хемингуэй, Айдахо, 1940 год.
 
В июле 1937 года Таро и Капа взяли отпуск и приехали в Париж. Их друзья свидетельствовали, что Роберт и Герда выглядели вполне счастливыми, танцевали на празднике Дня взятия Бастилии, строили планы на будущее, но в Испанию Таро вернулась одна и теперь на фронт выезжала вместе с канадским журналистом Тедом Алленом, оставившим в дневнике следующую запись:  Три или четыре недели мы были постоянными спутниками. И, в конце концов, как-то вечером мы оказались вместе в ее гостиничном номере…
 
25 июля 1937 года они были под жестким обстрелом. Таро снимала, держа камеру высоко над головой. Когда началось отступление, Таро и Аллен заскочили на подножку отъезжающей машины, и в следующее мгновение в нее въехал танк. Они оба попали в госпиталь, где Таро умерла на рассвете следующего дня. Ее последними словами были:  Они забрали мою камеру?  Она не дожила несколько дней до своего 27-летия. Герда Таро была первой женщиной в военной фотожурналистике, и она же стала первой представительницей этой профессии, погибшей на войне. Она была похоронена в Париже на кладбище Пер-Лашез. На похороны Герды Таро в Париже пришли десятки тысяч скорбящих, включая Капу, Шима и Теда Аллена. Церемония была организована французской коммунистической партией, которая считала ее  своей , и, по словам Шабер, стала  впечатляющим олицетворением международной солидарности с Испанской республикой .
 

 
Герда Таро.
 
Роберт Капа признавался, что не мог оправиться от постигшего его несчастья. Он не сразу вернулся в Испанию и отправился на шесть месяцев в Китай вместе с выдающимся кинодокументалистом Йорисом Ивенсом, исповедовавшим в творчестве близкие Капе принципы – быть в гуще событий, позволяя камере стать главным свидетелем происходящего.
 
В 1938 году в Китае во время японской агрессии он стал не только свидетелем боевых действий, но и видел все последствия ужасной войны для простых людей. Вместе с Йорисом Ивенсом они сделали фильм о вторжении японцев в Китай. В апреле 1938 года Капа вместе со съемочной группой Ивенса были свидетелями битвы при деревне Тай-Эрджуан, где китайские войска совершили первый прорыв фронта японской армии. В своих статьях Капа называл китайский конфликт  войной железных дорог . Фотожурналист сделал большой репортаж о роли поездов и железных дорог в военных действиях. В его работах всегда было много правды жизни и мало изящной выдумки: поля сражений, беженцы на железнодорожных станциях, китайские солдаты-подростки, железнодорожный вагон немецких военных советников Чан Кайши, накрытый флагом с фашистской свастикой, дети, бредущие по железным дорогам, учения китайских солдат-националистов, раненые и многое другое, что интересовало, настораживало и тревожило. Здесь же в Китае он улучшил знания английского языка, что впоследствии ему очень помогло, когда он работал с американскими изданиями.
 

 
Только после поездки в Китай Капа приехал в Испанию, где республиканцы терпели одно поражение за другим. Его трагические репортажи были наполнены такой силой, что британский журнал Picture Post, опубликовав четыре разворота фотографий Капы, назвал 25-летнего Капу величайшим военным фотографом в мире. Роберт Капа провел в Испании два года. Как журналист он боролся с фашизмом всеми доступными ему способами, и в эти годы был постоянным фотокорреспондентом практически всех французских газет  левого  толка.
 

 
Американский солдат берет в плен немецкого военнослужащего, 23 декабря 1944 года.
 
В 1939 году началась Вторая мировая война, и Капа, как корреспондент журнала Life, в американской военной форме, но без знаков различия, оставаясь гражданином союзной Гитлеру Венгрии, снимал этапы битвы за Британию и вновь встретился с Эрнестом Хемингуэем, приехавшим в качестве корреспондента в Лондон. После одной из вечеринок с большим количеством спиртного Хемингуэй попал в автомобильную аварию. В гости проведать писатели пришел и Роберт, который, по общей традиции, называл Хемингуэя  Папой . Персонал госпиталя после этого посещения обращался к нему  мистер Капа Хемингуэй , вполне логично предположив, что фотограф приходится сыном знаменитому писателю.
 

 
Эрнест Хемингуэй в госпитале.
 
Капа безуспешно пытался получить разрешение для съемок на фронте, а потом, уже как корреспондент американского журнала Illustrated, отправился на авиабазу  летающих крепостей  и сделал репортаж, из-за которого чуть было не попал под трибунал. Капа сфотографировал бомбардировщики за несколько минут перед вылетом, и на фото был отчетливо виден секретный прицел для бомбометания. Комизм ситуации заключался в том, что для суда трибунала Капа должен был обладать аккредитацией пресс-службы армии США, в которой ему перед этим отказали. Теперь, специально для трибунала, аккредитацию выдали, но на предварительном слушании в защиту Капы выступил пилот снятого Капой самолета, убедивший членов суда в отсутствии у Капы злого умысла. Суд завершился тем, что Капа получил строгий выговор. У него оставили аккредитацию, и теперь он мог отправляться на фронт, где Капу ждали парашютисты, готовившиеся к высадке на Сицилии. Когда он прибыл на базу в Северной Африке, то с некоторым удивлением узнал, что по приказу командования, как обладатель карточки аккредитации Капа обязан был подчиняться приказам, как и все военнослужащие, и что он будет прыгать со всеми десантниками. Офицер, принявший Капу, поинтересовался, прыгал ли тот когда-нибудь, провел инструктаж и показал, как обращаться с парашютом.  Вы просто родились десантником!  - сказал офицер после того, как Капа успешно повторил все показанные ему действия.  Нет, что вы!  - возразил Капа. – Я родился венгром!  Офицер рассмеялся и приказал готовиться к посадке в самолет.
 

 
Американский ас показывает, сколько он сбил самолетов, апрель 1943 года.
 
Самый знаменитый репортаж Роберта Капы был сделан во время высадки союзников в Нормандии. Среди его снимков не оказалось такого, как сделанный в Испании снимок убитого республиканца. Не оказалось одного, отдельно взятого, сравнимого по силе воздействия. Однако вся серия стала самым выдающимся фоторепортажем о Второй мировой войне. Здесь сказался не только талант Капы как фотографа, но и его личные качества, свойства его характера. Неудачливый, но до предела амбициозный игрок в покер, Капа не мог допустить, чтобы он остался во втором эшелоне. Он должен был стать первым и так объяснял то, что был единственным фотожурналистом, высадившимся на нормандский берег вместе с солдатами в День  Д :  У военного корреспондента есть только одна ставка – собственная жизнь, и он может ее поставить на ту или иную лошадь, а может отказаться от этого в последнюю минуту. Я – игрок. По-этому я решил принимать участие во вторжении в первом эшелоне .
 

 
Капа много раз говорил о липком чувстве страха, буквально парализующем и не дающем нажимать на пуск фотокамеры. И на нормандском берегу ему было страшно – так, как не было никогда прежде. В своей книге  Немного не в фокусе  в 1947 году, за которую он взялся по совету Хемингуэя, известной в русском переводе как  Скрытая перспектива , он так описывал высадку во Франции:  Парни с моей баржи стали вброд добираться до берега. Я приготовился сделать свою первую фотографию вторжения: солдаты, идущие по пояс в воде с оружием наизготовку, оборонительные сооружения и дымящийся берег на заднем плане. Но боцман, который весьма торопился убраться отсюда, не понял, что я задержался, чтобы фотографировать; он подумал, что я струсил, и помог мне выбраться из лодки метким пинком под зад. Вода была холодная, а до берега все еще оставалось более ста ярдов. Пули делали дырки в воде вокруг меня, и я направился к ближайшему стальному ежу. Было по-прежнему слишком раннее и слишком темное для качественной съемки утро, но на фоне серой воды и серого неба очень эффектно смотрелись маленькие человечки, притаившиеся за сюрреалистичными инсталляциями гитлеровских дизайнеров. Теперь немцы играли на всех своих инструментах. Пули и снаряды летели настолько плотно, что преодолеть последние двадцать пять ярдов было невозможно. Пришлось спрятаться за танк и повторять фразу, привязавшуюся ко мне еще во время гражданской войны в Испании: Es una cosa muy seria ( Это очень серьезно ). Начался прилив. Вода дошла до нагрудного кармана, в котором лежало прощальное письмо семье. Под прикрытием двух последних солдат я дошел до берега. Бросился на землю, и губы мои коснулись французской земли. Целовать ее не хотелось .
 

 
Вернувшись в Англию на катере с ранеными, Капа тут же отдал пленки в фотолабораторию, но там допустили брак: лаборант при просушке перегрел негативы, из-за чего поплыла эмульсия. Из 106 снятых в тяжелейших условиях кадров удалось спасти только восемь, многие были размытыми из-за перегрева, но именно они точнее других передавали драматизм происходящего, ощущение холодной воды и страха смерти. Неудивительно, что съемка Капы была использована Стивеном Спилбергом при подготовке работы над сценой вторжения в фильме  Спасти рядового Райана .
 

 

 

 
Высадка союзников в Нормандии.
 

 
Французский рыбак рассматривает тела убитых во время высадки солдат, Омаха, июнь 1944 года.
 
Войска двигались на восток. Капу прикомандировали к механизированному подразделению. В том же направлении двигался и Хемингуэй, собравший отряд из бойцов Сопротивления и бывших интербригадевцев.
 

 
Роберт Капа и Эрнест Хемингуэй на фронте.
 
Друзья встретились, и Хемингуэй предложил отправиться на разведку на мотоцикле. Они напоролись на позиции немцев, прикрывавших отход отступающих частей. Немцы  разбросали  разведчиков: после взрыва Капа и еще двое разведчиков оказались в глубоком кювете, а Хемингуэй в маленькой яме, из которой, по свидетельству Капы,  его зад высовывался на дюйм . Немцы к тому же расстреляли из пулемета мотоцикл, и незадачливые разведчики два часа лежали в канаве, слыша, как неподалеку переговариваются вражеские солдаты, до тех пор, пока не подошли основные силы американской армии. Хемингуэй позже с яростью обвинял Капу, что тот лежал с камерой наготове вместо того, чтобы что-нибудь предпринять для выхода из-под огня, и только ждал момента, когда окажется первым, кто запечатлеет бездыханное тело великого писателя.
 

 
Война в Европе окончилась, и Капа сказал, что  из него словно вышел воздух . Во-первых, его вторая любовь Элейн Джастин, с которой он познакомился в Лондоне, - Элейн была тогда женой английского актера Джона Джастина, - оставила, как и обещала Капе мужа, но вышла замуж за их общего друга. Во-вторых, царившее прежде напряжение и ощущение опасности сменилось состоянием расслабленности и покоя. Капа признавался, что не знает –  зачем теперь подниматься с постели ? Впрочем, к осени 1945 года она начал понимать зачем. В Европу приехала голливудская кинодива Ингрид Бергман, их познакомили, и между кинозвездой и знаменитым фотографом начался роман.
 

 
Звезда и исполнительница главной роли в фильме  Касабланка , обладательница премии  Оскар , Бергман была человеком скрытным, к тому же она пыталась не скомпрометировать своего тогдашнего мужа, врача Петера Линдстрема. Капа, живший по принципу  каждый день – последний , также прилагал все усилия к тому, чтобы о его романе с голливудской звездой не было никому известно. Строго говоря, об их отношениях широкая публика узнала незадолго до смерти Бергман в 1980 году, когда Ингрид опубликовала книгу воспоминаний.
 
Бергман уехала в США, Капа последовал за ней. В Голливуде у него было немало знакомых среди актеров и режиссеров, Капа с удовольствие ходил на вечеринки, где всегда был желанным гостем, а некоторые из его приятелей жаловались, что он, только-только приехавший в Голливуд, оказывается на приемах в таких местах, куда многие мечтают попасть много лет. Скорее всего, приглашения поступали потому, что пригласить Капу просила сама Ингрид Бергман.
 
В январе 1946 года Капа принял приглашение главы кинокомпании International Pictures стать штатным сценаристом. За небольшую, но регулярную плату Роберт должен был написать мемуары о войне. Капа не мог видеться с Бергман так часто, как хотелось бы им обоим: Ингрид во избежание скандалов была вынуждена скрываться от папарацци, неотступно следовавших за кинозвездой. Они стали видеться чаще, когда ставший другом Капы Альфред Хичкок начал снимать новый фильм  Дурная слава  с Бергман в главной роли. Ингрид была озабочена тем, что произойдет, когда она разведется с мужем, но Капа не хотел оставаться в Голливуде, его тяготила тамошняя атмосфера, договор на сценарий он считал кабальным и мечтал вернуться в фотожурналистику. С другой стороны, и речи не было о том, чтобы киноактриса сопровождала фронтового корреспондента в поездках. Хичкок, внимательный и добрый друг Капы и Бергман, стал почти что их доверенным лицом и использовал историю их взаимоотношений в ставшим классическим фильме  Окно во двор , где  Капу  сыграл Джеймс Стюарт, а  Бергман  - Грейс Келли, и даже вложил в руки главному герою любимую фотокамеру Роберта Капы. А сам Капа даже снимался в фильме Хичкока  Искушение , исполнив роль египетского слуги.
 

 
Ингрид Бергман и Альфред Хичкок, Голливуд, май 1946 года.
 
Капа расстался с Ингрид Бергман и уехал в Европу уже как американский гражданин. Его книгу о Второй мировой войне, вышедшую в 1947 году, сравнивали с  Севастопольскими рассказами  Толстого и романом  Прощай, оружие!  Эрнеста Хемингуэя.
 
В 1947 году Капа вместе с Анри Картье-Брессоном и Дэвидом Сеймуром основали ныне знаменитое фотоагентство Magnum Photos, которое поначалу еле-еле сводило концы с концами.
 
Это случилось в середине апреля, когда Роберт встретился с группой фотографов в Музее современного искусства в Нью-Йорке. На встрече был фотограф журнала  Life  Вильям Вандиверт, с супругой и Дэвид  Чим  Сеймур. Они пили много шампанского и разговаривали, обсуждали современные проблемы современных фотографов и пришли к мысли о создании фотографического агентства под названием  Magnum . Позже в агентство были приглашены в качестве учредителей Джордж Роджер и Анри Картье-Брессон. Название агентства было выбрано по названию шампанского, которое фотографы пили в течение вечера. В соответствии с первоначальным соглашением, каждый из учредителей агентства вкладывал по 400 долларов, по 30% от вырученной суммы за исполнение заданий в кассу агентства платили все члены агентства и 50% от продаж фотографий. Вильям Вандиверт с супругой остались работать в Нью-Йоркском офисе агентства, их годовая зарплата составляла 8000 долларов. Так же были распределены зоны охвата фотографов. Дэвид  Чим  Сеймур – отправился в Европу, Анри Картье-Брессон – в Индию и Дальний Восток, Джордж Роджер взял на себя Африку и Ближний Восток, Роберт Капа мог отправляться куда угодно. Создание такого фотоагентства дало возможность фотографам не задумываться о сохранности авторских прав на свои фотографии, этим занималось агентство, так как фотографии всех членов агентства, как и заказы на фотографии, проходили через  Магнум . Роберт Капа был не силен в управлении деньгами или людьми, однако он был очень сильным маркетологом и фронтменом, у него лучше всего получалось договариваться с журналами о размещении фотографий, а это был прямой, постоянный доход. Если же дохода не было, Капа мог покрывать убытки агентства, играя на скачках. И ему действительно везло.
 

 
Роберта Капу нельзя назвать технически продвинутым фотографом. Как вспоминает друг Роберта Капы и редактор журнала Life, работы фотографа нельзя было назвать  впечатляющими . Фотографии Капы были просты, и в них легко просматривалась мысль автора. Он не искал невозможных углов зрения, фотографировал всегда на уровне глаз. Но вместе с тем, работы Роберта Капы – это исторические фотографии. Фотографу удавалось с невероятной точностью попасть в самый нужный эмоциональный,  решающий момент . Ему удавалось оживить образы. Он беспрерывно разъезжал по миру, каждый раз оказываясь в самых опасных точках. Когда в 1948 году молодому государству Израиль объявляют войну Египет, Сирия, Ливан, Иордания, Ирак, Саудовская Аравия и Йемен, Капа уезжает туда. Он трижды ездит в Израиль с 1948 по 1950 год и даже думает там остаться там навсегда, но всё-таки обязательства перед агентством  Магнум  заставляют его вернуться. Многие новобранцы  Магнума  считали Роберта Капу своим крестным отцом в фотографии. Среди его учеников можно отметить Еву Арнольд, Инге Морат, Вернера Бишофа и Эрнста Хааса.
 

 
Фотографии Роберта Капы всегда были эмоциональными снимками, сделанными человеком с добрым сердцем и обладающим величайшим состраданием. Его работы – это результат поиска. Они никогда не были случайностью. Капа мог сфотографировать и показать боль и радость. Мысль. Он снимал мир, и это был его собственный мир – Роберта Капы. Он старался фотографировать эмоции, чтобы фотография могла достучаться до сердца зрителя. Он всегда искал эмоциональное наполнение в том, что снимал. Роберта Капа стал документальным фотографическим летописцем войны. Ему удалось создать образы, которые мир никогда не забудет. Он хотел, что бы люди помнили зверства войны, боль и разрушения, которые война принесла миру.
 

 
Убитый в ходе перестрелки американский солдат, 18 апреля 1945 года.
 
Вместе с писателем Джоном Стейнбеком Капа посетил и Советский Союз, чем вызвал настороженность в США. Он побывал в Москве, Киеве, Тбилиси, Батуми и в только начавшем подниматься из руин Сталинграде.
 

 
Сталинград. 1947 год.
 
Но и здесь результатами он не был доволен:  Эти русские оказались очень правильными,  морально устойчивыми , много и тяжело работающими людьми, а это так скучно для фотографа. … Мои четыре камеры, которыми я снимал войны и революции, им противны, и каждый раз нажимая на спуск, я ощущаю, что делаю что-то неправильное .
 

 
Киев. 1947 год.
 
Стейнбек отмечал, что никогда не встречал человека, который был бы столь недоволен самим собой и своей работой. Капа успокаивался лишь тогда, когда у него в руках была фотокамера, но если он просматривал уже отснятый материал, то единственным, что можно было от него услышать, были ругательства и слова:  Это никуда не годится! Ты бездарь! Бездарь! Ты все испортил!  При этом другие источники утверждали совершенно обратное. Как вспоминали военные соратники Капы – фотограф всегда был в хорошем настроении, в хорошем расположении духа. Его не помнили мрачным. Он мог спокойно пройтись по линии фронта, с бутылкой крепкого напитка и угощать солдат и офицеров выпивкой. Его любили. Но совершенно точно, что Роберт Капа на протяжении своей фотографической деятельности испытывал боль и страдание, от фотографий, которые делал. Его мучил страх недосказанности – ему все время казалось, что он чего-то недосказал о войне.
 

 
В 1950 году у Роберта Капы забрали американский паспорт. Это было связано с печально знаменитой  охотой на ведьм . Левые взгляды, недавняя поездка в СССР, друзья из известной своим свободомыслием художественной элиты – всё было против Капы. Он прекрасно подходил на роль  коммунистического перевертыша . Он мог уехать в Европу, но как быть с его любимым детищем – фотоагентством  Магнум ? Особенно с американским филиалом организации. Его желание спасти положение заставило поступиться принципами и отказаться от своих левых взглядов. Ещё ему пришлось уволить фотографа Жизель Фройнд, которая была известна своими прокоммунистическими симпатиями.
 
В 1954 году журнал Life заказал Капе серию репортажей из Индокитая, где шла ожесточенная война. Он снова становится военным фоторепортёром. Хотя не совсем  военным , потому что на этот раз его волнуют не столько боевые действия, сколько положение и жизнь простых людей в стране, которую захлестнула война. 25 мая 1954 года Капа ехал из вьетнамского городка Нам-Динх. Ему хотелось сделать репортаж, который он назвал бы  Горький рис . Он всю дорогу шутил и был в хорошем настроении. Около трех часов ночи Роберт решил чуть отойти от шоссе, на котором остановилась колонна французских парашютистов: ему хотелось сделать интересный снимок через стебли бамбука. И наступил на противопехотную мину. Когда его нашли, он потерял ногу и получил ранение в грудь, но был еще жив... Роберт Капа, он же – Эндре Фридман, умер сразу по прибытии в госпиталь. Узнав о смерти друга, Эрнест Хемингуэй написал:  Для всех, кто знал его, непонятно, как так случилось, что случай одолел его там, где он тогда находился… Он был всегда таким живым что я никак не могу привыкнуть к мысли о его смерти .
 
Роберт Капа был похоронен в Нью-Йорке, и на могиле фотохудожника написано лишь одно слово:  Шалом .
 
В 2003 году вышел фильм американской документалистки Анн Мэйкпис  Роберт Капа в любви и на войне , в котором, используя известные фотографии и фрагменты фильмов самого Капы, рассказывается о жизни, творчестве и любви гения военной фотожурналистики. За этот фильм Мэйкпис получила 10 международных наград.
 
 
 
 
 
Рассказ о Роберте Капе и Герде Таро актуален и сегодня, особенно после выхода в Великобритании романа  В ожидании Роберта Капы  испанской писательницы и учителя Сусаны Фортес. После первой публикации в 2009 году книга удостоилась в Испании престижной премии Фернандо Лара и с тех пор была переведена на 20 языков. Права на экранизацию приобрел номинант многих премий режиссер Майкл Манн. Небольшой роман Фортес – это, по сути, историческая баллада, которая фокусируется на отношениях между Капой и Таро. И хотя исторический фон соответствует действительности, Фортес в буквальном смысле вкладывает слова в уста своих героев, воображая их разговоры, мысли и споры, а также акцентируя внимание на их обреченных любовных отношениях и безрассудной богемной жизни тех времен. Основной фон романа – Испанская гражданская война, а повествование – сочетание фактов и вымысла.  Я постаралась обращаться с фактами – биографическими данными, географическими местами и т.д. – с большой осторожностью, – рассказывала Фортес, - Я изучила всевозможные источники: письма, мемуары, биографии… Но для того чтобы книга дышала, необходимо наделить героев душой. Это выражается в диалогах, художественной напряженности, шутках, драках, страсти, сексе, во всех смешанных чувствах. Иными словами, в жизни. Это часть работы автора. Мы всегда пишем, стоя ногами на земле, но направив взгляд в небо. Это единственный способ, которым можно пройти этот путь .
 

 
Фотографии Роберта Капы – это всегда лишь субъективный взгляд на мир. Он делал фотографии, которые являлись его собственными размышлениями о реальности и мире. И находил возможность показать свою любовь, сочувствие, сострадание и свою собственную точку зрения.
 
Текст подготовил Дмитрий Стахов
 
Использованные материалы:
 
Материалы сайта www.phototour.pro
Материалы сайта www.navoine.info
Материалы сайта www.photopoint.com.ua
 
 

 
22 октября 1913 года – 25 мая 1954 года
 
Похожие статьи и материалы:
 
Капа Роберт (Документальные фильмы)