Вход

Оценить:

1
2
3
4
5
6
7
8
9
10

Дважды Герой Социалистического Труда
Лауреат Ленинской премии
Академик Академии наук СССР
 

 
"То, что казалось несбыточным на протяжении веков, что ещё вчера было лишь дерзновенной мечтой, сегодня становится реальной задачей, а завтра - свершением!" С.П.Королёв
 
 
Сергей Королёв родился 12 января 1907 года на Украине, в Житомире в семье преподавателя словесности.
 
Его отец Павел Яковлевич Королёв с отличием окончил Нежинский историко-филологический институт и получил звание учителя гимназии. Однако совместная жизнь с мамой Сергея - Марией Николаевной Москаленко, у него не сложилась. Вскоре, после переезда в Киев, родители разошлись, и Сергей Королёв воспитывался в семье родителей матери в Нежине. Дедушка и бабушка очень любили внука, души в нем не чаяли.
 

 
В Нежине в 1911 году Сергей впервые увидел полет на аэроплане русского летчика Уточкина и это событие потрясло воображение впечатлительного мальчика. Отца Королев не помнил. Его воспитывали мать - учительница и отчим инженер Григорий Михайлович Баланин. В 1917 году Сергей вместе с матерью переехал в Одессу к отчиму. В 1921 году в Одессе появился отряд гидросамолетов ГИДРО-3 Главного управления Военно-Воздушного Флота. Сергей наблюдал за их полетами над морем, мечтая подняться на них в небо. Случай свел подростка с механиком гидроотряда Василием Долгановым. Новый знакомый, копаясь в моторе, объяснял Сергею - что к чему. После первой "лекции" началась и "практика". Все летнее время он проводил в гидроотряде, помогая готовить самолеты к полетам. Королев стал незаменимым, безотказным помощником механикам и летчикам.
 

 
Среднее общее образование ему получить сразу не удалось, так как для этого не было условий. Королёв окончил двухгодичную профессиональную строительную школу. Учился Сергей прилежно. Классный руководитель говорил про него матери Марии Николаевне: "Парень с царем в голове". Все это время Королев по-прежнему участвовал в жизни гидроавиационного отряда. По протекции Долганова Сергей однажды поднялся в воздух в гидросамолете, который вел командир отряда и решил стать летчиком. Одновременно за Сергеем закрепилась слава настоящего механика. Еще он часами он трудился в школьной производственной мастерской, где изготавливались деревянные изделия. "Столярная школа" очень пригодилась Сергею, когда он начал строить планеры.
 
В 1923 году правительство обратилось к народу с призывом построить свой Воздушный флот. На Украине родилось Общество авиации и воздухоплавания Украины и Крыма (ОАВУК).
 

 
Королев сразу стал членом этого общества и начал заниматься в одном из его планерных кружков. Он читал рабочим лекции по планеризму. Знания по планеризму, истории авиации Королёв приобретал самостоятельно, читая книги, в том числе и на немецком языке. Немецкий язык Сергей Королёв, благодаря отчиму и преподавателю стройпрофшколы Готлибу Карловичу Аве, который уроки вел на немецком языке, знал довольно прилично. Знание языка прочно закрепилось за ним на всю жизнь.
 
Когда в мастерских ОАВУК началось строительство планера конструкции знаменитого военного летчика К.А.Арцеулова, в работе над ним принял участие и Сергей Королёв. В апреле 1924 года он участвовал в работе первой конференции планеристов Одессы. В это время в мае в Москве произошло событие весьма важное для истории космонавтики - было основано первое в мире Общество изучения межпланетных сообщений (ОИМС). Почетными членами его были избраны Феликс Дзержинский и Константин Циолковский. Основной задачей этого общества было содействие работе по осуществлению заатмосферных полетов с помощью реактивных аппаратов и других научно обоснованных средств".
 
Надо отметить, что в конце XIX и в начале XX века в России наблюдался высокий интерес к космосу. Его подпитывали фантасты. Овладевая умами, они способствовали появлению научных и технических идей. Циолковский создал космический труд "Исследование мировых пространств реактивными приборами", опубликовав его в 1903 году. В нем ученый впервые разработал теорию реактивного движения и на ее основе доказал, что ракета на жидком топливе предложенной им схемы способна достичь скорости, необходимой для преодоления земного тяготения.
 
Люди зачитывались фантастической повестью "Вне Земли" Циолковского и особенно романом Толстого "Аэлита". К кинотеатрам и клубам, где показывали фильм по этому произведению, выстраивались длинные очереди. Зрители горячо аплодировали инженеру Мстиславу Лосю и красноармейцу Алексею Гусеву, отважившимся отправиться на Марс. Это было фантастикой. Но жил реальный Лось, разработавший космический корабль-аэроплан, - наш соотечественник Фридрих Артурович Цандер, последователь идей Циолковского. Другой инженер, Юрий Васильевич Кондратюк, теоретик космонавтики, обдумывал труд "Тем, кто будет читать, чтобы строить". Но Сергей Королёв еще не читал ни Циолковского, ни Цандера, ничего не слышал о Кондратюке. Они войдут в его жизнь позднее.
 
Пока после окончания школы Сергей работал плотником, крыл крыши черепицей, позднее стал за станок, на производство. Трудовой стаж Главного конструктора начался с шестнадцати лет. "Я буду строителем... но только самолетов", - говорил в те годы Королёв. Мария Николаевна в душе противилась увлечению сына, выражая опасения по поводу опасности избираемого им жизненного пути. Рассудительный отчим напротив спокойно относился к нему. В отчиме Сергей находил поддержку своим устремлениям.
 
Сергей мечтал об учебе в Военно-воздушной академии в Москве. Но туда принимались лица, отслужившие в Красной Армии и достигшие 18 лет. Сергею могла помочь справка из Одесского Губотдела ОАВУК о представлении в авиационно-технический отдел проекта сконструированного им безмоторного самолета К-5, которую вместе с ходатайством за сына привезла руководству академии Мария Николаевна. Однако неопределенность с приемом в московскую академию оставалась. И Сергей решил поступить в Киевский политехнический институт, где в это время предполагалось начать подготовку авиационных инженеров на механическом факультете.
 

 
Среди студентов механического факультета Сергей считался одним из самых молодых и образованных. Одновременно он работал, и кем только не был в эти годы: и разносчиком газет, и грузчиком, и столяром, и кровельщиком. Но все же еле сводил концы с концами. В письме к матери в Одессу Сергей писал: "Встаю рано утром, часов в пять. Бегу в редакцию, забираю газеты, а потом бегу на Соломенку, разношу. Так вот и зарабатываю восемь карбованцев. И думаю даже снять угол".
 
В институте существовал планерный кружок. За его работой следили и помогали многие видные ученые, преподававшие в КПИ. Сергей Королев стал его членом. Трудился он, как и все много и увлеченно. Часто по ночам. Спал Королёв порой прямо в мастерской на стружках. Он любил работать и слыл мастером на все руки. После него никогда и ничего не переделывали. Планеры, построенные в институтских мастерских, участвовали в международных соревнованиях, получая самые высокие оценки. У кружковцев при этом существовало правило: кто строил планер, тот и летал на нем.
 

 
Был построен учебный планер КПИР-3, в него вложил долю своего труда и Королев. Сергей летал на нем. Один из полетов едва не стоил ему жизни. На границе площадки - пустыре, где испытывались планеры, из кучи мусора торчала водопроводная труба. Сергей не заметил и посадил планер на нее. Удар оказался достаточно сильным и Королев на какое-то время потерял сознание.
 
В 1926 году, отучившись два года в КПИ, Сергей Королёв перевелся в Москву в специальную вечернюю группу по аэромеханике МВТУ. Днем работал то в КБ, то на авиационном заводе, вечером учился. К этому времени переехали в Москву мать с отчимом. Королёв стремился в авиацию. Едва поступив в МВТУ, Сергей сразу же включился в работу студенческого кружка АКНЕЖ - Академический кружок имени Николая Егоровича Жуковского. С лекциями в нем выступали инженеры, ученые.
 
В январе 1927 года в районе Горок Ленинских состоялось торжественное открытие Московской планерной школы. Ее курсантом стал и Сергей Королев. Он много и охотно летал, осваивая новые типы планеров. В марте 1927 года Сергей с отличием окончил планерную школу. С особенным нетерпением Сергей Королёв ждал лекций авиационного конструктора Андрея Николаевича Туполева, чьи самолеты к тому времени уже бороздили небо. Он читал студентам курс по самолетостроению.
 
В мае 1927 года на международной выставке межпланетных аппаратов Сергей впервые познакомился с работами Цандера и брошюрой Циолковского "Исследование мировых пространств реактивными приборами". Книги, чертежи, схемы, кустарные модели - все, что демонстрировалось на выставке, запало в сознание Королёва. Он стал более пристально относиться к ракетам и полетам в космос.
 
Производственную практику студент выпускного курса МВТУ Королёв проходил в Центральном аэрогидродинамическом институте (ЦАГИ), в Конструкторском бюро Туполева. В это время он уже работал на авиационном заводе в Филях. Одновременно готовил дипломный проект, решив сконструировать легкомоторный двухместный самолет СК-4.
 
Проект самолета СК-4, рассчитанного на рекордную дальность полета, оказался оригинальным, продуманным до мелочей и проработанным на уровне зрелого специалиста. Руководителем проекта стал сам Туполев, подписав его с первого предъявления. Такого в практике студентов не случалось. Строгость и скрупулезность конструктора были известны. Одобренный Туполевым проект одномоторного двухместного самолета СК-4 затем был построен и испытан.
 
В сентябре 1929 года Сергей Королев и его коллега Сергей Люшин предъявили на VI Всесоюзные планерные состязания в Коктебеле необычный планер, примерно на 50-90 килограммов тяжелее собратьев. В то время считалось, что чем меньше планер, тем лучше. Пробный полет на "Коктебеле" совершил К.К.Арцеулов, доложив членам технической комиссии: "Планер удачно сбалансирован. Хорошо слушается рулей. Можно допустить к полетам". На планере "Коктебель" двадцатидвухлетний Королев установил рекорд парения. Он парил в воздухе более четырех часов.
 

 
В октябре 1930 года на Всесоюзном слете планеристов Королёв выступил с новым планером СК-3, названным им "Красная звезда". Нагрузка на квадратный метр у него была большей, чем у "Коктебеля", - 22,5 килограммов. Данные планера были настолько необычными, что ставилась под сомнение возможность самого парения в воздухе. Однако именно на нем впервые в истории авиации летчик-испытатель В.А.Степанченок - опытный летчик-планерист в свободном полете совершил знаменитую петлю Нестерова. Королёв на состязаниях не присутствовал, так как заболел тифом. В результате осложнения у него появились сильные головные боли, потребовалась операция по трепанации черепа. Она прошла успешно, но осталась тяжелым испытанием для Сергея. После болезни организм Королева оказался настолько ослабленным, что ему пришлось на несколько месяцев оставить работу. Но едва стало легче, Сергей с увлечением принялся читать труд Циолковского "Реактивный аэроплан".
 
До учебы в Киеве, в Одессе, Королёв познакомился со своей будущей супругой - Ксенией Винцентини. Он старался сделать все, чтобы она стала его девушкой: и вверх ногами вокруг нее ходил, и под баржей в море проплывал, и даже на краю крыши двухэтажного одесского морга сделал ради нее стойку на руках. Все это произвело на Ксению необходимое впечатление. Уезжая учиться на авиационное отделение Киевского политехнического института, Королев сделал ей предложение. Она ответила, что, хотя и любит его, выходить замуж не собирается до тех пор, пока не выучится, чтобы зарабатывать самостоятельно.
 
Он учился в Киеве, потом в МВТУ в Москве, а она в Харькове, на врача. После института Ксению распределили работать в Донбасс. Бывая там, Королев вновь пытается добиться согласия на брак. В августе 1931 года она стала его женой, и он увез ее в Москву. Однако верностью в браке Сергей не отличался. Похождения мужа довели Ксению до того, что все свои чувства весной 1948 года она вылила в письме матери Королева: "Всю историю нашей любви вы знаете хорошо. Много горя еще до 38-го года (год ареста Королева. — Авт.) пришлось мне пережить, и, несмотря на оставшееся чувство привязанности и какой-то любви к С., я твердо решила… оставить его для продолжения им жизни под его любимым лозунгом "Дайте каждому жить, как ему хочется…" Позже они развелись.
 
Второй женой Королёва стала переводчица Нина Ивановна, работавшая в его конструкторском бюро.
 

 
Дочь Сергея Королёва и Ксенияи Винцентини - Наташа, находившаяся под влиянием матери, узнала об изменах папы в 12 лет. Трещина между дочерью и отцом осталась на всю жизнь. По свидетельству летописца космической эры Ярослава Голованова, когда Королев позже звонил ей с Байконура, чтобы поздравить с днем рождения, она бросала трубку. Он сидел и плакал.
 
Но пока Королёва по-прежнему интересовала авиация, стремление найти средства летать выше, быстрее, дальше вплотную подвели его к мысли заняться исследованием возможностей реактивного движения. Он был согласен с Циолковским: "За эрой аэропланов винтовых должна следовать эра аэропланов реактивных, или аэропланов стратосферы".
 
В марте 1931 года Сергей Королёв вернулся на работу в ЦАГИ, совмещая работу в Группе изучения реактивного движения (ГИРД). Она была создана в августе 1931 года при Бюро воздушной техники Центрального совета Осоавиахима (ДОСААФ) в год 75-летия со дня рождения Циолковского. ГИРД стал тем центром, куда стекались все интересующиеся ракетной техникой. Руководителем ее был назначен Цандер, сыгравший важную роль в разработке теоретических и практических вопросов космоплавания. Технический совет возглавил Королёв. Возраст сотрудников, за небольшим исключением, не превышал двадцати пяти лет. Размещался ГИРД в заброшенном подвале в доме 19 на Садово-Спасской улице.
 

 
Мысль о создании реактивных двигателей волновала в те годы многие умы и за пределами СССР. Но первый, основной толчок дал Константин Эдуардович Циолковский, именно ему принадлежит идея рождения реактивного двигателя, работающего на жидком топливе. В 1920-х годах работы в этом направлении вели немецкий ученый Оберт, американский профессор Годдард и другие.
 
Работа гирдовцев увенчалась успехом. 17 августа 1933 года на Подмосковном полигоне Нахабино в небо умчалась первая советская ракета ГИРД-09 конструкции М.К.Тихонравова на жидком топливе. Ракета поднялась на высоту 400 метров, продолжительность полета составила 18 секунд. Но эта удача заставила гирдовцев окончательно поверить в свои силы. К сожалению, Цандер, который был душой всего дела, старт ракеты так и не увидел. Незадолго до этого 28 марта его не стало, он скончался от тифа, находясь на отдыхе в Кисловодске. Специальным постановлением ЦС Осоавиахима присвоил ГИРДу имя Ф.А.Цандера.
 

 
В 1933 году сбылась мечта энтузиастов ракетного дела о создании единого ракетного центра. Отсекая все бюрократические препоны, по личному приказу Тухачевского, с глубоким пониманием относившегося к принципиально новым работам, ГИРД и ленинградская Газодинамическая лаборатория (ГДЛ) были объединены в Реактивный научно-исследовательский институт (РНИИ). Начальником института был назначен И.Т.Клейменов (начальник ГДЛ), его заместителем по научной работе – Сергей Королёв. Ему присвоили должностное звание дивизионного инженера (по современным понятиям - звание генерал-лейтенанта технических войск).
 
В это же время Королёв и Тихонравов были удостоены высшей наградой оборонного общества - знаком "За активную оборонную работу".
 
В 1934 году вышла в свет первая печатная работа Королёва "Ракетный полет в стратосфере". "Ракета является очень серьезным оружием", - предупреждал автор в своей работе. Экземпляр книги Сергей Павлович послал Циолковскому. Вскоре в Осоавиахим пришло письмо от Циолковского с отзывом на труд Королева: "Книга разумная, содержательная и полезная". Ученый лишь сетовал, что автор не сообщил своего адреса и лишил его возможности лично поблагодарить за книгу.
 
Королёв мечтал вплотную заняться ракетопланом, но его задуманному тогда не суждено было осуществиться. Не все шло гладко во вновь созданном институте. Выявились разногласия относительно первостепенных задач Ракетного института между Клейменовым и Королёвым, в результате которых Королёва сместили на рядовую должность старшего инженера. Осенью 1937 года, волна репрессий и произвола, захлестнувшая страну, докатилась и до РНИИ.
 
Был расстрелян Тухачевский и арестован Туполев, который оказался в закрытом ЦКБ, где работали и другие "враги народа" - знаменитые в авиационном мире конструкторы В.М.Мясищев, В.М.Петляков, Р.Л.Бартини и другие. В Москве, на улице Радио, для них переоборудовали в тюрьму семиэтажное здание ЦАГИ, выделив комнаты для жилья и конструкторской работы. Специалисты здесь работали не за страх, а за совесть, понимая - дело их необходимо стране, и свято веря, что скоро разберутся и убедятся в их невиновности.
 

 
25 сентября 1938 года Королев был включен в список лиц, подлежащих суду Военной коллегии Верховного суда СССР. В списке он шёл по первой категории, это значит, что рекомендуемая органами НКВД мера наказания — расстрел. Список был завизирован лично Сталиным, тем самым расстрельный приговор был практически утвержден. Но это было время перемен в руководстве НКВД и репрессии уже снизили свой размах. Поэтому судебные решения не так слепо следовали рекомендациям НКВД.
 
Свидетельствовал генерал-лейтенант Тюлин, близкий друг, не раз беседовавший с Королёвым в экспедициях: "Когда по доносу арестовали В.Глушко - впоследствии академика, одного из создателей советской космонавтики, и объявили врагом народа, Королев публично заявил, что не может поверить, будто Глушко враг народа. Тогда и его самого забрали через несколько дней".
 

 
Королёв был арестован 27 июня 1938 года и приговорен к десяти годам заключения в исправительно-трудовых лагерях на Колыме. Он год провёл в Бутырской тюрьме, на допросах подвергался жестоким пыткам и избиениям в результате которых Королёву сломали челюсть. Также он получил сотрясение мозга. 21 апреля 1939 года Королёв попал на Колыму, где находился на золотом прииске Мальдяк Западного горнопромышленного управления и был занят на так называемых "общих работах". 2 декабря 1939 года направлен в распоряжение Владлага. В Гулаге инженер, знавший Королёва по Московской спецтюрьме, описывал его как "циника и пессимиста", повторявшего: "Мы все исчезнем без следа". Но он был ракетчик, и он был нужен. Когда на Колыму пришел вызов - отправить его на "Большую землю", он поспешил на пристань. Однако к тому времени последний пароход ушел. Вскоре корабль тот затонул, и Королев год ждал, когда начнется навигация.
 
В Москву Королёв снова попал 2 марта 1940 года, где спустя четыре месяца был судим вторично и направлен на новое место заключения — в московскую спецтюрьму НКВД ЦКБ-29, где под руководством Туполева, также заключённого, принимал участие в создании бомбардировщиков Пе-2 и Ту-2 и одновременно инициативно разрабатывал проекты управляемой аэроторпеды и нового варианта ракетного перехватчика. Это послужило причиной для перевода Королёва в 1942 году в другое КБ тюремного типа — ОКБ-16 при Казанском авиазаводе № 16, где велись работы над ракетными двигателями новых типов с целью применения их в авиации.
 
Работал Сергей Павлович, по воспоминаниям "сокамерников" неистово и быстро. Он участвовал в строительстве пикирующего бомбардировщика под руководством Туполева. Здесь в ЦКБ встретил он начало войны, эвакуировавшись затем вместе со всеми в Омск. Королев просился летчиком на фронт, но Туполев, к тому времени уже освобожденный из заключения, еще лучше узнавший и оценивший его, не отпустил, сказав: "А кто будет строить самолеты?".
 
Вскоре Королёва назначили заместителем начальника сборочного цеха по Ту-2. Но мысль о создании реактивного самолета не покидала его. Он еще не знал, что в феврале 1940 года в стране прошли летные испытания первого ракетного планера с жидкостным ракетным двигателем. Он был ведом самолетом-буксировщиком, но это был очень важный факт и первый шаг в развитии реактивной авиации. До этого полета подобного опыта мировая практика еще не знала, а в 1942 году был поднят первый самолет с реактивным двигателем. Пилотировал его летчик-испытатель Григорий Бахчиванджи.
 
Королёв вышел на свободу в 1944 году со снятием судимости. Об этом свидетельствует выписка из Протокола заседания Президиума Верховного Совета СССР от 27 июля 1944 года. 13 мая 1946 года было принято решение о создании в СССР отрасли по разработке и производству ракетного вооружения с жидкостными ракетными двигателями. В соответствии с этим постановлением предусматривалось объединение всех групп советских инженеров по изучению немецкого ракетного вооружения Фау-2, работавших с 1945 года в Германии, в единый научно-исследовательский институт "Нордхаузен", главным инженером-техническим руководителем которого был назначен Королев. В Германии Сергей Павлович не только изучает немецкую ракету Фау-2, но и проектирует более совершенную баллистическую ракету с дальностью полета до 600 километров.
 

 
Свои письма дочери он подписывал: "Твой друг Сергей", а статьи - "профессор К.Сергеев". В 1950-е годы о его месте работы в справочнике Академии наук было сказано: "п/я 651".
 
В 1952 году, после снятия судимости и получения ордена, Королёв подал заявление в кандидаты партии. На бюро райкома его принимают со скрипом (6 - за, 5 - против): все же бывший враг народа. 30 мая 1955 года Королев написал в Военную Прокуратуру: "Прошу пересмотреть мое дело и полностью меня реабилитировать, так как я ни в какой антисоветской организации не состоял...". Ответ пришлось ждать два года: реабилитация пришла лишь весной 1957 года, за несколько месяцев до запуска спутника. Однако до конца свободным он себя никогда не ощущал. "Самое трагичное в том, что они они не понимают, как много общего между жизнью в Гулаге и на свободе, в "большой зоне". Я ведь засекречен, так что захотят - хлопнут без некролога. Другой раз проснешься, лежишь и думаешь: дадут команду, и те же охранники ворвутся в комнату и заорут: "А ну, падло, на выход, с вещами!" - из воспоминаний Озерова, бывшего с Корлевым в Гулаге, затем - на свободе.
 
Первой задачей, поставленной правительством перед Королёвым как главным конструктором и всеми организациями, занимающимися ракетным вооружением, было создание аналога ракеты Фау-2 из отечественных материалов. Но уже в 1947 году выходит постановление о разработке новых баллистических ракет с большей, чем у Фау-2, дальностью полета: до 3000 километров. В 1948 году Королев начинает летно-конструкторские испытания баллистической ракеты Р-1 (аналога Фау-2) и в 1950 году успешно сдает ее на вооружение. Эта ракета отличалась от немецкой значительно большей надежностью.
 

 
Параллельно Королёв вел разработку новой баллистической ракеты Р-2 с дальностью полета 600 километров.
 

 
Ракета Р-2 имела несущий бак горючего, более удобную для эксплуатации компоновку и, самое главное, отделяющуюся в полете боевую головную часть. Кроме этого, ракетная двигательная установка была существенно доработана с целью увеличения ее тяги, а система автономного управления обладала вдвое большей точностью стрельбы. Ракета Р-2 сдана на вооружение в 1951 году, т. е. всего лишь на год позднее ракеты Р-1.
 
Совместно с практическими работами над ракетным оружием в НИИ-88 под научным руководством Королёва были начаты широкомасштабные проектно-экспериментальные исследования по темам H-I, Н-2, Н-3 с целью создания научно-технического задела для разработки качественно новых ракет.
 
По теме Н-1 проводились экспериментально-теоретические исследования основных технических проблем, связанных с реализацией проекта ракеты Р-3, имеющей дальность полета 3000 километров: необходимо было обеспечить устойчивость полета ракеты бесстабилизаторной (аэродинамически неустойчивой) схемы и получить данные о поведении кипящего жидкого кислорода в термонеизолированном несущем баке окислителя в процессе движения на активном участке траектории при повышенных внешних теплопотоках в массу жидкого кислорода. На основе конструктивных решении ракеты Р-2 с использованием ее форсированного двигателя была создана одноступенчатая экспериментальная БР Р-ЗА бесстабилизаторной схемы с дальностью полета 1200 километров. Успешные летные испытания данной ракеты дали основание Министерству обороны принять ее на вооружение в 1956 году с ядерной боевой частью как Р-5М. Это была первая отечественная стратегическая ракета, ставшая основой ракетного ядерного щита страны.
 
По теме Н-2 были выполнены исследования возможности и целесообразности создания баллистических ракет, работающих на стабильных компонентах топлива (при использовании в качестве окислителя азотной кислоты с окислами азота). В результате была подтверждена возможность создания таких ракет и выполнен эскизный проект первой отечественной БР Р-11 с дальностью полета 250 км и стартовой массой вдвое меньшей, чем у Р-1. Однако с учетом экологической токсичности азотных окислов и меньших энергетических характеристик стабильного жидкого топлива по сравнению с топливом на основе жидкого кислорода и керосина, а также возникших тогда серьезных проблем с разработкой ракетных двигателей с необходимой тягой (большей 8 г), устойчиво работающих на этих компонентах топлива, было признано целесообразным применять азотнокислотный окислитель с окислами азота для БР со сравнительно малой дальностью полета. При создании же ракет с большей дальностью полета, и особенно межконтинентальных, было рекомендовано в качестве окислителя использовать жидкий кислород. Этому направлению развития ракетной техники Сергей Павлович оказался верен на протяжении всей своей творческой деятельности.
 
Министерство обороны поручило ОКБ-1 НИИ-88 разработку ракеты Н-11, и Королев блестяще решил указанную задачу, применив только что созданный для зенитной ракеты 8-тонный двигатель А.М.Исаева и впервые использовав жидкостный аккумулятор давления для подачи топлива в камеру сгорания.
 
На основе Р-11 Королёв разработал и сдал на вооружение в 1957 году стратегическую ракету Р-11М с ядерной боевой частью, транспортируемую в заправленном виде на танковом шасси. Серьезно модифицировав эту ракету, он приспособил ее для вооружения подводных лодок (ПЛ) как Р-11ФМ. Изменения были более чем серьезные, так как делалась новая система управления и прицеливания, а также обеспечивалась возможность ведения стрельбы при довольно сильном волнении моря из надводного положения. Таким образом, Сергей Павлович создал первые баллистические ракеты на стабильных компонентах топлива мобильного наземного и морского базирования и явился первопроходцем в этих новых и важных направлениях развития ракетного вооружения.
 

 
Окончательную доводку ракеты Р-11ФМ он передал в Златоуст, в СКБ-385, откомандировав туда из своего ОКБ-1 молодого талантливого ведущего конструктора В.П.Макеева вместе с квалифицированными проектантами и конструкторами, заложив тем самым основу для создания уникального центра по разработке баллистических ракет морского базирования.
 
В НИИ-88 были начаты две научно-исследовательские работы под руководством Королева с целью определения облика и параметров межконтинентальных ракет баллистического и крылатого типов (темы Т-1 и Т-2) с необходимым экспериментальным подтверждением проблемных конструктивных решении.
 
Исследования по теме Т-1 переросли в опытно-конструкторскую работу, связанную с созданием первой двухступенчатой межконтинентальной ракеты Р-7 пакетной схемы, которая и в настоящее время удивляет своими оригинальными конструктивными решениями, простотой исполнения, высокой надежностью и экономичностью. Ракета Р-7 совершила первый успешный полет в августе 1957 года.
 
В результате исследовании по теме Т-2 была показана возможность разработки двухступенчатой межконтинентальной крылатой ракеты, первая ступень которой была чисто ракетной и выводила вторую ступень - крылатую ракету на высоту 23-25 километров. Крылатая ступень с помощью прямоточного воздушно-ракетного двигателя продолжала полет на этих высотах со скоростью 3 М и наводилась на цель с помощью астронавигационной системы управления.
 
В дальнейшем Королёв разработал более совершенную компактную двухступенчатую межконтинентальную ракету Р-9 (в качестве окислителя используется переохлажденный жидкий кислород) и сдал ее (шахтный вариант Р-9А) на вооружение в 1962 году. Позже параллельно с работами над важными космическими системами Сергей Павлович начал первым в стране разрабатывать твердотопливную межконтинентальную ракету РТ-2, которая была сдана на вооружение уже после его смерти. На этом ОКБ-1 Королева перестало заниматься боевой ракетной тематикой и сосредоточило свои силы на создании приоритетных космических систем и уникальных ракет-носителей.
 
Занимаясь боевыми баллистическими ракетами, Королёв, как сейчас видно, стремился к большему - к покорению космического пространства и космическим полетам человека. С этой целью Сергей Павлович еще в 1949 году совместно с учеными АН СССР начал исследования с использованием модификаций ракеты Р-1А и ее запуски на высоту до 100 километров, а затем с помощью более мощных ракет Р-2 и Р-5 на высоты 200 и 500 километров. Целью этих полетов были изучение параметров ближнего космического пространства, солнечных и галактических излучений, магнитного поля Земли, поведения высокоразвитых животных в космических условиях (невесомости, перегрузок, больших вибраций и акустических нагрузок), а также отработка средств жизнеобеспечения и возвращение животных на Землю из космоса - было произведено около семи десятков таких пусков. Этим Сергей Павлович заблаговременно заложил серьезные основы для штурма космоса человеком.
 
В 1955 году еще задолго до летных испытаний ракеты Р-7 Королёв, М.В.Келдыш, М.К.Тихонравов пришли в правительство с предложением о выведении в космос при помощи ракеты Р-7 искусственного спутника. Правительство поддерживает эту инициативу. В августе 1956 года ОКБ-1 выходит из состава НИИ-88 и становится самостоятельной организацией, главным конструктором и директором которой назначается Королёв. И уже 4 октября 1957 года Королев запускает на околоземную орбиту первый в истории человечества спутник.
 

 
Период, когда создавались космические летательные аппараты, относят к четвертому периоду деятельности Королёва с 1957 до преждевременной кончины в начале 1966 года. В этом периоде Королева отличала широта взглядов и неиссякаемая творческая энергия. Работать с Королёвым было трудно, но интересно. Работа шла днем и ночью.
 
Сергей Павлович не любил повторяться. Разрабатывая какую-то принципиально новую конструкцию, доведя ее до совершенства, он терял к ней интерес. Вместо того, чтобы затем в течение многих лет создавать варианты уже освоенного, он дарил все это коллективу родственной организации. И, если это было необходимо, переводил на новое предприятие и группу своих сотрудников.
 
Начинали большое дело практически на пустом месте. И, тем не менее, за десяток лет были разработаны: системы ориентации для фотографирования обратной стороны Луны, ориентации и коррекции траекторий полета "Марсов", "Венер" и "Зондов". Разработаны автоматические и ручные системы управления для пилотируемых кораблей "Восток", "Восход", "Союз" и другое. Увлеченность Сергея Павловича как бы по цепочке передавалась всем участникам, от ученых до рядовых рабочих и невозможное становилось возможным.
 
Королёв видел облик космической техники через многие годы. Совещания Сергей Павлович проводил в своеобразной манере, давая высказаться всем желающим и ведя самым тщательным образом протокол "для себя". По завершении он благодарил всех присутствующих, говорил, что услышал много интересного, но надо подумать. Решение, которое принималось иногда через некоторое время, не обязательно совпадало с мнением большинства, часто Сергей Павлович смотрел на проблему шире соратников, учитывал то, что выходило далеко за рамки возглавляемой им организации. Наметив очередную цель, Королев обладал способностью вселить во всех участников работы уверенность в скором успехе, воодушевить их на, казалось бы, немыслимые дела. Он умел создать атмосферу, в которой люди "выкладывались" полностью, делали все, чтобы приблизить победу.
 
Организовав работу, Королёв двигался к цели, сметая препятствия, поддерживая уверенность в конечном успехе, концентрируя силы на главном направлении. Тематику, связанную с пилотируемыми полетами, Королев не передавал никому. Это было, с одной стороны, связано с особой ответственностью пилотируемых полетов, с другой, - давними и стойкими симпатиями Сергея Павловича - он не раз с сожалением говорил, что возраст и здоровье не позволяют ему самому слетать в космос. Все, связанное с работой космонавтов, Королёв вел непосредственно сам и контролировал самым тщательным образом.
 

 
Б.В.Раушенбах о писал о Королёве: "Работать с Королёвым было трудно, но интересно. Повышенная требовательность, короткие сроки и новизна... Он всегда до тонкостей хотел знать проблемы, которые решали его сотрудники, докладывая ему тот или иной вопрос, я нередко слышал: "Не понял, повторите". Это "не понял" не каждый руководитель мог бы себе позволить, боясь уронить свой авторитет в глазах подчиненного. Но подобные человеческие слабости были совершенно чужды Сергею Павловичу. Все наши проекты находили воплощение в ракетной технике, в первую очередь, благодаря С.П., которого никто и ничто не могло остановить, если что-то было ему нужно для дела. Королёв говорил, что всегда ждал подтверждающего голоса интуиции, "как третьего звонка"... Как часто он, полагаясь на интуицию, решал спорные вопросы и никогда не ошибался! Он никаким ученым не был. Еще пишут, что он был великий инженер, - это абсолютная чепуха... потому что он мало чем занимался: нет ни одной теоремы Королёва, ни одной формулы Королёва, Но он обладал и ещё одним удивительным свойством - при недостатке информации всё-таки принимать верное решение... Опять потрясающее чутье, которое его никогда не подводило. Такое дело, каким руководил он, можно было вести только с характером Королёва - характером полководца. Сергей Павлович был великолепным психологом, не предвзято, не однобоко подходя к человеку. Не делил на "беленьких" и "черненьких", видел людей со всеми их "полосочками" и "крапушками". Это помогало ему в полной мере использовать свой талант вожака, он умел заражать своим настроением окружающих: энтузиазмом, спешкой или, наоборот, спокойствием; словом, тем, что он в этот момент считал нужным для дела. Считаю, что главным у Королёва было не то, что он что-то придумал или изобрёл. Я в своё время долго размышлял о Королёве и всех тех людях, которые действительно совершили крупные открытия, я бы сказал, открытия общемирового значения, и думал, как их назвать одним словом: великий ученый, великий инженер? Все это ерунда. Великих ученых много, много и великих инженеров. А эти люди были явлениями уникальными. И я, повторяю, не придумал лучшего слова, чем полководец".
 

 
Еще до старта первого искусственного спутника Земли под руководством Королева шла разработка проектов межпланетных станций, спутников народнохозяйственного назначения, пилотируемых кораблей. В январе 1959 года в сторону Луны стартовала первая ракета, в том же году на поверхность Луны был доставлен вымпел с изображением герба Советского Союза и получены фотографии ее обратной стороны. В 1966 году, менее чем через месяц после кончины Королева, на поверхность Луны совершил мягкую посадку космический аппарат - последняя работа Королева по программе изучения Луны. Высшим достижением Королёва в области изучения дальнего космоса были полеты кораблей к Марсу и Венере, доставка на поверхность Марса вымпела с гербом Советского Союза.
 
Спутник "Молния-1" стал примером решения сложной и нужной задачи - обеспечения радиотелеграфной, радиотелефонной и телевизионной связи на дальние расстояния, в частности Москвы с Дальним Востоком.
 
Но вершиной творчества Королёва справедливо считаются пилотируемые полеты в космос. 12 апреля 1961 года стартовал корабль "Восток" с Юрием Гагариным на борту.
 

 
Самого Королёва при жизни как бы не было. Только после его смерти было разрешено о нем говорить, писать и помнить. Он был человеком-невидимкой - без имени, биографии, без выражения лица и привычек, без двух монеток по копеечке, которые Королев всегда носил в кармане пальто, - детский странный талисман. Даже когда Королёв был жив, у скептиков было достаточно оснований сомневаться в его реальности. Тайна, за которой скрывался этот человек, напоминала нечто фантастическое.
 
Он взвалил на себя нелегкую ношу. Природа наградила его аналитическим умом, умением увлечь и повести за собой других. Злые языки, правда, всегда наводили тень на плетень, уверяя, что Королёв - один из многих таких же. Но злые языки были не правы: он выделялся среди других и дерзостью, и талантом, и умением смотреть в завтрашний день. И трудился он много больше других, потому что брал на себя и чужую ношу. Он прожил мифологическую жизнь, практически надорвав свое здоровье.
 
Королёв был болен саркомой прямой кишки. Кроме того, у него были обнаружены атеросклеротический кардиосклероз, склероз мозговых артерий, эмфизема легких и нарушение обмена веществ.
 
Он погиб на операционном столе. Когда Королёва положили в Кремлевскую больницу, операцию поручили делать немолодому профессору Петровскому. Можно было положить Королева в зарубежную клинику, как было в случае с Черненко, но ведь Королев был секретным ученым. Профессор Голяковский, живущий в Нью-Йорке, в прошлом московский врач, вспоминал об этом в своей книге "Русский доктор": "Положили Королёва на операционный стол и, начав операцию, обнаружили, что диагноз был ложный. А операция продолжалась. Когда больному стало плохо, срочно вызвали известного хирурга Вишневского. Тот осмотрел умиравшего Королева и мрачно пробормотал: "На трупах не оперирую".
 
Остановить кровотечение во время операции, удалив полипы, Петровскому не удалось. Им было принято решение о вскрытии брюшной полости. Когда врачи стали подбираться к месту кровотечения, обнаружили опухоль величиной с кулак. Это была саркома — злокачественная опухоль. Петровский принял решение удалить саркому. При этом произвели удаление части прямой кишки. В связи с травмой, полученной в ссылке (следователь ударил Сергея Павловича графином по скуле), ему не могли ввести дыхательную трубку в горло. Смерть Королева наступила 14 января 1966 года от сердечной недостаточности. Ему было 59 лет.
 
Похороны состоялись на Красной площади Москвы 18 января в 13 часов. Урна с прахом Сергея Королёва была захоронена в Кремлёвской стене.
 

 
Как знак признания заслуг Королёва были установлены памятники на родине в Житомире, в Москве, где жил, в Подмосковье, где строил ракеты и корабли, на космодроме, откуда прокладывал дороги во Вселенную. Его имя носят Куйбышевский авиационный институт, улицы многих городов, два научно-исследовательских судна, высокогорный пик на Памире, перевал на Тянь-Шане, астероид. В ознаменование заслуг Королёва в исследовании Луны мировая астрономическая общественность присвоила его имя одному из крупных кольцеобразных горных образований на Луне - талассоиду.
 
О Сергее Королёве был снят документальный фильм "Достучаться до небес".
 
 
 
 
 
Текст подготовил Андрей Гончаров
 
Использованная литература:
 
Академик С.П.Королёв. Ученый. Инженер. Человек: Творческий портрет по вос-поминаниям современников: Сб. статей / Под ред.А.Ю.Ишлинского. - М., 1986.
Апенченко О.. Сергей Королев. - М.,1968.
Асташенков П.Т. Королев. - М., 1969.
Космонавтика: Энциклопедия / Гл. ред. В.П.Глушко. - М., 1985.
Космонавтика СССР: Сб. / Сост. Л.Н.Гильберг, А.А.Еременко; Гл.ред. Ю.А.Мозжорин. - М., 1986.
Пионеры ракетной техники: Кибальчич, Циолковский, Цандер, Кондратюк: Научные труды. - М., 1959.
Раушенбах Б. Ученый, конструктор, организатор. К 75-летию С.П.Королева. - Крылья Родины., 1982.
Ребров М.Ф. Сергей Павлович Королёв. Жизнь и необыкновенная судьба. - М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2002.
Романов А. Королев. - М., "Молодая гвардия", ЖЗЛ, 1996.
Александр ХАРЬКОВСКИЙ:  Сергей Королев – через тернии к заездам
Материалы сайта о С.П.Королеве
Материалы Википедии
 
 

 
Учёный, историк-этнолог и доктор исторических наук
доктор географических наук (степень не утверждена ВАК)
поэт и переводчик
Основоположник пассионарной теории этногенеза
 

 
 
Лев Гумилёв родился в Царском Селе 1 октября 1912 года.
 
Он родился в семье поэтов Николая Гумилёва и Анны Ахматовой. В детстве он воспитывался у бабушки в имении Слепнево Бежецкого уезда Тверской губернии. Маленький Лев очень редко видел своих родителей, они были заняты своими проблемами и редко приезжали в Слепнево – родовое имение матери Николая Степановича, Анны Ивановны Гумилёвой. После того, как разразилась Первая мировая война, и следом - революция, небольшие посылки и денежные переводы из Санкт-Петербурга в небольшое имение Слепнево, находящееся в глубинке Тверской губернии, доходили редко. Родители Льва практически туда не выезжали. Отец Льва – Николай Гумилёв, одним из первых в 1914 году ушел на фронт добровольцем, а мать – Анна Ахматова недолюбливала Слепнево, и характеризовала эту деревеньку так:  То неживописное место: распаханные ровными квадратами на холмистой местности поля, мельницы, трясины, осушенные болота,  воротца , хлеба . Но если Льву и недоставало родительской ласки, то бабушка, Анна Ивановна, компенсировала это невнимание сполна. Она была очень набожным человеком, с широким кругозором, с детства приучала Левушку к тому, что мир гораздо более разнообразен, чем представляется с первого взгляда. Она объясняла Льву - то, что мы видим на поверхности, на самом деле имеет свои корни, порой такие глубокие, что докопаться до них нелегко, а также  взгляд  в небо, в бесконечность. А значит, на любое явление нужно смотреть под этим ракурсом: корни, само дерево и ветви, которые тянутся в бесконечность.  Детство свое я помню очень туманно и толково сказать о нем ничего не могу. Известно мне только, что я был передан сразу на руки бабушке — Анне Ивановне Гумилёвой, увезен в Тверскую губернию, где у нас был сначала дом в деревне, а потом мы жили в городе Бежецке, в котором я и кончил среднюю школу. В это время я увлекся историей, и увлекся потрясающе, потому что перечитал все книги по истории, которые были в Бежецке, и по детской молодой памяти я очень много запомнил  - писал Лев Николаевич в своей автобиографии.
 

 
Лев Гумилёв с родителями — Н.С.Гумилёвым и А.А.Ахматовой.
 
В 1917 году, после Октябрьской революции семья покинула деревенский дом и переселилась в Бежецк, где Лев учился в средней школе до 1929 года. Уже в школе он оказался  белой вороной  и был обвинен в  академическом кулачестве  за то, что он по своим знаниям и успехам выбивался из общего ряда. И в будущем деятельность ученого из-за своей новизны, оригинальности постоянно ставила его в такое же положение.
 

 
Лев Гумилев с матерью и бабушкой, А.И.Гумилёвой. Фонтанный Дом, 1927 год.
 
Последний класс средней школы Лев Гумилёв закончил в 1930 году в Ленинграде, в средней школе N 67 на Первой Красноармейской улице. Он рассказывал:  Когда я вернулся обратно в Ленинград, то я застал картину очень для меня неблагоприятную. Для того чтобы закрепиться в Ленинграде, меня оставили в школе еще на один год, что пошло мне только на пользу, так как я уже мог не заниматься физикой, химией, математикой и прочими вещами (которые мне были известны), а занимался я главным образом историей и попробовал поступить на курсы немецкого языка, готовящие в Герценовский институт .
 

 
Лев Гумилев. 1926 год.
 
В 1930 году Лев Гумилёв подал заявление в университет, но ему было отказано в приёме из-за социального происхождения. В том же году он поступил чернорабочим на службу в трамвайное управление города  Пути и тока . Также он встал на учёт в бирже труда, которая на следующий год направила его работать в геолого-разведочный институт, известный тогда как  Институт неметаллических полезных ископаемых  Геологического комитета. В 1931 году в составе геологической поисковой экспедиции Гумилёв работал в Саянах коллектором, и об этой работе рассказывал:  Я попытался изучать геологию, но успеха никакого не имел, потому что эта наука была не моего профиля, но я тем не менее в должности наименьшей — младшего коллектора — поехал в Сибирь, на Байкал, где участвовал в экспедиции, и месяцы эти, которые я там провел, были для меня очень счастливыми, и я увлекся полевой работой .
 

 
В 1932 году Лев Гумилёв устроился научно-техническим сотрудником в экспедицию по изучению Памира, организованную Советом по исследованию производительных сил. Здесь он по своей инициативе вне рабочего времени увлекся изучением жизни земноводных животных, что не понравилось начальству, и он был вынужден оставить работу в экспедиции. Он поступил на работу малярийным разведчиком в местную малярийную станцию совхоза Догары и усиленно занимался изучением таджикско-персидского языка, овладевал секретами арабской вязи-письма. Потом, уже в университете, самостоятельно выучил и персидскую грамоту.  11 месяцев жил в Таджикистане, - вспоминал Лев Николаевич, - изучал таджикский язык. Научился я говорить там довольно бодро, бегло, это мне принесло потом большую пользу. После этого, отработав зиму опять-таки в Геологоразведочном институте, я по сокращению штатов был уволен и перешел в Институт геологии на Четвертичную комиссию с темой уже мне более близкой — археологической. Участвовал в Крымской экспедиции, которая раскапывала пещеру. Это уже было для меня гораздо ближе, понятнее и приятнее. Но, к сожалению, после того как мы вернулись, мой начальник экспедиции крупный археолог Глеб Анатольевич Бонч-Осмоловский был арестован, посажен на 3 года, и я опять оказался без работы. И тогда я рискнул и подал заявление в университет .
 

 
В 1934 году Лев Гумилёв в качестве студента исторического факультета Ленинградского университета слушал курсы по истории у В.В.Струве, Е.В.Тарле, С.И.Ковалева и других светил исторической науки. Гумилёв рассказывал:  34-й год был легким годом, и поэтому меня в университет приняли, причем самое трудное для меня было достать справку о моем социальном происхождении. Отец родился в Кронштадте, а Кронштадт был город закрытый, но я нашелся: пошел в библиотеку и сделал выписку из Большой советской энциклопедии, подал ее как справку, и, поскольку это ссылка на печатное издание, она была принята, и меня приняли на исторический факультет. Поступив на истфак, я с охотой занимался, потому что меня очень увлекли те предметы, которые там преподавались. И вдруг случилось общенародное несчастье, которое ударило и по мне, — гибель Сергея Мироновича Кирова. После этого в Ленинграде началась какая-то фантасмагория подозрительности, доносов, клеветы и даже (не боюсь этого слова) провокаций .
 
В 1935 году Лев Гумилёв был первый раз арестован вместе с тогдашним мужем Анны Ахматовы Пуниным и несколькими сокурсниками. Как ни странно, но обращение Анны Ахматовой к Сталину спасло Льва Гумилёва и арестованных вместе с ним студентов университета  из-за отсутствия состава преступления . Тем не менее, он был исключён из университета и позже рассказывал:  Больше всех от этого пострадал я, так как после этого меня выгнали из университета, и я целую зиму очень бедствовал, даже голодал, т. к. Николай Николаевич Пунин забирал себе все мамины пайки (по карточкам выкупая) и отказывался меня кормить даже обедом, заявляя, что он  не может весь город кормить , т. е. показывая, что я для него совершенно чужой и неприятный человек. Только в конце 1936-го года я восстановился благодаря помощи ректора университета Лазуркина, который сказал:  Я не дам искалечить жизнь мальчику . Он разрешил мне сдать экзамены за 2-й курс, что я сделал экстерном, и поступил на 3-й курс, где с восторгом начал заниматься уже не латынью на этот раз, а персидским языком, который я знал как разговорный (после Таджикистана) и учился теперь грамоте . В это время Лев Гумилёв постоянно посещал Ленинградское отделение Института Востоковедения АН СССР (ЛО ИВАН АН СССР), где самостоятельно изучил печатные источники по истории древних тюрков.
 
В 1937 году Гумилёв выступил с докладом в ЛО ИВАН АН СССР на тему  Удельно-лествичная система тюрков в VI-VIII веках , который спустя 22 года - в 1959 году увидел свет на страницах журнала  Советская этнография .
 
В начале 1938 года Лев Гумилёв снова был арестован, будучи студентом ЛГУ, и осуждён на пять лет. Гумилёв рассказывал:  Но в 1938-м году я был снова арестован, и на этот раз уже следователь мне заявил, что я арестован как сын своего отца, и он сказал:  Вам любить нас не за что . Это было совершенно нелепо, потому что все люди, принимавшие участие в  Таганцевском деле , которое имело место в 1921-м году, к 1936-му уже были арестованы и расстреляны. Но следователь капитан Лотышев не посчитался с этим, и после семи ночей избиения мне было предложено подписать протокол, который не я составлял и который я даже не смог прочесть, будучи очень избитым. Сам капитан Лотышев потом, по слухам, был расстрелян в том же 1938-м году или в начале 1939-го. Суд, трибунал меня и двух студентов, с которыми я был еле знаком (просто визуально помнил их по университету, они были с другого факультета), осудили нас по этим липовым документам с обвинением в террористической деятельности, хотя никто из нас не умел ни стрелять, ни на шпагах сражаться, вообще никаким оружием не владел. Дальше было еще хуже, потому что прокурор тогдашний объявил, что приговор в отношении меня слишком мягок, а сверх 10-ти лет по этой статье полагался расстрел. Когда мне об этом сообщили, я это воспринял как-то очень поверхностно, потому что я сидел в камере и очень хотел курить и больше думал о том, где бы закурить, чем о том, останусь я жив или нет. Но тут произошло опять странное обстоятельство: несмотря на отмену приговора, в силу тогдашней общей неразберихи и безобразия, меня отправили в этап на Беломорский канал. Оттуда меня, разумеется, вернули для проведения дальнейшего следствия, но за это время был снят и уничтожен Ежов и расстрелян тот самый прокурор, который требовал для меня отмены за мягкостью. Следствие показало полное отсутствие каких-либо преступных действий, и меня перевели на особое совещание, которое дало мне всего-навсего 5 лет, после чего я поехал в Норильск и работал там сначала на общих работах, потом в геологическом отделе и, наконец, в химической лаборатории архивариусом .
 

 
После того, как Лев Гумилёв отсидел назначенные ему пять лет, в 1943 году он был оставлен в Норильске без права выезда и работал техником-геологом. В бараке он жил по соседству с татарами и казахами и выучил татарский, а также казахский и тюркские языки. Гумилёв рассказывал:  Мне повезло сделать некоторые открытия: я открыл большое месторождение железа на Нижней Тунгуске при помощи магнитометрической съемки. И тогда я попросил — как в благодарность — отпустить меня в армию. Начальство долго ломалось, колебалось, но потом отпустили все-таки. Я поехал добровольцем на фронт и попал сначала в лагерь  Неремушка , откуда нас, срочно обучив в течение 7 дней держать винтовку, ходить в строю и отдавать честь, отправили на фронт в сидячем вагоне. Было очень холодно, голодно, очень тяжело. Но когда мы доехали до Брест-Литовска, опять судьба вмешалась: наш эшелон, который шел первым, завернули на одну станцию назад (уж не знаю, где она была) и там стали обучать зенитной артиллерии. Обучение продолжалось 2 недели. За это время был прорван фронт на Висле, я получил сразу же назначение в зенитную часть и поехал в нее. Там я немножко отъелся и, в общем, довольно благополучно служил, пока меня не перевели в полевую артиллерию, о которой я не имел ни малейшего представления. Это было уже в Германии. И тут я сделал действительно проступок, который вполне объясним. У немцев почти в каждом доме были очень вкусные банки с маринованными вишнями, и в то время, когда наша автомобильная колонна шла на марше и останавливалась, солдаты бегали искать эти вишни. Побежал и я. А в это время колонна тронулась, и я оказался один посреди Германии, правда, с карабином и гранатой в кармане. Три дня я ходил и искал свою часть. Убедившись, что я ее не найду, я примкнул к той самой артиллерии, которой я был обучен — к зенитной. Меня приняли, допросили, выяснили, что я ничего дурного не сделал, немцев не обидел (да и не мог их обидеть, их не было там — они все убежали). И в этой части — полку 1386 31-й дивизии Резерва Главного командования — я закончил войну, являясь участником штурма Берлина. К сожалению, я попал не в самую лучшую из батарей. Командир этой батареи старший лейтенант Финкельштейн невзлюбил меня и поэтому лишал всех наград и поощрений. И даже когда под городом Тойпицем я поднял батарею по тревоге, чтобы отразить немецкую контратаку, был сделан вид, что я тут ни при чем и контратаки никакой не было, и за это я не получил ни малейшей награды. Но когда война кончилась, и понадобилось описать боевой опыт дивизии, который было поручено написать нашей бригаде из десяти-двенадцати толковых и грамотных офицеров, сержантов и рядовых, командование дивизии нашло только меня. И я это сочинение написал, за что получил в виде награды чистое, свежее обмундирование: гимнастерку и шаровары, а также освобождение от нарядов и работ до демобилизации, которая должна была быть через 2 недели .
 
В 1945 году Лев Гумилёв после общей демобилизации вернулся в Ленинград, снова стал студентом в ЛГУ, в начале 1946 года экстерном сдал 10 экзаменов и окончил университет. За это же время он сдал все кандидатские экзамены и поступил в аспирантуру ЛО ИВАН СССР.
 
Летом 1946 года, будучи аспирантом, Лев Гумилёв принял участие в археологической экспедиции М.И.Артамонова в Подолии. Гумилев рассказывал:  Когда я вернулся, то узнал, что в это время мамины стихи не понравились товарищу Жданову и Иосифу Виссарионовичу Сталину тоже, и маму выгнали из Союза, и начались опять черные дни. Прежде чем начальство спохватилось и выгнало меня, я быстро сдал английский язык и специальность (целиком и полностью), причем английский язык на  четверку , а специальность — на  пятерку , и представил кандидатскую диссертацию. Но защитить ее уже мне не разрешили. Меня выгнали из Института востоковедения с мотивировкой:  За несоответствие филологической подготовки избранной специальности , хотя я сдал и персидский язык тоже. Но несоответствие действительно было — требовалось два языка, а я сдал пять. Но, тем не менее, меня выгнали, и я оказался опять без хлеба, без всякой помощи, без зарплаты. На мое счастье, меня взяли на работу библиотекарем в сумасшедший дом на 5-й линии в больницу Балинского. Я там проработал полгода, и после этого, согласно советским законам, я должен был представить характеристику с последнего места работы. А там, т. к. я показал свою работу очень хорошо, то мне и выдали вполне приличную характеристику. И я обратился к ректору нашего университета профессору Вознесенскому, который, ознакомившись со всем этим делом, разрешил мне защищать кандидатскую диссертацию . Таким образом, Лев Гумилев был допущен к защите диссертации кандидата исторических наук при ЛГУ, которая состоялась 28 декабря 1948 года.
 
Весной 1948 года Лев Гумилёв в качестве научного сотрудника принял участие в археологической экспедиции под руководством С.И.Руденко на Алтае, на раскопке кургана  Пазырык . После защиты кандидатской диссертации его с трудом приняли на работу научным сотрудником в  Музей этнографии народов СССР  из-за отсутствия решения ВАКа. Но решения он так и не дождался, потому что 7 ноября 1949 года снова арестован. Гумилёв рассказывал:  Меня арестовали снова, почему-то привезли из Ленинграда в Москву, в Лефортово, и следователь майор Бурдин два месяца меня допрашивал и выяснил: а) что я недостаточно хорошо знаю марксизм, для того чтобы его оспаривать, второе — что я не сделал ничего плохого — такого, за что меня можно было преследовать, третье — что у меня нет никаких поводов для осуждения, и, в-четвертых, он сказал:  Ну и нравы у вас там! . После чего его сменили, дали мне других следователей, которые составили протоколы без моего участия и передали опять-таки на Особое совещание, которое мне на этот раз дало уже 10 лет. Прокурор, к которому меня возили на Лубянку из Лефортова, объяснил мне, сжалившись над моим недоумением:  Вы опасны, потому что вы грамотны . Я до сих пор не могу понять, почему кандидат исторических наук должен быть безграмотен? После этого я был отправлен сначала в Караганду, оттуда наш лагерь перевели в Междуреченск, который мы и построили, потом в Омск, где в свое время сидел Достоевский. Я все время занимался, так как мне удалось получить инвалидность. Я действительно себя очень плохо и слабо чувствовал, и врачи сделали меня инвалидом, и я работал библиотекарем, а попутно я занимался, писал очень много (написал историю хунну по тем материалам, которые мне прислали, и половину истории древних тюрок, недописанную на воле, тоже по тем данным и книгам, которые мне прислали и которые были в библиотеке) .
 

 
В 1956 году Лев Николаевич снова вернулся в Ленинград, где его ждало глубочайшее разочарование при встрече с матерью. Вот как об этом он писал в своей автобиографии:  Когда я вернулся, то тут для меня был большой сюрприз и такая неожиданность, которую я и представить себе не мог. Мама моя, о встрече с которой я мечтал весь срок, изменилась настолько, что я ее с трудом узнал. Изменилась она и физиогномически, и психологически, и по отношению ко мне. Она встретила меня очень холодно. Она отправила меня в Ленинград, а сама осталась в Москве, чтобы, очевидно, не прописывать меня. Но меня, правда, прописали сослуживцы, а потом, когда она, наконец, вернулась, то прописала и она. Я приписываю это изменение влиянию ее окружения, которое создалось за время моего отсутствия, а именно ее новым знакомым и друзьям: Зильберману, Ардову и его семье, Эмме Григорьевне Герштейн, писателю Липкину и многим другим, имена которых я даже теперь не вспомню, но которые ко мне, конечно, положительно не относились. Когда я вернулся назад, то я долгое время просто не мог понять, какие же у меня отношения с матерью? И когда она приехала и узнала, что я все-таки прописан и встал на очередь на получение квартиры, она устроила мне жуткий скандал:  Как ты смел прописаться?!  Причем мотивов этому не было никаких, она их просто не приводила. Но если бы я не прописался, то, естественно, меня могли бы выслать из Ленинграда как не прописанного. Но тут ей кто-то объяснил, что прописать меня все-таки надо, и через некоторое время я поступил на работу в Эрмитаж, куда меня принял профессор Артамонов, но тоже, видимо, преодолевая очень большое сопротивление .
 
Директор Эрмитажа М.И.Артамонов взял Льва Николаевича библиотекарем  на ставку беременных и больных . Работая там библиотекарем, Гумилёв завершил работу над докторской диссертацией  Древние тюрки  и защитил её. После защиты докторской диссертации Гумилёва ректор ЛГУ член-корреспондент А.Д.Александров пригласил на работу в Научно-исследовательский институт географии при ЛГУ, где он проработал до 1986 года, до выхода на пенсию - сперва научным работником, потом - старшим научным работником. Перед выходом на пенсию его перевели в ведущие научные сотрудники. Кроме работы в НИИ он вел курс лекций в ЛГУ по  Народоведению . Позже Гумилёв рассказывал:  Меня приняли не на исторический факультет, а на географический в маленький Географо-экономический институт, который был при факультете. И это было мое самое большое счастье в жизни, потому что географы, в отличие от историков, и особенно востоковедов, меня не обижали. Правда, они меня и не замечали: вежливо кланялись и проходили мимо, но ничего дурного они мне так за 25 лет и не сделали. И наоборот, отношения были, совершенно, я бы сказал, безоблачные. В этот период я также очень много работал: оформил диссертацию в книгу  Древние тюрки , которую напечатали потому, что нужно было возражать против территориальных притязаний Китая, и как таковая моя книга сыграла решающую роль. Китайцы меня предали анафеме, а от территориальных притязаний на Монголию, Среднюю Азию и Сибирь отказались. Потом я написал книгу  Поиски вымышленного царства  о царстве пресвитера Иоанна, которое было ложно, выдумано. Я постарался показать, как в исторических источниках можно отличать правду от лжи, даже не имея параллельной версии. Эта книга имела очень большой резонанс и вызвала очень отрицательное отношение только одного человека — академика Бориса Александровича Рыбакова, который написал по этому поводу в  Вопросах истории  статью на 6 страницах, где очень сильно меня поносил. Мне удалось ответить через журнал  Русская литература , который издавал Пушкинский дом, ответить статьей, где я показал, что на этих 6 страницах академик, кроме трех принципиальных ошибок, допустил 42 фактических. И его сын потом говорил:  Папа никогда не простит Льву Николаевичу 42 ошибки . После этого мне удалось написать новую книгу  Хунны в Китае  и завершить мой цикл истории Центральной Азии в домонгольский период. Очень трудно мне было ее печатать, потому что редактор Востокиздата, которого мне дали, — Кунин такой был — он издевался надо мной так, как редактора могут издеваться, чувствуя свою полную безопасность. Тем не менее, книга, хотя и искалеченная, вышла, без указателя, потому что он переменил страницы и испортил даже составленный мною указатель. Книга была напечатана, и таким образом я закончил первую часть трудов своей жизни — белое пятно в истории Внутренней Азии между Россией и Китаем в домонгольский период .
 

 
Анна Ахматова и Лев Гумилёв.
 
С 1959 года труды Льва Николаевича стали печататься небольшими тиражами. В этих условиях он окунулся в работу Ленинградского отделения Всесоюзного географического общества. Через сборники общества ему удалось выпустить в свет ряд своих работ, не допущенных в официальные научные периодические издания.  Этот последний период моей жизни был для меня очень приятным в научном отношении, - писал он - когда я написал свои основные работы по палеоклимату, по отдельным частным историям Центральной Азии, по этногенезу… .
 
К сожалению, в бытовом плане ситуация для Льва Николаевича складывалась не очень благоприятно. Он по-прежнему ютился в маленькой комнате большой коммунальной квартиры с двенадцатью соседями, и по-прежнему не складывались его отношения с матерью – Анной Ахматовой. Вот что он писал о тех годах своей жизни:  Мать находилась под влиянием людей, с которыми я не имел никаких личных контактов, и даже в большинстве своем не был знаком, но ее они интересовали значительно больше, чем я, и поэтому наши отношения в течение первых пяти лет после моего возвращения неизменно ухудшались, в том смысле, что мы отдалялись друг от друга. Пока, наконец, перед защитой докторской, накануне дня моего рождения в 1961 году, она не выразила свое категорическое нежелание, чтобы я стал доктором исторических наук, и выгнала меня из дома. Это был для меня очень сильный удар, от которого я заболел и оправился с большим трудом. Но, тем не менее, у меня хватило выдержки и сил для того, чтобы хорошо защитить докторскую диссертацию и продолжать свою научную работу. Последние 5 лет ее жизни я с матерью не встречался. Именно за эти последние 5 лет, когда я ее не видел, она написала странную поэму, называемую  Реквием . Реквием по-русски значит панихида. Панихиду по живому человеку считается, согласно нашим древним обычаям, служить грешно, но служат ее только в том случае, когда хотят, чтобы тот, по кому служат панихиду, вернулся к тому, кто ее служит. Это было своего рода волшебство, о котором, вероятно, мать не знала, но как-то унаследовала это как древнерусскую традицию. Во всяком случае, для меня эта поэма была совершеннейшей неожиданностью, и ко мне она, собственно, никакого отношения не имела, потому что зачем же служить панихиду по человеку, которому можно позвонить по телефону. Пять лет, которые я не виделся с матерью и не знал о том, как она живет (так же как она не знала, как я живу, и не хотела, видимо, этого знать), кончились ее смертью, для меня совершенно неожиданной. Я выполнил свой долг: похоронил ее по нашим русским обычаям, соорудил памятник на те деньги, которые остались мне в наследство от нее на книжке, доложив те, которые были у меня — гонорар за книжку  Хунну .
 

 
Похороны Анны Ахматовой 10 марта 1966 года. С матерью прощается Лев Гумилёв, слева — поэты Евгений Рейн и Арсений Тарковский, крайний справа — Иосиф Бродский.
 
В 1974 году Гумилёв защитил вторую докторскую диссертацию, на этот раз по географическим наукам, которую ВАК не утвердил по причине того, что  она выше докторской, поэтому и не докторская . Эта работа, известная под названием  Этногенез и биосфера Земли , спустя 15 лет в 1989 году вышла отдельной книгой и была раскуплена в течение одного-двух дней со склада издательства ЛГУ. Заслуги Льва Гумилёва, как в области научных исследований, так и в педагогической деятельности упорно игнорировались. Это было одной из причин того, что Гумилёв не был удостоен даже звания профессора, и каких-либо правительственных наград или почётных званий. Но, не смотря на все эти неприятности, Лев Николаевич с огромным удовольствием выступал с лекциями и перед студентами и перед обычными слушателями. Его лекции по этногенезу пользовались неизменным успехом. Гумилёв рассказывал:  Обычно студенты часто смываются с лекций (это не секрет, об этом часто ставился вопрос на Ученом совете: как их надо записывать и принуждать к посещению). С моих лекций студенты перестали смываться после второй или третьей лекции. После этого стали ходить сотрудники института и слушать, что я читаю. После этого, когда я уже стал излагать курс более подробно и отработал его в ряде предварительных лекций, ко мне стали ходить вольнослушатели со всего Ленинграда. И наконец, кончилось тем, что меня вызвали в Новосибирск в Академгородок, где я прочел специальный сокращенный курс и имел большой успех: народ приезжал даже из самого Новосибирска в Академгородок (это час езды на автобусе). Народу было так много, что дверь запирали, но так как там в Академгородке все по преимуществу  технари , то они довольно быстро умели открыть этот замок и проходили в помещение. В зал пускали только по билетам, но там были две двери — в одну впускали, другая была закрытая. Так, вошедший подходил к закрытой двери, под нее подсовывал билет, его товарищ брал и снова проходил. Чем я объясняю успех своих лекций? Отнюдь не своими лекторскими способностями — я картавый, не декламацией и не многими подробностями, которые я действительно знаю из истории и которые включал в лекции, чтобы легче было слушать и воспринимать, а той основной идеей, которую я проводил в этих лекциях. Идея эта заключалась в синтезе естественных и гуманитарных наук, то есть я возвысил историю до уровня естественных наук, исследуемых наблюдением и проверяемых теми способами, которые у нас приняты в хорошо развитых естественных науках — физике, биологии, геологии и других науках. Основная идея такова: этнос отличается от общества и от общественной формации тем, что он существует параллельно обществу, независимо от тех формаций, которые оно переживает и только коррелирует с ними, взаимодействует в тех или иных случаях. Причиной образования этноса я считаю особую флуктуацию биохимической энергии живого вещества, открытую Вернадским, и дальнейший энтропийный процесс, то есть процесс затухания толчка от воздействия окружающей среды. Каждый толчок рано или поздно должен затухнуть. Таким образом, исторический процесс представляется мне не в виде прямой линии, а в виде пучка разноцветных нитей, переплетенных между собой. Они взаимодействуют друг с другом разным способом. Иногда они бывают комплиментарны, т. е. симпатизируют друг другу, иногда, наоборот, эта симпатия исключается, иногда это идет нейтрально. Каждый этнос развивается как любая система: через фазу подъема к акматической фазе, т. е. фазе наибольшего энергетического накала, затем идет довольно резкий спад, который выходит плавно на прямую — инерционную фазу развития, и как таковой он затем постепенно затухает, сменяясь другими этносами. К социальным соотношениям, например к формациям, это не имеет прямого взаимоотношения, а является как бы фоном, на котором развивается социальная жизнь. Эта энергия живого вещества биосферы всем известна, все ее видят, хотя отметил ее значение я первый, и сделал я это, размышляя в тюремных условиях над проблемами истории. Я обнаружил, что у некоторых людей в большей или меньшей степени существует тяга к жертвенности, тяга к верности своим идеалам (под идеалом я понимаю далекий прогноз). Эти люди в большей или меньшей степени стремятся к осуществлению того, что для них является более дорогим, чем личное счастье и личная жизнь. Этих людей я назвал пассионариями, а качество это я назвал пассионарностью. Это не теория  героя и толпы . Дело в том, что эти пассионарии находятся во всех слоях того или иного этнического или общественного коллектива, но количество их плавно снижается со временем. Но цели у них иногда бывают единые — правильные, подсказанные нужной в данном случае доминантой поведения, а в ином случае — противоречат им. Поскольку это энергия, то она от этого не меняется, она просто показывает степень их (пассионариев) активности. Эта концепция позволила мне определить, почему возникают подъемы и спады народов: подъемы, когда количество таких людей увеличивается, спады — когда оно уменьшается. Есть посредине оптимальный уровень, когда этих пассионариев столько, сколько нужно для выполнения общих задач государства, или нации, или класса, а остальные работают и соучаствуют в движении вместе с ними. Эта теория категорически противоречит расовой теории, которая предполагает наличие прирожденных качеств, присущих тем или иным народам за все время существования человечества, и  теории героя и толпы . Но герой может вести ее только тогда, когда в толпе он встречает отзвук у людей менее пассионарных, но тоже пассионарных. Применительно к истории эта теория оправдала себя. И именно для того, чтобы понять, как возникли и погибли Древний Рим, Древний Китай или Арабский халифат, ко мне и ходили люди. Что касается применения этого в современности, то это может сделать любой человек, у которого достаточная компетенция в области новой истории, и осознать, какие перспективы есть, скажем, у Западного мира, у Китая, у Японии и у нашей родины России. Дело в том, что к этому я присоединил географический момент — жесткую связь человеческого коллектива с ландшафтом, т. е. понятие  Родина , и со временем, т. е. понятие  Отечество . Это как бы 2 параметра, которые, перекрещиваясь, дают нужную точку, фокус, характеризующий этнос. Что касается нашей современности, я скажу, что, по моей концепции, преимущество пассионарного напряжения стоит на стороне Советского Союза и входящих в него братских народов, которые создали систему, относительно Западной Европы молодую, и поэтому имеют больше перспектив для того, чтобы устоять в той борьбе, которая время от времени с XIII века возникала и, видимо, будет возникать и дальше. Но о будущем я говорить, естественно, не могу... .
 

 
Непростой ситуацией оказалась история с наследством Анны Ахматовой, за которое Льву Николаевичу пришлось судиться три года, потратив немало сил и здоровья. Лев Гумилёв рассказывал:  После смерти моей матери зашел вопрос о ее наследии. Единственным наследником был признан я, тем не менее, все имущество моей матери, как вещи, так и то, что дорого для всего Советского Союза — ее черновики, было захвачено ее соседкой Пуниной (по мужу Рубинштейн) и присвоено ею себе. Так как я обратился в Пушкинский дом и предложил принять на хранение в архив все литературное наследство моей матери, то Пушкинский дом подал в суд, от которого почему-то довольно быстро отошел, предоставив вести суд мне лично, как обиженному человеку. Три года длился этот процесс, причем захват Пуниной этого имущества и продажа, или, вернее, распродажа его в разные советские учреждения (далеко не полностью, часть она оставила себе), он вызвал осуждение в Ленинградском городском суде, который постановил, что деньги получены Пуниной незаконно. Но почему-то Верховный суд РСФСР, судья Пестриков, объявил, что суд считает, что все украденное подарено, и постановил, что я никакого отношения к наследству своей матери не имею, потому что она все подарила Пуниной, несмотря на то, что не только документа на это не было, но и сама Пунина этого не утверждала. Это произвело на меня очень тяжелое впечатление и значительно повлияло на мою работу в смысле ее эффективности .
 
В 1967 году судьба подарила Льву Николаевичу знакомство с художником-графиком из Москвы Наталией Викторовной Симоновской. Она была известным художником-графиком, членом МОСХа, но оставила уютный быт в Москве и разделила со Львом Гумилёвым двадцать пять лет травли, слежки и замалчивания его трудов. И все эти годы была рядом, жила его миром, между его настоящими и мнимыми друзьями, истинными и псевдоучениками,  наблюдателями  и просто любопытствующими. Кормила и поила всех приходящих ко Льву Николаевичу. Расстраивалась, когда предавали ученики, когда не печатали и уродовали правками книги мужа. Она была не только женой и другом, но и соратником. В интервью она рассказывала:  Мы познакомились со Львом Николаевичем в 1969 году. Наша жизнь началась в жутком  клоповнике  - куммуналке, каких уже нет даже в Петербурге. Мы прожили вместе счастливую жизнь. Это не противоречит тому, что я написала: счастливую - и трагическую. Да, его всю жизнь беспокоила и манила истина. Историческая – и он пустился на поиски ее, написав много книг. И человеческая – потому что он верующий и очень богословски одаренный человек, понимал, что человек подвержен влиянию страстей и искушению дьявола, но что Божественное в нем должно побеждать .
 

 
Лев Гумилёв на прогулке с женой Натальей Викторовной.
 
В конце жизни Лев Николаевич писал в своем Автонекрологе:  Единственное мое желание в жизни (а я сейчас уже стар, мне скоро 75 лет) — это увидеть мои работы напечатанными без предвзятости, со строгой цензурной проверкой и обсужденными научной общественностью без предвзятости, без вмешательства отдельных интересов тех или иных влиятельных людей или тех глупых, которые относятся к науке не так, как я, то есть использующих ее для своих личных интересов. Они вполне могут оторваться от этого и обсудить проблемы правильно — они достаточно для этого квалифицированы. Услышать их беспристрастные отзывы и даже возражения — это последнее, что я хотел бы в своей жизни. Разумеется, обсуждение целесообразно в моем присутствии, по процедуре защиты, когда я отвечаю каждому из выступающих, и при лояльном отношении присутствующих и президиума. Тогда я уверен, что те 160 моих статей и 8 книг общим объемом свыше 100 печатных листов получат должную оценку и послужат на пользу науке нашего Отечества и ее дальнейшему процветанию .
 

 
Льва Николаевича Гумилёва лишь условно можно назвать историком. Он - автор глубоких, новаторских исследований по истории кочевников Срединной и Центральной Азии в период с III века до нашей эры по XV век нашей эры, исторической географии - изменения климата и ландшафта того же региона за тот же период, создатель теории этногенеза, автор проблем палеоэтнографии Средней Азии, истории тибетских и памирских народов в I тысячелетии нашей эры. В его трудах огромное внимание было уделено проблеме Древней Руси и Великой Степи, освещаемое с новых позиций.
 
К сожалению, с поэтическим наследием Льва Николаевича широкая публика познакомилась только недавно. И это - неудивительно, потому что поэтическим творчеством Гумилёв занимался только в молодости – в 1930 годы и позже, в Норильском лагере, в 1940-е годы. Вадим Кожинов писал:  Несколько опубликованных стихотворений в последние годы его (Л.Н.Гумилёва) не уступают по своей художественной силе поэзии его прославленных родителей  - то есть классиков русской литературы Николая Гумилёва и Анны Ахматовой.
 
Качается ветхая память
В пространстве речных фонарей
Стекает Невой мех камнями,
Лежит у железных дверей.
 
Но в уличный камень кровавый
Ворвались огни из подков
И выжгли в нем летопись славы
Навек отошедших веков.
 
Сей каменный шифр разбирая
И смысл узнавая в следах,
Подумай, что доля святая
И лучшая – память в веках.
 
1936 год.
 
Одно из его стихотворений  Поиски Эвридики  было включено в антологию русской поэзии XX века  Строфы века  под редакцией Евгения Евтушенко.
 
ПОИСКИ ЭВРИДИКИ
 
Лирические мемуары
 
Вступление.
 
Горели фонари, но время исчезало,
В широкой улице терялся коридор,
Из узкого окна ловил мой жадный взор
Бессонную возню вокзала.
В последний раз тогда в лицо дохнула мне
Моя опальная столица.
Все перепуталось: дома, трамваи, лица
И император на коне.
Но все казалось мне: разлука поправима.
Мигнули фонари, и время стало вдруг
Огромным и пустым, и вырвалось из рук,
И покатилось прочь – далеко, мимо,
Туда, где в темноте исчезли голоса,
Аллеи лип, полей борозды.
И о пропаже мне там толковали звезды,
Созвездья Змия и созвездья Пса.
Я думал об одном средь этой вечной ночи,
Средь этих черных звезд, средь этих черных гор -
Как милых фонарей опять увидеть очи,
Услышать вновь людской, не звездный разговор.
Я был один под вечной вьюгой -
Лишь с той одной наедине,
Что век была моей подругой,
И лишь она сказала мне:
“Зачем вам трудиться да раниться
Бесплодно, среди темноты?
Сегодня твоя бесприданница
Домой захотела, как ты.
Там бредит созвездьями алыми
На окнах ушедший закат.
Там ветер бредет над каналами
И с моря несет аромат.
В воде, под мостами горбатыми,
Как змеи плывут фонари,
С драконами схожи крылатыми
На вздыбленных конях цари”.
И сердце, как прежде, дурманится,
И жизнь весела и легка.
Со мною моя бесприданница -
Судьба, и душа, и тоска.
 
1936 год.
 
Список таких авторитетных отзывов можно было бы и продолжить. Правда, сам Лев Николаевич не очень ценил свой поэтический талант, а, может быть, и не хотел, чтобы его сравнивали с его родителями. Поэтому значительная часть его творческого наследия оказалась утраченной. Но в конце своей жизни Лев Николаевич вернулся к этой стороне своего творчества и даже задумывал опубликовать кое-что из своих поэтических произведений. Обладая феноменальной памятью, Гумилёв восстановил их, расположив по циклам. Но выполнить этот свой замысел он не успел, и при его жизни были опубликованы лишь две поэмы и несколько стихотворений, да и то - в малотиражных, практически недоступных для широкого читателя сборниках. К 90-летию со дня рождения Льва Гумилёва в Москве вышел сборник  Чтобы свеча не погасла , в который впервые наряду с культурологическими статьями и эссе вошла большая часть его поэтических произведений. Однако ни одного полного собрания его литературных произведений так до сих пор и не появилось, хотя он был великолепным знатоком русской литературы вообще, и поэзии - в частности. Не зря он сам себя однажды назвал  последним сыном Серебряного века . Лев Гумилёв довольно много занимался также и стихотворными переводами, в основном, с языков Востока. Это была работа, которую он делал, главным образом, для заработка, но, тем не менее, относился к ней очень серьезно. В свое время его переводы заслужили похвальные отзывы некоторых известных поэтов. Но они также были напечатаны в малотиражных сборниках и поэтому не очень доступны широкой аудитории.
 
В 1990 году Лев Гумилёв перенес инсульт, но продолжал работать. Сердце Льва Николаевича остановилось 15 июня 1992 года.
 
Лев Гумилёв был похоронен на Никольском кладбище Александро-Невской лавры.
 

 
После смерти мужа Наталья Викторовна заботилась об увековечении его имени и развитии идей, вошла в попечительский совет Фонда Льва Николаевича Гумилёва. Беспокоясь о научном продолжении этнологических исследований, участвовала, пока позволяло здоровье, в проведении Гумилёвских чтений, регулярно устраиваемых Фондом в Санкт-Петербургском государственном университете. Она успела оставить воспоминания о жизни со Львом Николаевичем. Став наследницей авторских прав на труды Гумилёва, она оказалась в непростой ситуации с изданием его трудов. Идеи Гумилёва, при его жизни замалчиваемые, после смерти стало возможным обратить в деньги, и использовать в политических играх. Интересы многих людей пересеклись на его рукописях, Наталья Викторовна и ученики Гумилёва оказались в средоточии этих конфликтов. Результатом стали многочисленные неакадемические издания ученого. И - пренебрежение к его памяти. Достаточно сказать, что памятник на кладбище и мемориальную доску на доме, где он жил, установили благотворители (мэрия Санкт-Петербурга и постпредство Татарстана в СПб). Наталья Викторовна передала квартиру Льва Николаевича городу для организации в ней не просто музея, но и научного центра. Она мечтала, чтобы идеи мужа жили и работали для нашей многонациональной страны. Однако пока научного центра нет, а есть филиал при Музее Анны Ахматовой, и есть опасность, что научные труды Льва Гумилёва затеряются под грузом поэтического наследства великой матери. И для потомков не будет ученого Льва Гумилёва, а лишь герой  Реквиема ...
 
4 сентября 2004 года Наталья Викторовна скончалась на 85-м году жизни, и урна с ее прахом была захоронена рядом с могилой ее мужа.
 
В августе 2005 года в Казани Льву Гумилёву был поставлен памятник. По инициативе президента Казахстана Нурсултана Назарбаева в 1996 году в казахской столице Астане именем Гумилёва был назван один из ведущих вузов страны, Евразийский Национальный университет имени Льва Гумилёва. В 2002 году в стенах университета был создан кабинет-музей Льва Гумилёва. Также имя Льва Гумилёва носит средняя школа № 5 города Бежецка Тверской области.
 

 
Бежецк. Николай Гумилёв, Анна Ахматова и Лев Гумилёв.
 
О Льве Гумилёве был снят документальный фильм  Преодоление хаоса .
 
 
 
 
 
Текст подготовила Татьяна Халина
 
Использованные материалы:
 
Материалы сайта www.levgumilev.spbu.ru
Л.Н.Гумилёв  Автонекролог
Материалы сайта www.gumilevica.kulichki.net
Материалы сайта www.kulichki.com
Лурье Я.С. Древняя Русь в сочинениях Льва Гумилёва. Научно-просветительский журнал  Скепсис . Опубликовано в журнале  Звезда , 1994
Сергей Иванов  Лев Гумилёв как феномен пассионарности  - Неприкосновенный запас. — 1998. — № 1.
 
 

 
 
1 октября 1912 года – 15 июня 1992 года

Вход

Оценить:

1
2
3
4
5
6
7
8
9
10

 
Писатель и философ
 

 

 
 
Жан Бодрийяр родился 20 июня 1929 года во французском городе Реймс.
 
Бодрийяр получил образование в Париже, в Сорбонне. Его первой публикацией стал перевод на французский язык  Разговоров беженцев  Бертольта Брехта. Позже он много занимался сочинениями Петера Вайса. В начале 1960-х годов Бордрийяр перевел несколько сочинений Маркса и Энгельса. В 1967 году он написал развернутую рецензию на книгу Маршалла Маклюэна  Понимание медиа  и с тех пор не прекращал работать над изучением роли средств массовой информации в жизни современного общества.
 
Получив степень доктора философии, в течение нескольких десятков лет он преподавал в Нантеррском университете в Париже, а в 1968 году опубликовал работу  Система вещей  ( Le system des objets ), представлявшую собой развернутую критику современного  общества потребления , ставшую основой проблематики его дальнейшего творчества.
 
Основными темами исследований философа были вопросы соотношения реальности и ее символического отображения, он первым ввел в широкий оборот понятия  симулякр  и  гиперреальность . Оригинальный философский дискурс Бодрийяра представлял из себя гиперкритицизм - тотальную сверхкритическую критику. Термин  симулякр , происходящий от латинского simulacrum -  образ, призрак, подобие , обозначал обманчивое подобие, копию, заменившую оригинал. Своим рождением симулякры были обязаны современному обществу с его бесконечной рекламой, лавинами теленовостей и агрессией новых технологий. Читатели неосознанно доверяют плакату на придорожном щите, ролику на экране или изображению на дисплее гораздо больше, чем реальности, - а значит, живут в симулятивном мире.
 
Известность среди широкой публики Бодрийяр приобрел после публикации эссе о антииракской кампании 1991 года, озаглавленного  Войны в Заливе не было . Основываясь на своей теории  гиперреальности симулякров , Бодрийяр делал вывод, что эта кампания стала первой в мировой истории  виртуальной войной , события которой были сконструированы СМИ. Эту тему Бодрийяр развил, говоря о терактах в США 11 сентября 2001 года, которые он считал началом  четвертой мировой войны, в которой глобализм противостоит самому себе  (эссе  Дух терроризма ).
 
Всего Бодрийяр написал около 50 книг, как правило, находившихся на грани философии и литературы. В число самых известных его трудов входили произведения  Система вещей  в 1968 году,  К критике политической экономии знака  в 1972 году,  Зеркало производства  в 1975 году,  Символический обмен и смерть  в 1976 году,  В тени молчаливого большинства  в 1978 году,  О совращении  в 1979 году,  Симулякры и симуляции  в 1981 году,  Фатальные стратегии  в 1983 году,  Америка  в 1986 году,  Экстаз коммуникации  в 1987 году,  Прозрачность Зла  в 1990 году,  Год 2000 может не наступить  и другие произведения.
 
Бодрийяр называл самого себя  симулякром Бодрийяра , и по его собственным словам, он  не являлся в строгом смысле философом . В брошюре  Войны в заливе не было  операцию американцев против Ирака Бодрийяр назвал  войной с презервативом  - без официального объявления военных действий, полной предосторожностей и уступок, ведущейся под покровительством ООН и, главное, не имевшей развязки. Единственной победившей стороной были телеоператоры, оказавшиеся в центре событий, и телезрители, смаковавшие экшн-кадры -  вот почему прицельные бомбардировки тщательно обходили антенны иракского телевидения (хотя они колют глаз в небе Багдада) .
 
Точно также практические законы реального давно недействительны и в мирных условиях, на уровне повседневности. Обоснованию этого тезиса посвящено самое первое сочинение Бодрийяра - прославившая его  антикапиталистическая  книга  Система вещей , вышедшая в 1968 году. Предмет исследования в  Системе вещей  - феномен  потребления , существующий в современном буржуазном обществе (кстати, уже следующий труд Бодрийяра 1970 года так и назывался -  Общество потребления: мифы, структуры ).
 
Потребление, по Бодрийяру, есть явление именно современное, несмотря на то, что люди во все времена что-то покупали, чем-то пользовались, от чего-то получали удовольствие:  Потребление - это не материальная практика, оно не определяется ни пищей, которую человек ест, ни одеждой, которую носит, ни машиной, в которой ездит, ни речевым или визуальным содержанием образов или сообщений (имеется ввиду, прежде всего, реклама. -  Журнал ), но лишь тем, как все это организуется в знаковую субстанцию . То есть мы  потребляем  не машину, часы или стиральный порошок (таковы некоторые из  персонажей  книги Бодрийяра), а - в этом наше отличие от предков - знаки вещей. Нами управляет не физиология, а, так сказать, социальная семиотика.  Среда, в которой мы живем, в высшей степени насыщена риторикой и аллегорией , - сказано у того же Бодрийяра. Какие уж тут органические законы реальности?
 
Бодрийяр вовсе не склонен призывать обывателей, в духе Руссо, вернуться  назад к природе , жить, сообразуясь лишь с инстинктами и здравым смыслом. Наоборот, для галантного француза Бодрийяра знак-симулякр, заступивший на место реальности, плох оттого, что слишком прост, однозначен. Знаку он противопоставляет символ. Простейшей логике натурального обмена, развитого в феодальном обществе (и, казалось бы, идеального в случае возвращения в  золотой век  докапитализма), он противопоставляет символический обмен обществ архаических (см. книгу  Символический обмен и смерть  1976 года). В них вещь, не имеющая стоимости, не стала еще ни товаром, ни знаком, зато вовлечена в ритуальные обряды  дарения ,  жертвоприношения ,  потлача  - необоснованной траты. Символ ритуален, многозначен. В нем есть некоторая недоговоренность. А именно недоговоренность прельстительна и способна соблазнить.
 
В  Обществе потребления  Бодрийяр выделяет как бы два разных вида потребления. Одно является удовлетворением нужд, потребностей людей (этот тип потребления характерен во многом для предшествующих исторических эпох, хотя и в те времена существовали анклавы показного потребления), его Бодрийяр выносит за рамки специфически современного потребления, не о нем у него идет речь. Предметом его рассмотрения выступает исключительно знаковое потребление, ставшее своего рода кодом, языком общения между людьми. Это двоякое понимание потребления, с одной стороны, придает мысли Бодрийяра определенную осторожность, смягчая крайности его оценок. С другой стороны, оно свидетельствует об амбивалентности и даже противоречивости его мысли. Действительно, постоянно выступая против убеждения в существовании у людей естественных потребностей, он сам подчас наводит на мысль, что в силу вышесказанного знаковый характер потребления является вторичным в отношении исторически более знакомой связи индивида с объектом потребления. В своих более поздних работах Бодрийяр сосредоточивается исключительно на анализе вселенной знаков, включающей в себя не только сферу потребления, но и политику, и производство.
 
Потребление у Бодрийяра распространяется не только на вещи, но и на время, пространство, природу, на все окружение человеческой жизни, на зрительные, звуковые образы, создаваемые средствами массовой информации, на политические, культурные отношения людей и т. д. Поэтому французское слово  objet  переводится в настоящем издании в философском духе как  объект , то есть объект потребления, хотя иногда используются слова  вещь  или  предмет , когда в тексте речь явно идет о них.
 
Первым фактом, с которым столкнулся Бодрийяр на пути исследования потребления, был факт непрерывного роста производства и видимого изобилия в западных обществах конца 1950 и 1960-х годов XX века. Бодрийяр не видит в мире потребления места для отчуждения, так же как не видит в нем места для личности и ее инаковости, для души и трансцендентного. Действительно, идея отчуждения, как ее развивали Гегель и Маркс, или упоминаемые Бодрийяром мифы о сделке с Дьяволом характерны для эпохи производства (рыночного капитализма с присущим ему стихийным разделением труда).
 
Бодрийяр не чужд мысли о различных формах вреда, которые промышленный рост наносит людям и среде обитания; он отмечает и связанное с ростом экономическое расточительство (например, когда экономика работает на военную промышленность). Он издевается над тем, что расходы, направленные на ликвидацию различных форм вреда, наносимого обществу промышленностью, засчитываются также в число показателей роста. Он даже утверждает, что  повсюду сталкиваются с точкой, где динамика роста и изобилия становится кругообразной и обращается на самое себя . Но его позиция далека от моралистической критики роста, от распространенного стремления добиться исключительно полезного употребления богатств, созданных современной промышленностью. Мысль Бодрийяра парадоксальна, он доказывает, что, во-первых, не может быть чистой полезности, с ней всегда связаны и злоупотребления, и что, во-вторых, вопреки видимости, в развитых индустриальных обществах нет изобилия.
 
Настоящее изобилие, считает он, было у древних кочевых народов, ибо изобилие - это не количество произведенных вещей, оно не измеряется цифрами, а выражается в отношениях людей, в мироощущении человека, в уверенности, что средств для удовлетворения его потребностей всегда достаточно. А современное общество живет в постоянном страхе перед исчерпаемостью природных ресурсов, с ощущением их нехватки. Но это только один из показателей отсутствия изобилия в современных обществах.
 
Второй и очень существенный показатель состоит в том, что современное производство создает, с одной стороны, возможность для расточительства и одновременно, с другой стороны, порождает относительную нищету. Данный тезис напоминает марксистское положение о классовом неравенстве, но он отличается от него, ибо Бодрийяр снабжает его разъяснением, что нищета, о которой идет речь, не локализуется в определенных группах, эта нищета вместе с расточительством структурирует общество, каковое имеет два полюса: структурное расточительство (изобилие) и структурную нищету. Рост, таким образом, не ведет к изобилию.
 
Второй парадокс Бодрийяра относительно роста заключается в том, что рост не ведет к равенству, он живет неравенством. Производственный рост в западных странах стимулировал появление проектов в духе социального равенства. Однако, по мнению Бодрийяра, подобные проекты имеют в виду секуляризованное равенство, сведенное исключительно к равенству в материальных благах, которое можно подсчитать с помощью цифр.
 
Таким образом, это, по выражению Бодрийяра,  формальное равенство ,  равенство перед объектом , перед  телевизором, автомобилем и стереосистемой .
 
Бодрийяр разоблачает эгалитаристские иллюзии, связанные с ростом. Он руководствуется при этом другими мотивами, чем коммунисты или социал-демократы, с точки зрения которых для ликвидации неравенства достаточно вмешательства политической воли. Конечно, в СССР с помощью политической воли была достигнута большая степень равенства, чем в западных странах, хотя и в СССР неравенство сохранялось. Для Бодрийяра сохранение неравенства объясняется не недостатком благонамеренной политической воли, а тем, что общества не могут существовать без дифференциации. Всякое общество производит дифференциацию, социальные различия, а продуктивистская система, рост доводит эту функциональную  разность уровней  до крайности. Неравенство, таким образом, - неизбежная черта обществ промышленного роста, присущий им способ существования. Поэтому Бодрийяр считает ложным спор о том, эгалитарен или неэгалитарен рост. Необходимо, по его мнению, перевернуть проблему и понять, что  именно сам рост является следствием неравновесия , что  именно необходимость самосохранения неэгалитарного социального порядка , социальной структуры, основанной на привилегиях, производит и воспроизводит рост как свой стратегический элемент. Бодрийяр может поэтому рассматривать рост как компромисс между эгалитарными демократическими принципами и основным социальным императивом сохранения системы привилегий и господства. Равенство в таком случае оказывается вторичной ценностью и производной функцией от неравенства, оно является алиби для жизнеспособности системы.
 
Бодрийяр думает, что даже если материальное равенство и будет достигнуто в ситуации роста, то неравенство не исчезнет, оно сохранится, будучи перенесено в области знания, культуры, властных отношений. Неравенство в этих отраслях еще труднее устранить, чем в области материального благосостояния. Бодрийяр констатирует, что, например, в отношении обычного питания, одежды, некоторых предметов домашнего обихода в западных обществах на уровне цифровых показателей просматриваются тенденции уравнивания. Но возникли новые потребности, которые удовлетворяются очень неравно: потребности в чистом воздухе, зелени, воде, тишине. Крупные различия существуют в доступе к таким объектам потребления, как комфортабельное жилье, транспорт, досуг. В целом, утверждает Бодрийяр, рост производства ничуть не больше способствует уравнительности и гомогенизации населения, чем школа или всеобщее избирательное право. Тенденции гомогенизации сохраняются, поскольку есть неравенство, уравнение имеет смысл только в отношении к неравенству.
 
Третий парадокс Бодрийяра относительно роста заключается в том, что потребление рассматривается как  потребительская сила , входящая вместе с производством в цикл расширенного воспроизводства производительных сил. Рассуждение в этом направлении начинается с того, что Бодрийяр выдвигает свою излюбленную мысль о социальном характере потребления и источников его безграничного роста. Тут решающую роль играют понятия статуса, престижа, социальной дифференциации и иерархии.
 
Бодрийяр подчеркивает, что никогда не потребляют объект в его потребительной ценности, он всегда предстает в потреблении как знак статусной иерархии, или приближая человека к определенной группе, или отдаляя его от нее. Выбор человека в области потребления только кажется свободным, на деле человек испытывает принуждение к дифференциации. Именно это, по Бодрийяру, объясняет безграничный характер потребления, ведет к тому, что потребительский спрос обгоняет гигантский рост производительности, составляя для производства  резервную армию потребностей , стимулирующих экономический рост.
 
В данном случае может показаться, что Бодрийяр стоит на точке зрения приоритета социального (взятого в специфическом смысле знакового потребления) в отношении экономического в современных обществах и более того - в отношении развития этих обществ в целом. Некоторые формулировки Бодрийяра можно интерпретировать в этом смысле: например, когда он замечает, что логика дифференциации, от которой зависит производство потребностей, не является составной частью глобального экономического исчисления, а представляет собой автономную переменную общественного развития, определяющую все остальные переменные. И действительно, знаковый характер человеческих отношений, берущий начало в социальной сфере потребления, распространяется, по Бодрийяру, на сферы политики, культуры, экономики.
 
Но указанная идея об автономном росте потребностей вследствие стремления к статусной дифференциации не исчерпывает концепции Бодрийяра в  Обществе потребления . Он считает, что из всего обилия потребностей, выросших из желания подтвердить свой статус или достичь более высокого социального положения, система производства поощряет и удовлетворяет только адекватные ей потребности. Он пишет:  В системе роста нет, и не может быть независимых потребностей, существуют только потребности роста , потребности расширенного воспроизводства капитала и производительных сил. И если капиталу более выгодно производить ядерное оружие, чем финансировать школы, производство будет ориентироваться на ядерное оружие. Кстати, пример с ядерным оружием напоминает, что не только индивидуальные потребности подчиняются соображениям статуса и престижа, но и государственные расходы, ибо ядерное оружие производится в настоящее время не столько с целью его реального использования, сколько с целью укрепления государственного престижа в мировом сообществе. Но этот пример напоминает также, что, ведя в своей книге речь исключительно об индивидуальном потреблении, о его статусности и знаковости, Бодрийяр не уделяет достаточного внимания в анализируемой работе громадной области стимулов к производству, исходящих из государственной сферы и от самой экономики.
 
Важно подчеркнуть его интересную мысль, которую он развил в своей политической экономии знака, а именно, что связь производства и потребления в современных развитых обществах выражается, с одной стороны, в отборе из арсенала потребностей тех, которые наиболее важны для роста производства, а с другой стороны, в обретении производством и трудом знакового характера. Аналогичную мысль выразил на свой лад Элюль в работе  Технологический блеф , когда он доказывал, что многие производственные расходы давно уже не связаны с подсчетами экономической рентабельности, а представляют собой гигантский нарост в экономике, служащий реально лишь поддержанию мифа о росте.
 
Изложенные увлекательно и с блеском, мысли Бодрийяра о промышленном росте, о повседневности и потреблении, о равенстве и неравенстве в развитых индустриальных обществах еще только подводят к его главной идее насчет роли  знака  в названных обществах. Знак в его толковании имеет разные аспекты, но в любом случае это объект потребления, объект-знак. Он выступает как знак счастья (люди ищут счастья в обладании объектами), или как знак престижа, обладающий различительной ценностью, или, наконец, как знак реальности. Последнее для Бодрийяра особенно важно и связано с его размышлениями о влиянии на людей информационных образов. Но во всех случаях знак заменяет собой реальность: реальную жизнь, реальные отношения. Объекты вытесняют из жизни человека других людей, а сам он исчезает как субъект, превращаясь в человека-объект, который, подобно вещи, выполняя определенную функцию, фигурирует в межчеловеческих отношениях. Знаковое потребление охватывает всю жизнь людей, начиная от потребления вещей и до потребления среды человеческой жизни, куда входят труд, досуг, культура, социальная сфера, природа. Все названное входит в человеческую жизнь в виде потребляемых знаков,  симулякров , превращая всю ее в симуляцию, в манипуляцию знаками. Знак,  симулякр , как бы помогает человеку овладеть реальностью, но одновременно он уничтожает реальное, заменяя его собой.
 

 
Бодрийяр раскрывает перед читателями удивительный мир, в котором рухнули социальные, политические, идеологические связи и в котором их место занимает знаковое потребление, и оно же выполняет функцию их интеграции. Идея разрушения общественных связей в силу безразличия масс к любому рациональному проекту, к любой идеологии с большой силой выражена Бодрийяром в работах 1980-х годов, появившихся в связи с приходом к власти во Франции социалистов. Но мысль эта уже содержалась и в первых работах Бодрийяра; он вообще удивительно последователен в своих концепциях, центрированных на идее знака. В  Обществе потребления  он развивает мысль о том, что вопреки видимости, создаваемой идеологиями, людей в развитых обществах связывают не демократические, эгалитаристекие ценности, не вера в верховенство нации и права личности, а потребление, которое обеспечивает дифференциацию людей и их сходство, заданное определенными потребительскими моделями. Социологи обычно говорят о двух как бы различных наклонностях людей: об их склонности к отличию и склонности к адаптации в отношении общественных структур, проявляющихся в той или иной ситуации. Бодрийяр говорит о едином и всеохватывающем процессе дифференциации людей с помощью объектов потребления. Указанная дифференциация как бы заменяет собой реальные противоречия общественной жизни, ведет к их рассасыванию и тем самым к исключению из общественной жизни взрывчатых ситуаций. Здесь корни интеграционного эффекта потребления: вступив в состязательную конкуренцию на уровне потребления, человек принимает правила общественной игры. В этом смысле интегрировать общество не значит установить равенство взамен существующих противоречий; это значит сделать так, чтобы вместо противоречий появилось различие в стиле потребления:  Решение социального противоречия состоит не в уравнивании, а в дифференциации . Именно таким образом, производя многоаспектную дифференциацию, потребление может заменить собой социально-политические и идеологические механизмы и осуществить интеграцию всего общества.
 
Но подобную интеграцию вряд ли можно считать прочной; не может быть стабильности в обществе, где реальные личности исчезли, уступив место персонализованным индивидам, каждый из которых - модус на пересечении индустриально произведенных различий, где вместо реальных интересов и страстей повсюду наблюдается лишь игровая деятельность с объектами, где люди манипулируют объектами-знаками, не испытывая при этом ничего, кроме простого любопытства. Такое общество вызывает у Бодрийяра сильное предчувствие катастрофы; так было в 1970-е годы, так будет и в 1980-е годы XX века, когда Бодрийяр обвинит массы в том, что они все превращают в  зрелище , так что политика стала  спектаклем , политики - актерами, а народ - публикой на политическом представлении. В 1970-е годы он понимал, что общество  спектакля  не может быть устойчивым.
 
Отмечалось, что потребление включает в свою сферу все: не только вещи, но и отношения, историю, природу, даже науку и культуру. И во всех случаях феномены, попавшие в сферу потребления, приобретают свойства потребляемой вещи: они служат знаками престижа и средствами иерархии, они испытывают на себе цикл моды, представляют собой, например, не науку, а знак науки, не культуру, а знак культуры и т. п.
 
Бодрийяр приводит пример частой в наши дни профессиональной переподготовки и доказывает, что только отчасти она диктуется прогрессом знаний; в ней явственно проступает и другой потребительский аспект: она удовлетворяет потребность быть  в курсе , чтобы достичь успеха в профессиональной деятельности, она подчиняется своеобразным велениям моды в области знаний. Как пишет Бодрийяр,  ценности науки, техники, квалификации и компетенции отступают перед переподготовкой, то есть перед давлением мобильности, статуса и профиля карьеры .
 
Та же потребность быть в  курсе , следовать моде в интересах статусной конкуренции управляет сегодня отношением к культуре. Последняя в таком случае  составляет абсолютную противоположность культуре , понятой как наследие трудов, мыслей, традиций, как особое измерение теоретического и критического размышления. Дело не в том, что, став объектом потребления многих, культура приобретает какое-то специфическое содержание, что она  вульгаризируется . Дело в том, что она становится  эфемерным знаком  и производится, как и все материальные блага, с определенной цикличностью и с заранее предусмотренной целью последующей переработки; произведения культуры подчинены определенной системе  следования, чередования, комбинаторной модуляции, каковой подвержены и длина юбок или телевизионные передачи .
 
Превращение культуры в объект потребления Бодрийяр доказывает на примере поп-арта, деятели которого ставят целью создавать произведения, которые бы могли интегрироваться в мир объектов потребления. Их честолюбие заключается в том, чтобы уничтожить дистанцию между миром искусства и миром объектов, низвести произведения искусства на уровень объектов потребления, примирить объект живописи и живопись-объект, хотя, как замечает Бодрийяр, им не вполне удается порвать связь с традиционным искусством и с процессом творческого преобразования действительности.
 
Самое существенное в бодрийяровской трактовке знака раскрывается в ходе анализа им тех образов действительности, которые создают средства массовой информации (радио, телевидение, реклама и т. п.). Вернее, не образов, ибо понятие  образ действительности  еще содержит идею о том, что массмедиа пытаются представить действительность в ее сущности, в ее  истинности . Но они, по Бодрийяру, дают не  образ  действительности, а ее  знак , нагруженный совсем другими коннотациями, не выражаемыми понятиями  смысла ,  истины  и т. д. И первая из этих коннотаций - ощущение чередования, следования между информацией о событиях и рекламой, которое уравнивает между собой значимость информации и рекламы. У них один статус в эфире, только реклама дает знак товара, а информация предлагает знак действительности.
 
Примерно то же происходит, когда взгляд человека, перебегая с одних товаров, предлагаемых уличными торговцами, на другие, вдруг натыкается на нищего, который в этом ряду воспринимается тоже как продавец своего товара - своего увечья, убожества. Но так же как реклама не истинна и не ложна, находится по ту сторону истины и лжи, создавая просто запоминающийся знак вещи, так и передаваемая информация не истинна и не ложна, она имеет другой статус, дает зрелище, а не событие, знак, а не отражение реальности. Выработка зрелищности несет отпечаток технического устройства информационного средства, то есть  медиума . С помощью средств информации мы вступаем в мир псевдособытий, псевдоистории, псевдокультуры. Фальсифицируются события, само содержание посланий.
 
Говоря о рекламе, Бодрийяр затрагивает темы культа тела и сексуального освобождения. Проявления культа тела он отмечает, например, в шумной пропаганде спорта, в постоянной рекламе косметической продукции и средств ухода за телом, в мании здоровья, сопровождающейся неслыханным ростом использования лекарств и различных медицинских услуг. Культ тела свидетельствует о том, что оно в наше время заняло место души. В результате, делает вывод Бодрийяр, трансцендентное исчезло из мироощущения современного человека, уступив место абсолютной имманентности объектов потребления, самым прекрасным из которых является наше тело. Причем культ тела относится не к реальному телу; в рекламе и прочих СМИ мы имеем дело с телом-фетишем, телом-товаром, человека приглашают ухаживать за своим телом, так как его красота, стройность, ухоженность составляют знак престижа, орудие в статусной конкуренции. В этом же духе Бодрийяр рассматривает навязчивость сексуальной темы в СМИ. Повсеместно наблюдаемое сексуальное неистовство показывает, что настоящая сексуальность, как и реальное тело, исчезла, она заменена знаком тела и пустой, знаковой сексуальностью. Безудержная эксплуатация женского тела в рекламе, в фильмах свидетельствует о том, что реальная женщина оттеснена, забыта, что реальная эмансипация женщин не произошла, она заменена массмедийной профанацией женского тела как знака сексуальности, а это отождествление женщины и секса является показателем ее порабощения.
 

 
Бодрийяр задается вопросом: в чем причина чрезвычайного оживления тем тела и секса в современных условиях? Прежде всего, напрашивается ответ, согласно которому тело помогает торговать, красота помогает торговать. Но это, как думает Бодрийяр, не главное; главное же заключается в том, что прославление тела и пропаганда практики ухода за ним служат целям интеграции индивидов в общество потребления. Идеология тела, по его убеждению, предохраняет от разрушения индивидуалистическую систему ценностей и связанные с ней общественные структуры. Однако можно ему возразить, что дело не обстоит так однозначно. В идеологизированных тоталитарных обществах, каким, например, была гитлеровская Германия, культ здорового тела служил для целей производственного и военного использования людей, то есть был включен в систему групповых ценностей. Культ тела оказался в настоящее время включен в систему индивидуалистических ценностей, поскольку тело становится орудием в конкурентной борьбе.
 
Жесткость, функциональность подхода к телу и человеческим отношениям в обществе потребления (конечно, не реклама является их причиной; она лишь закрепляет тот стиль человеческих отношений, который сложился в мире господства меновой стоимости) порождают протест, тоску по утраченной человеческой теплоте. И общество воспринимает эту потребность и отвечает на нее, насаждая официально отношения общественной заботы (социальные трансферты, услуги, улыбки служащих и т. п.). Повсюду поощряется способность к контактам, умение заслужить одобрение других людей, соответствовать стилю отношений, сложившихся в группе. Большие социальные цели групповой деятельности становятся как бы не важны; на первый план выдвигается умение ладить с другими людьми, точнее, манипулировать ими.
 
Черты подобного стиля отношений просматривались и в позднем советском обществе. Оно тоже было своеобразным обществом потребления. Официально провозглашаемые большие цели для многих людей обратились в пустые знаки. Люди были погружены в имманентность повседневных отношений. Можно вспомнить и развитое в советские времена престижное потребление (хотя само потребление находилось на гораздо более низком уровне, чем на Западе), настоящая охота велась за модными, особенно западными товарами. Официальные праздники, правительственные и партийные церемонии, отчеты о которых разносили по стране радио и телевидение, газеты, превратились в простые зрелища и знаки верности революционным ценностям, хотя сами эти ценности уже не вызывали живого отклика в душах. Настроение потребительства развивала и сама политика государства, которая ориентировалась на промышленный рост и подавалась пропагандой как основа для улучшения материального благосостояния широких масс (и таковое действительно происходило, хотя, может быть, не в тех масштабах и не на том уровне, которого жаждало население, глядя на Запад).
 
Бодрийяр не видит сил, способных изменить существующее положение вещей. Он констатирует лишь существование нецеленаправленных форм протеста, связанных с. насилием или ненасильственных; таковы немотивированные преступления, депрессивность (усталость, самоубийства, неврозы), формы коллективного бегства от действительности (наркотики, хиппи). С его точки зрения, общество потребления ориентировано исключительно на  позитивное  удовлетворение желания. Но желание амбивалентно, его удовлетворение оставляет за скобками негативную сторону желания, которое подавляется и, не находя себе применения, кристаллизуется в огромный потенциал тоски. Последний превращается в деструктивную общественную силу, порождающую потрясающие акты немотивированного насилия. Но является ли немотивированный протест насильственным (убийства без видимой цели) или ненасильственным (неврозы), он всегда означает отказ от активизма общества, отказ от общества благосостояния как новой репрессивной системы.
 
Согласно Бодрийяру, обществами потребления не обязательно являются богатые общества, хотя определенный уровень излишества при этом необходим. Потребительским общество делает изменение отношения к ценностям, распространяющееся отношение к ним как к пустым знакам, чему особенно способствуют радио, телевидение, разные формы рекламы. Общество потребления культивирует у людей особую ментальность с опорой на знаки, с верой, что знаки (вещи-знаки, отношения-знаки, ценности-знаки) помогают обрести счастье, овладеть окружающим миром, тогда как на деле происходит погружение человека в ирреальный мир знаков. В  Обществе потребления  Бодрийяр еще различает до некоторой степени большую жизнь - сферу политики, науки, культуры, - в которой он отмечает присутствие трансцендентного, и маленький мир повседневной жизни, мир замкнутый и всецело имманентный. В более поздних своих работах он распространит знаковость и имманентность на всю сферу общественной жизни и заявит в результате о  конце социального, политического, экономического .
 
Действительно, можно понять, что общество потребления неустойчиво именно вследствие своей пустоты и жизни среди потребительских миражей. Будет ли оно уничтожено изнутри загнанными внутрь общественными силами или извне - в результате угроз, которые ему несет существование бедных народов или нехватка ресурсов, и будет ли оно вообще уничтожено, покажет будущее. Иллюзорное существование в мире потребления, и тут приходится возразить Бодрийяру, никогда не охватывало полностью всей общественной жизни, а реальные ценности всегда продолжали существовать среди людей, даже будучи оттеснены с переднего плана. Возможно, суровая история, которая, как обнаружится, никуда не исчезала, положит конец жизни среди зрелищ и миражей человека общества потребления.
 
Текст взят с сайта www.uriel.ru
 
 
 
"МЕЛАНХОЛИЧЕСКИЙ НИЦШЕ"
 
Интервью Жана Бодрийяра, апрель 2002 года
 
Журнал "Эксперт"
 

 
 
- Сегодня, спустя более, чем полгода после одиннадцатого сентября, согласитесь ли вы с утверждением, что этими событиями закончилась эпоха постмодерна? И если да, то кто был, по вашему выражению, "провокатором конца"?
 
Для начала неплохо бы разобраться с термином "постмодернизм", который применяется слишком произвольно. До такой степени произвольно, что я бы назвал это понятие неопознанным теоретическим объектом. Да, современная эпоха - эпоха модерна - переживает драматический период, но можно ли говорить о ее конце? Скорее речь идет об иллюзии конца, о некоей мечте о конце всего - общества, политики, истории. И мы тешим себя этой иллюзией. Модернизм - явление необратимое, а потому четкой линии водораздела между ним и постмодерном, я думаю, нет. Я бы скорее сказал, что модернизм развивается нелинейным образом, что он отражает сам себя, как в зеркале, его развитие как бы ускоряется, принимая иной характер - иногда характер катастрофы. В сущности, эпоха модерна это эпоха кризисов: начиная с девятнадцатого века кризис неизменно сопровождал прогресс и все, что ему сопутствует. В фазе ускорения кризис принимает характер катастрофы, и тут возможны мутации. Может быть, роковая дата одиннадцатое сентября стала некоей критической точкой в развитии виртуальной катастрофичности эпохи модерна. Это одновременно судороги модернизма и приостановка его движения. В любом случае, мы уже не сможем верить в эту эпоху - наше доверие подорвано. Идеальная картинка потускнела: постмодернизм как идеальная фаза модернизма, наверное, окончился. В то же время много говорилось о том, что постмодернизм это конец истории, но после одиннадцатого сентября она продолжается. Мы жили в виртуальном мире - теперь возвращаемся в реальный. Вот с этим я не согласен.
 
- То есть, на ваш взгляд, система выстояла?
 
Да, но она утратила свою рациональность, структура ее изменилась, она поражена неким вирусом. Есть явные признаки ее разложения, она вроде функционирует, но как бы умозрительно, спекулятивно. Так иногда бывает с экономикой. Производство, эволюция, прогресс - этого больше нет, есть только умозрительные построения, зыбкие и неустойчивые. Конечно, глобализация, мондиалистское движение, продолжается, но события одиннадцатого сентября, прозвучав сигналом тревоги, все же эту тенденцию притормозили.
 
- Какова во всем этом роль терроризма? Можно ли говорить о появлении новой исторической силы или это проявление тотального антагонизма?
 
Есть проблема системы, которая находится в состоянии борьбы со своей собственной, внутренней катастрофой, - она в серьезном кризисе. Система несет в себе что-то самоубийственное, что-то, что идет слишком далеко - за пределы собственного конца. И в этот момент терроризм со своими религиозными, фанатичными мотивациями становится посредником или, точнее, оператором этого внутреннего кризиса системы. В нем находит воплощение возможность крушения системы.
 
Когда я это говорю, я, конечно, не имею в виду, что терроризм есть порождение системы, что это плод деятельности ЦРУ или что-нибудь в этом роде, - такие разговоры ходили. Конечно нет. Терроризм - это внешняя сила, которая приходит извне принять участие во внутренней драме системы - со своими актерами. Но их действия начинают резонировать с разладом, во власти которого находится система, - в качестве метафоры я употреблял даже слова "самоубийство системы". Здесь, правда, надо признать, что наряду с исламским терроризмом существует и внутренний американский терроризм, я говорю о крайне правых, о военных, о Пентагоне и так далее. Помните события в Оклахоме? Может быть, между этими силами есть некое притяжение, ощущение сообщничества, хотя в реальности быть заодно они не могут.
 
- Но почему же все-таки мусульмане? Ведь есть же и другие традиционные, мощные цивилизации, живущие своей жизнью, не похожей на жизнь Запада.
 
Но исламский мир - единственная культура, которая отрицает западную систему ценностей, систему ценностей эпохи модерна. Китайцы, японцы, индусы, по крайней мере сегодня, не противопоставляют себя процессу глобализации. Их культуры не антагонистичны западному мондиализму. Однако нельзя исключать, что по мере развития мондиализма особенности и своеобразие этих цивилизаций начнут ему противоречить. Очаги таких противоречий - лингвистических, религиозных, этнических - мы уже видим довольно часто, они множатся и могут взорвать ситуацию. Но сегодня это ислам. Имеет ли это противостояние религиозную сущность? Не думаю. Вряд ли речь идет о возрождении древнего ислама. Нынешний ислам это тоже продукт глобализации и эпохи модерна. Он умело и агрессивно использует плоды западного прогресса, его техническое совершенство: с технологической точки зрения покушение одиннадцатого сентября - это настоящий перформанс. Это потрясающе.
 
- То есть ни нового средневековья, ни нового ренессанса ждать не следует?
 
Я не думаю, что этот ислам - террористический ислам - несет с собой средневековье с его варварством, архаикой. Нет, это современная сила, которая пытается противостоять мондиализму и модернизму в их системе координат - политических, экономических, технологических и прочих. Запад стал доминирующей силой, и это - унижение для других цивилизаций. Я не говорю о примитивных культурах, которые прожили свой век и исчезли с лица земли. Речь идет о древних, мощных, традиционных культурах, которые чувствуют себя оттесненными на задний план: их превращают в маргиналов. В том числе и в самих западных странах. Мы по сути вытеснили все другие системы ценностей. Но самое смешное во всем этом то, что западные ценности таковыми более не являются - мы сами их уничтожили. Наша система к ним равнодушна: она отлажена, высокотехнологична, оперативно функционирует, но о ценностях нет и речи. У мусульман они есть, а у нас - нет.
 
- Вы говорите о религии?
 
Я сейчас говорю о моральных, трансцендентных, истинных ценностях. Мы о них рассуждаем, но в реальности их больше нет. Мы движемся с нарастающей скоростью, но не знаем куда.
 
- Кризис демократии?
 
Демократия обладает большим запасом возможностей автокоррекции, самоналадки. Но сегодня, похоже, эти возможности истощились. Взять хотя бы систему народного представительства - посмотрите, во что она превратилась в Америке. И у нас, во Франции, не лучше. Это не демократия, это издевательство. Права человека, свобода, демократия - все это превратилось в пародию. И очень мало шансов, что систему можно откорректировать.
 
У русских философов конца девятнадцатого века есть теория, согласно которой в жизни всякой цивилизации есть три периода: первичная простота, цветущая сложность и вторичное упрощение, которое может принимать форму всеобщего усреднения и объединения. И этот период - последний, это - закат цивилизации. Возможно, Запад вступает как раз в эту стадию своего развития?
 
Мне эта теория кажется довольно верной. Наша система достигла стадии предельной насыщенности и теперь начинает опошляться - в вашей трактовке это фаза вторичного упрощения: происходит нивелирование ценностей. Это мне напоминает известное высказывание Хайдеггера о том, что падение человека происходило дважды: первый раз - в грех, второй - в банальность. И то, что происходит с модернизмом, это не упадок, это опошление. И это происходит на мировом уровне: все культуры упрощаются, делаются всеобщим достоянием, поскольку идет широкий обмен. Все становится равноценным, эквивалентным, и в этот момент всеобщего упрощения окончательно уходят страсть, идеал. Упадок ли это - не знаю. Скорее речь идет о движении к тотальной банальности.
 
- Но это очень похоже на деградацию.
 
Возможно. Как в энцефалограмме: когда пики и провалы вытягиваются в прямую линию - это плохой признак. Если вспомнить теорию катастроф, то я бы сказал, что западная система входит в фазу энтропии, ее энергетика истощается. Но эта негативная тенденция проявляется в форме своей противоположности. Смотрите: глобализация означает, помимо прочего, огромный поток информации, который все нарастает. Чем больше информации, тем интенсивнее процесс обмена ею - вроде бы движемся к абсолютному прогрессу. Но в какой-то момент становится ясно, что, чем больше информации, тем ее в реальности меньше: когда ее слишком много, она перестает восприниматься. В этом парадокс глобализации: передозировка информации приводит к дезинформации, порождая энтропию. И все же энтропия - это не упадок, это другое: это физическая форма нивелирования, обезличивания системы.
 
Сказанное относится только к западной цивилизации? Ведь другие, пусть и менее развитые, признаков деградации - или энтропии - не демонстрируют.
 
Согласен. Но Запад сегодня представляет собой модель того, через что придется пройти другим культурам: или ты адаптируешься к глобализации, или исчезаешь. Западная культура - это модель эквивалентности, которая противопоставляет себя всем прочим культурам. Прочие - они своеобразные, оригинальные, они не эквивалентны друг другу, и обмен между ними не происходит. А в западной цивилизации все смешалось, все универсально и индифферентно, своеобразия и оригинальности больше нет. Всем остальным предлагается встроиться в схему западной эквивалентности и здесь - по аналогии с теорией катастроф - можно уже говорить о теории хаоса. С появлением первоначального элемента процесс идет с ускорением, последствия теряют нормальные пропорции, рациональный порядок вещей уходит, нормальные причинно-следственные связи утрачиваются. Словом, хаос.
 
И какие же перспективы у белой расы?
 
Не знаю, я не прорицатель. Раньше, когда мир был проще, можно было что-то предсказать, предвидеть. Сегодня будущее непредсказуемо, ход событий приобрел хаотичный, случайный характер. И тот, кто вам скажет: я знаю, что будет, - это шарлатан.
 
- Может быть, свобода все-таки слишком тяжелое бремя для человека? К тому же она порождает агрессию - отсюда и описанное вами отношение к другим цивилизациями со стороны Запада. Возможно, именно это и породило его сегодняшние проблемы?
 
В просвещенном обществе свобода - это благо, это великое завоевание человека. Кроме того, это норма: вспомним Руссо, который утверждал, что доброта и свобода суть естественное состояние человека. Но, похоже, со свободой происходит то же, что и с информацией: в умеренном количестве это благо, в избыточном - зло. Наступает эффект пресыщения: количество свободы нарастает и параллельно растет тоска, тревога. Когда ты несвободен, единственное твое стремление - освободиться: свобода представляется идеалом. Но когда ты свободен, ты начинаешь задавать себе массу вопросов и в душе твоей поселяются тревога и ужас. Кроме того, следует различать свободу и освобождение - это разные вещи. Свобода это идеал, и взаимоотношения субъекта со своей личной свободой это вопрос философии, морали. В любом случае свобода - это хорошо. Другое дело освобождение: безусловное освобождение всего и вся быстро приводит проблему к ее критической точке. Освобождаются силы добра, но одновременно освобождаются и силы зла, и с этой точки зрения освобождение - акт безнравственный. Тем более что зачастую силы зла оказываются активнее, чем их оппоненты. Потом начинается эта, если можно так выразиться, гонка преследования, довольно быстро наступает кризис, когда становится непонятно, что же делать с этой свободой.
 
Здесь есть проблема, что очень хорошо видно на примере представительной демократии. На низовом уровне это право избирать и быть представленным - вроде бы благо безусловное. Но мы же видим, что все больше и больше людей не хотят им пользоваться - они разочарованы. Кроме того, тотальное освобождение подкрепляется постоянно растущими техническими возможностями, которые парадоксальным образом нас не раскрепощают, а сковывают все сильнее и сильнее, мы снова становимся рабами - средств массовой информации, например. В каком-то смысле объект начинает доминировать над субъектом, подрывая наше доверие к окружающему. Да, безусловно, свобода - это идеал, трансцендентная, непреходящая ценность. Но вот она здесь - и что же?
 
- В своей статье о событиях одиннадцатого сентября вы написали: они это сделали, но мы этого хотели. Что вы имели в виду?
 
Здесь тоже есть некий парадокс. Наша воля не всегда рациональна, есть в ней нечто темное, смутное. Человек хочет прогресса, добра, свободы - это светлая, открытая часть его сознания. Но есть ведь и смутные желания - дойти до крайнего предела вещей, вытолкнуть их за некую грань. Понять, как далеко можно пойти, поприсутствовать при конце, при исчезновении. Ведь это же великий спектакль, согласитесь! Исчезновение - это же целое искусство, здесь очень велика эстетическая составляющая. И в общественном сознании, видимо, есть это желание представить себе окончательную катастрофу. Картина атаки одиннадцатого сентября была для нас откровением, и многие наверняка сказали себе: черт возьми, это красиво! Это настоящий шедевр! Здесь я шучу, конечно, потому что шедевр - это уже искусство, а искусство - вещь все же более рациональная. И здесь, разумеется, речь не идет и об импульсе смерти - это уже психопатология: все мы извращенцы, но не до такой степени. Хотя в нас намешано много всякого, в том числе и то странное влечение, которое мы испытываем к зрелищу конца.
 
- Что же все-таки движет историю - добро или зло?
 
Еще в восемнадцатом веке голландский прозаик и философ Бернард де Мандевиль в одной из своих басен выдвинул теорию, согласно которой общество развивается исключительно благодаря своим порокам. Например, коррупция была им представлена как одна из главных движущих сил прогресса. Выходит, что к добру человек испытывает всего лишь стремление, а к пороку - тягу, которую можно сравнить с сексуальным чувством. Это нечто подсознательное и могучее (смеется). В иные моменты эти обе силы находятся в равновесии, но чаще зло оказывается сильнее. Меня интересовал вопрос синхронного развития этих двух начал. С точки зрения морали мы полагаем, что, чем больше в мире добра, тем меньше зла. Но это заблуждение, на самом деле, чем больше добра, тем больше и зла. Это даже не противоречие, это проблема, и проблема практически неразрешимая. Более того: если уничтожить все зло, то исчезнет и добро. А ведь уничтожение зла - болезней, несчастий, смерти - это как раз задача, которую ставит перед собой человеческая цивилизация. На самом же деле, уничтожая зло, мы уничтожаем ту энергию, за счет которой развиваемся. Мне кажется, что там, где нет ни добра ни зла, там - ад.
 
- Так возможно все-таки синхронное развитие этих начал?
 
В идеально задуманной, сбалансированной модели универсума они должны уравновешивать друг друга. Некоторые примитивные культуры научились символически нейтрализовывать дурную энергию зла через определенные ритуалы - например, через жертвоприношение. И борясь таким образом со злом, они ведут себя честнее, поскольку признают его существование. Мы же не желаем принять зло как очевидность. Прекрасный пример тому дают американцы: они просто не могут представить себе зло - его для них не существует. И когда в один прекрасный момент оно является им во всей своей красе, как это случилось одиннадцатого сентября, они приходят в полный ужас. Принять существование зла можно, только согласившись с существованием "другого", ощутив его "самость". Вот американцы к этому абсолютно не способны. Они представляют себя наедине с Богом, и "другие" для них просто не существуют. А если все же появляется "другой", то он глуп, он варвар, психопат, он животное и так далее. То есть он - воплощенное зло, которое надо немедленно уничтожить.
 
- Вы говорите, что американцы ощущают себя наедине с Богом. На самом деле существует мнение, что общение с Богом для западного общества давно выхолощено и превратилось в чистую формальность.
 
Да, свой символический, сакральный смысл церковь потеряла. Она стабильно функционирует как общественный институт, как объединяющая социальная сила, если угодно, но вдохновение из нее ушло. Секуляризация, как и повсюду. Но это случилось не вчера: тенденция проявилась несколько веков назад, в момент открытия испанцами Америки. На новом континенте они встретили индейцев, чья религиозность была гораздо более интенсивной, чем религиозность испанцев: у последних на уме уже были деньги, завоевания и все такое прочее. И именно поэтому индейцы подлежали уничтожению, так как мир, утративший свои ценности, всегда ревниво относится к другим мирам, у которых эти ценности есть. Когда своих ценностей не осталось, надо разрушать чужие. Так что Запад был истинно христианским лишь в средние века, а с шестнадцатого века религиозные ценности стали утрачиваться. Тогда же начинается и эпоха завоеваний, поскольку равнодушие дает силу для экспансии, религиозный же мир замкнут и герметичен. И с этих пор все ценности, которые сопротивлялись завоеванию и были несовместимы с западными, подлежали уничтожению. Парадоксальным образом в этом постепенном исчезновении чужих ценностей, особенно христианских, был и положительный аспект - построение светского, рационального общества. То есть западное общество взросло на этом поглощении. И сегодня это ударило по нему бумерангом.
 
- Это поглощение и есть глобализация. Или, как утверждала русская философская мысль, вторичное упрощение и объединение. То есть закат цивилизации.
 
На мой взгляд, глобализация ведет мир все к большей дискриминации. Будет класс привилегированных - в основном из белой расы, хотя он может включать и представителей других культур. То есть будут хозяева создающейся сети - денег, информации, технологий - и будут изгои, которых абсолютное большинство. Иными словами, глобализация это отход от демократии, и неравенство будет нарастать по мере обострения демографических проблем. До сих пор мы имели дело с традиционными противоречиями - слаборазвитые страны, третий мир и так далее. Эти противоречия разрешались через мировые кризисы. Сегодня они остаются, но появляются и новые. Если эволюция продолжится в том же направлении, что и сейчас, то Африка, например, превратится в хранилище людских резервов, только их трудно будет отнести к человеческому роду. С другой стороны мы получим суперклон белой расы, очень продвинутый в развитии и располагающий современнейшим технологическим инструментарием, властью и деньгами. И если прежние противоречия выливались в кризисы, то нынешняя ситуация в перспективе создает идеальные условия для мировой революции. А как иначе обитатели будущего всемирного гетто смогут оспорить огромные привилегии абсолютного меньшинства населения? Хочу надеяться, что этого не случится, хотя я не вижу силы, способной сломать все более отчетливую линию демаркации между хозяевами и изгоями.
 
- Может ли такой силой стать терроризм?
 
Да, сама ситуация становится террористической. Должен быть взрыв, но это будет не политический или военный кризис, это будет взрыв терроризма. Здесь уместно вспомнить прекрасную новеллу Борхеса. Некая империя поработила все соседние народы и приговорила их оставаться по ту сторону зеркала. Так, что рабы должны были походить на своих хозяев, быть их отражением. То есть фактически перестать существовать, попав в ситуацию полной дискриминации. Однако с течением времени народы в зеркале начали терять сходство с хозяевами, вновь обретать свои собственные черты, и в какой-то момент, пишет Борхес, они перейдут на ту сторону зеркала и там победят. И это будет мегасобытие, перед которым померкнет даже одиннадцатое сентября.
 
Беседовала Наталья Архангельская
 
 
Жан Бодрийяр скончался 6 марта 2007 года в Париже.
 
 

 
 
20 июня 1929 года – 6 марта 2007 года

 
Философ (по собственной оценке —  христианский философ ) и публицист
 

 
 
Петр Чаадаев родился 7 июня (27 мая по старому стилю) 1794 года в Москве.
 
Его отец Яков Петрович Чаадаев в составе лейб-гвардии Семеновского полка участвовал в Шведской компании и получил Георгиевский крест. Выйдя в отставку в чине подполковника, он служил советником Нижегородской уголовной палаты. По отцовской линии родословная Чаадаева, в соответствии с легендами, восходит к Чаадаю или Чагатаю (сыну Чингиз-хана). Были в этой родословной моменты, которые, в некоторой степени, соответствуют как болезненным проявлениям характера Чаадаева, так и его литературным дарованиям, а в дальнейшем послужили основанием для объявления правительством самого Петра Яковлевича сумасшедшим. В этом отношении следует обратить внимание на характерные особенности биографии его деда Петра Васильевича Чаадаева, который считался не в здравом уме и содержался в заведении для душевнобольных.
 
Родной дядя Чаадаева (Ф.П.Чаадаев) закончил жизнь самоубийством при весьма странных обстоятельствах. Когда Яков Петрович женился на Наталье Михайловне Щербатовой, род Чаадаевых соединился с одной из древнейших и именитейших русских фамилий, ведущей свое происхождение от святого князя Михаила Черниговского. В семье родились двое сыновей - Михаил в 1792 году и Петр в 1794 году. Большинство исследователей указывает на поразительное сходство Чаадаева с известным историком и общественным деятелем екатерининской эпохи князем М.М.Щербатовым. Мать Чаадаева была дочерью этого знаменитого общественного деятеля, темпераментного обличителя пороков дворянского сословия и царской фамилии. Петр Чаадаев же был, как пишет М.Н.Лонгинов,  вполне внук своего деда, за исключением чинов и лент… .
 
Спустя год после рождения Петра Яковлевича умер его отец Яков Петрович Чаадаев, а в 1797 году умерла его мать Наталья Михайловна (Щербатова). Дети, оставшись сиротами, были взяты на попечение и воспитывались у родной тетки Анны Михайловны Щербатовой. В трехлетнем возрасте мальчик попал из захолустья Нижегородской губернии в московский дом князя Д.М.Щербатова, ставшего, совместно с графом Толстым, их опекуном. В доме Щербатовых мальчики получили безупречное по тому времени домашнее образование. Позже биографы отмечали в Чаадаеве не только замечательную образованность, но и чрезвычайный ум, живость характера, самобытность и самостоятельность суждений, большую любовь к чтению. Честный, смелый, независимый, отзывчивый, впечатлительный - вот неполный перечень эпитетов, которыми пестрят биографические записки о нем.
 
В 1808 году Петр и Михаил Чаадаевы вместе с двоюродным братом Иваном Щербатовым поступили в Московский университет. Петр Чаадаев весьма одобрительно отзывался о лекциях ряда профессоров, но еще более уважительно он относился к сообществу прогрессивно настроенных сокурсников, впоследствии ставших видными общественными деятелями. В одно время с Чаадаевым учились более двадцати будущих декабристов. Наиболее близкие отношения установились между Чаадаевым и Александром Грибоедовым, Иваном Снегиревым, И.Щербатовым, И.Якушкиным, П.Кавериным, Никитой и Артамоном Муравьевыми, А.Якубовичем. Если судить по отзывам Чаадаева о профессорах, то его увлекали в студенческие годы русская поэзия и красноречие, философские и политические науки, римское право и история, политическая экономия и дипломатия. Диспуты, литературные кружки, театральные представления, инсценировки судебных процессов - вся атмосфера студенческого общения располагала к свободному обмену мнениями. В те же годы профессор Цветаев преподавал впоследствии запрещенное естественное право. Критическое отношение его к существующим в России порядкам не могло не быть темой студенческих разговоров. Не только суждения Монтескье, но и мысли Вольтера и Руссо были предметом обсуждений. Студентам были известны произведения Радищева и Новикова. В собранной к 1812 году библиотеке Чаадаева, одной из самых богатых в Москве, которой активно пользовались его друзья, были и книги, запрещенные царской цензурой.
 
После окончания университета братья Чаадаевы оказались перед выбором дальнейшего жизненного пути. Предстоящий выбор облегчался семейной традицией - многие родственники Михаила и Петра, как по отцовской, так и по материнской линии, в разное время служили в лейб-гвардии в Семеновском полку, а так как Отечественная война объединила передовые силы России в едином патриотическом порыве, в мае 1812 года Чаадаев вступил юнкером в гвардию и затем определился подпрапорщиком в Семеновский полк. Эта дата позволяет сделать вывод, что отнюдь не карьера, или во всяком случае не только она, привела его в армию - он шел защищать Россию. Чаадаев - герой Бородина, ходил в штыковую атаку при Кульме, был награждён русским орденом святой Анны и прусским Кульмским крестом. Его биограф М.Жихарев писал:  Храбрый обстрелянный офицер, испытанный в трех исполинских походах, безукоризненно благородный, честный и любезный в частных отношениях, он не имел причины не пользоваться глубокими, безусловными уважением и привязанностью товарищей и начальства . Петр Чаадаев участвовал в сражении под Тарутином, при Малоярославце, Люцене, Бауцене, под Лейпцигом, брал Париж. Всю войну он прошёл бок о бок со своим университетским другом Якушкиным.
 
В свете увиденного и пережитого неизбежно произошла переоценка жизненных и духовных ценностей, Чаадаев все больше размышлял над судьбами мировой истории, над общекультурными процессами и социально-политическими проблемами своей родины. Возможно, что революционные события в Испании, в Неаполе, в Греции, в Пьемонте вновь и вновь заставляли его мучительно переоценивать и переосмысливать накопленный интеллектуальный и жизненный материал. После Отечественной войны 1812 года Чаадаев в 1816 году был переведён корнетом в Гусарский лейб-гвардии полк, расквартированный в Царском Селе. В доме Николая Карамзина в Царском Селе Чаадаев познакомился с юным лицеистом Александром Пушкиным. Подружились они несколько позже, после окончания Пушкиным Лицея. Своим исключительным умом и блестящим образованием Чаадаев оказал на мировоззрение молодого поэта очень большое влияние. Они беседовали и много спорили. Главной темой их бесед была самодержавная Россия со всеми ее теневыми сторонами: крепостным правом, отсутствием свободы и угнетающей атмосферой, царившая везде. Друзья были единодушны в необходимости посвятить Отчизне  души прекрасные порывы .
 
Товарищ, верь: взойдет она,
Звезда пленительного счастья,
Россия вспрянет ото сна,
И на обломках самовластья
Напишут наши имена!
 
Они беседовали и на литературные и философские темы, и, по словам их общего знакомого Я.И.Сабурова, влияние Чаадаева на Пушкина было  изумительно. Он заставлял его мыслить . В числе близких Пушкину друзей Чаадаев принимал участие в хлопотах о смягчении участи попавшего в немилость поэта; в результате этих хлопот ссылка в Сибирь или Соловецкий монастырь была заменена  переводом  поэта на службу в Бессарабию. В южной ссылке Пушкин не забывал своего друга, переписывался с ним.  Получил письмо от Чаадаева. Друг мой, упреки твои жестоки и несправедливы,— писал поэт в кишиневском дневнике.— Никогда я тебя не забуду. Твоя дружба мне заменила счастье. Одного тебя может любить холодная душа моя . Чаадаеву посвящены послания Пушкина  В стране, где я забыл тревоги прежних лет...  в 1821 году и  К чему холодные сомненья?..  в 1824 году — свидетельства восторженного отношения поэта к своему старшему другу.
 
Ты был целителем моих душевных сил;
О неизменный друг, тебе я посвятил
И краткий век, уже испытанный судьбою,
И чувства, может быть спасенные тобою!
Ты сердце знал мое во цвете юных дней;
Ты видел, как потом в волнении страстей
Я тайно изнывал, страдалец утомленный;
В минуту гибели над бездной потаенной
Ты поддержал меня недремлющей рукой;
Ты другу заменил надежду и покой...
 
С 1817-го по 1821-й годы Чаадаев служил адъютантом командира гвардейского корпуса Васильчикова. Петр Чаадаев был чрезвычайно яркой фигурой в петербургском обществе. Он часто общался с милостиво к нему расположенными великими князьями Константином и Михаилом Павловичами. Чаадаев был замечен и самим царем Александром I. Никто не сомневался в блестящей карьере молодого офицера. Именно поэтому отставка Чаадаева стала очень неожиданной, вызвала много разных толков и слухов. И хотя выходы в отставку в тот период (в том числе и в знак протеста против режима) не были редкостью, они, во-первых, не были столь заметны, а, во-вторых, их мотивы тщательно скрывались.
 
В октябре 1820 года произошло очередное возмущение деспотическими аракчеевскими порядками, на сей раз - в гвардейском Семеновском полку, над которым шефствовал сам Александр I. Сообщить о перипетиях семеновской истории царю, находившемуся в Троппау на конгрессе пресловутого Священного союза, взялся адъютант командующего корпусом графа Васильчикова Петр Чаадаев. Многие усмотрели в этом поступке стремление еще больше приблизиться к престолу, желание сделать карьеру (флигель-адъютантские эполеты, дескать, не давали ему покоя) и отвернулись от него, предполагая предательство по отношению к товарищам-сослуживцам. Его упрекали в шаткости, нетвердости, бесхарактерности, отсутствии ясного понимания вопроса, Чаадаев же надеялся, что милостивое отношение Александра к ротмистру, прошедшему с Семеновским полком по полям тяжелых сражений Отечественной войны, могло способствовать смягчению возможной суровости наказания. Есть версия о том, что доклад Чаадаева носил поучающих характер. Но, в действительности, Чаадаев никогда не описывал эту встречу и в течение всей своей жизни не упоминал о ней ни разу. Его конкретный разговор с императором остается тайной за семью замками. Можно лишь предположить, что часовой разговор с царем окончательно прояснил для собеседников,  кто есть кто . Но если царь еще мог рассчитывать на благоразумие своего  верноподданного  и какое-то время не закрывать для него карьеру, то Чаадаев  прозрел  окончательно. К тому же была еще одна причина отставки – еле сдерживаемая, доходящая до брезгливого презрения, ненависть к своему непосредственному начальнику. Тут же следует оговориться, что, в данном случае, конкретные причины предполагаемой односторонней неприязни остались сокрытыми, и стоит отметить, что Васильчиков отличался во всех отношениях недюжинными способностями. Он начинал службу в 1792 году в 16-летнем возрасте и в 1801 году был уже генерал-адъютантом. Но какими бы достоинствами этот человек ни обладал, имеются два письма Чаадаева, указующие на Васильчикова как на возможную причину. Первое письмо было адресовано родному брату и написано 25 марта 1820 года:  Знайте, что здесь была дуэль, привлекшая всеобщее внимание... Один из бойцов погиб... брат покойного, вздумал убить себя и излил свое отчаяние в красивом письме к Васильчикову. Вся эта невыносимая галиматья и весь этот пафос убедили-таки моего дурака (выделено курсивом), и он прибежал – вырвать роковой нож из его рук; в результате чего получилась весьма забавная сцена из мелодрамы . Второе письмо было написано 2 января 1821 года и адресовано воспитательнице-тетке, княжне А.М.Щербатовой:  Меня забавляло высказать мое презрение людям, которые все презирают. Как видите, все это очень просто. В сущности, я должен вам признаться, что я в восторге от того, что уклонился от их благодеяний, ибо надо сказать, что нет на свете ничего более глупого высокомерного, чем этот Васильчиков  (опять выделено курсивом).
 
Неприязнь Чаадаева явно не имела разумных объяснений, хотя бы потому, что Васильчиков был в курсе дела относительно возможного повышения своего подчиненного и, со всей очевидностью, этому способствовал. О том же, что слово Васильчикова в правительственных кругах имело вес, свидетельствует факт его, в 1823 году, продвижения по службе: произведен в генералы от кавалерии и назначен членом Государственного совета.
 
В декабре 1820 года Чаадаев подал в отставку - Волконский сообщил Васильчикову из Лайбаха о том, что государь изъявил согласие на отставку Чаадаева, но без повышения в чине, так как со стороны получил о нем сведения очень неблагоприятные. При этом запрещалось сообщать Чаадаеву о подлинных причинах царской немилости, а при необходимости указать ему на его молодость и недовольство государя его нежеланием продолжать службу. Биографы отмечают еще одну причину, часто обсуждаемую в обществе - тревожное состояние психики, сопровождавшееся головными болями, головокружениями, приливами безысходной апатии и необъяснимой тоски. Но и гражданское его положение, далекое от уставных воинских будней, облегчения не принесло. Революционно противоборствующее движение его друзей, декабристов, всерьез им воспринято не было так же, как и любительского рода мистицизм, распространенный в аристократических кругах, не удовлетворял его требований, носивших, как ему казалось, в нем самом более глубокий и более последовательный характер. В такой атмосфере, на фоне собственных недомоганий, Чаадаев хотел покинуть Россию и поселиться в Швейцарии. Вопрос об отношении Чаадаева к декабрьскому восстанию и членстве его в тайных обществах является предметом постоянных дискуссий. Сам Чаадаев на вопрос о принадлежности к тайным обществам ответил:  Ни к какому тайному обществу никогда не принадлежал. Мнение мое о тайных обществах видеть можно из находящейся в бумагах моих речи о масонстве, писаной мною еще в 1818 году, где ясно и сильно выразил мысль свою о безумстве, о вредном действии тайных обществ вообще. О существовании тайных обществ в России не имел другого сведения, как по общим слухам. О названиях же их и цели никакого понятия не имел и какие лица в них участвовали, не знал . Как бы то ни было, Чаадаев был в очень близких отношениях с руководителями Северного общества, но он всегда выступал против насильственных методов ведения борьбы. Чаадаев признавал, что перед отъездом из Петербурга за границу он виделся с Матвеем и Никитой Муравьевыми, князем Трубецким и Николаем Тургеневым. Матвей Муравьев-Апостол и Раевский провожали Чаадаева.
 
В дни Декабрьского восстания Чаадаев был за границей, еще в 1823 году он отправился в трехлетнее путешествие. Петр Яковлевич посетил Англию, Францию, Италию, Швейцарию и Германию. Как свидетельствуют его письма, переезжая из страны в страну с 1823-го по 1826-й годы, он вел, за редкими исключениями, жизнь нелюдимую, затворническую и почти ничего не читал. О его состоянии в указанный период говорят письма к людям, которые ему остались дороги и близки. Вот, например, в одном из таковых к родному брату в сентябре 1823 года Чаадаев писал:  Болезнь моя совершенно одна с твоею, только что нет таких сильных пальпитаций, как у тебя, потому что я не отравляю себя водкою . Но чем еще, кроме лечения, был занят Чаадаев во время своего заграничного турне? Знаток перипетий чаадаевской жизни М.Гершензон в своей книге сообщает, что Чаадаев со времени ухода в отставку увлекся мистикой, склонность к которой у него наблюдалась и раньше, но в особенности после того, как он  ... по совету какого-то неизвестного лица прочитал несколько сочинений Юнга-Штиллинга Иоганна Генриха, которые вызвали в нем тяжелый душевный кризис, затянувшийся на много лет . Его европейское турне было практически одиноким, исключение составляли редкие встречи с друзьями-соотечественниками и немецким философом Шеллингом в Карлсбаде.
 
Ещё находясь на службе, в 1814 году в Кракове Чаадаев был принят в масонскую ложу, в 1819 году был принят в  Союз благоденствия , в 1821 году - в Северное общество декабристов. Вступив в общество декабристов, он не принимал участия в его делах. В 1822 году царское правительство закрыло в России масонские ложи, за год до этого Чаадаев вышел из масонской ложи  Соединенных братьев .
 
На родину Чаадаев вернулся лишь осенью 1626 года, когда его друзья-декабристы были осуждены, а сам он после возвращения был арестован в пограничном Брест-Литовске по подозрению в причастности к декабристам.  Чаадаев в письмах к близким говорил, что уезжает навсегда, и близкий друг Якушкин был до такой степени уверен в этом, что на допросе после разгрома восставших спокойнейшим образом назвал Чаадаева в числе лиц, завербованных им в нелегальную организацию  - писал А.Лебедев. Но 26 августа с Чаадаева по повелению Николая I были сняты обвинения. С Чаадаева была взята подписка о неучастии его в любых тайных обществах, причем он категорически отрицал свое участие в Северном обществе. Через 40 дней он был отпущен.
 
Поражение декабристского движения передовая общественность переживала очень глубоко. У Чаадаева для этого были и причины личного характера. С осени 1826 года Чаадаев жил в имении тетки в Дмитровском уезде. Его затворническая жизнь, наполненная напряженной мыслительной работой продолжалась пять лет. Его позиция в тот период очень хорошо иллюстрируется содержанием письма к Вяземскому:  Неужто надобно непременно делать дела, чтобы делать дело? Конечно, можно делать и то и другое, но из этого не следует, чтобы мысль... не могла быть вещь очень дельная. Настанет время, она явится и там .
 
В это время он познакомился с Екатериной Дмитриевной Паниной. Ей было двадцать три года, но она уже пять лет была замужем, правда, детей не имела. Екатерина Дмитриевна выделялась в глазах Чаадаева из толпы беспокойством духа и развитостью ума, умением находить  прелесть в познании и в величавых эмоциях созерцания . Надо только, думал он, наполнить эти свойства существенным содержанием, ибо молодая женщина не заглядывает в Евангелие, не ходит в церковь и вообще пребывает в полном религиозном неведении. Тогда и многие тяжелые для нее проблемы повернутся к ней другой стороной. И Чаадаев посоветовал Екатерине Дмитриевне, говоря словами его первого философического письма,  облечься в одежду смирения, которая так к лицу вашему полу ,  что, скорее всего, умиротворит ваш взволнованный дух и прольет тихую отраду в ваше существование .
 
Мы не знаем доподлинно всего, что сделано Чаадаевым в эти пять лет. Возможно, что помимо сохранившихся в полицейских архивах произведений были и другие работы. Известно точно, что к 1830 году  Философические письма  были закончены. Чаадаев хлопотал об издании написанного, а пока созданное им читали в списках.
 
С 1831 года он навсегда поселился во флигеле большого дома Е.Г.Левашевой на Ново-Басманной. Здесь он жил какое-то время вместе с М. Бакуниным и познакомился с В.Белинским. Отсюда он ездил не только в Английский клуб, но и туда, где собирались люди, глубоко озабоченные судьбами России, - Герцен в  Былом и думах  вспоминает споры и прения очень длинные, до 2 часов ночи по два-три раза в неделю: у Чаадаева в понедельник, у Свербеева в пятницу, у А.П.Елагиной в воскресенье и в других местах.
 
Чаадаев не принадлежал, очевидно, ни к одному из образовавшихся тогда кружков. И это неудивительно. Он постоянно ощущал учрежденный над ним тайный надзор, от которого не избавляло и пятилетнее  примерное  поведение в деревенской глуши . Тем более, ему как  уличенному в связях с декабристами , в силу запрета заниматься общественной деятельностью, недоступны были какие-либо официальные формы проявления своих демократических убеждений. Он не мог, подобно Грановскому, высказывать свое кредо с университетской кафедры, не мог заняться издательской деятельностью. Возможно лишь предположить, что обращение к Васильчикову, Бенкендорфу и Николаю с просьбой об определении на государственную службу было попыткой как-то легализовать свое положение.
 
Письма от униженного Чаадаева властвующим особам следовали одно за другим, но, скорее всего, писались они лишь с одной целью, получить разрешение на публикацию представленной книги. 31 января 1833 года цензурный комитет не дал разрешения на опубликование представленной Чаадаевым книги. Чаадаев настойчиво искал возможность сделать достоянием широкой гласности то, что было выстрадано им в тишине кабинета и, наконец, ему это удалось. Редактор журнала либерального направления  Телескоп  Надеждин взял на себя смелость опубликовать первое философическое письмо в пятнадцатом номере за 1836 год. Из сопровождающего публикацию замечания Надеждина видно, во-первых, что статья была рассчитана на  мыслящих читателей , во-вторых, что она являлась лишь звеном в серии писем, проникнутых одним духом, развивающих одну главную мысль (Надеждин умалчивает - какую). В-третьих, что имеется  дозволение украсить наш журнал и другими из этого ряда писем , и, наконец, в-четвертых, обо всем этом сообщается  с удовольствием , ибо просматривается  возвышенность предмета, глубина и обширность взглядов, строгая последовательность выводов и энергическая искренность выражения... .
 
Заметим, что до официальной реакции Чаадаев не только не жаловался на издателей, но был весьма воодушевлен фактом появления статьи. В письме к княгине С.Мещерской от 18 октября 1836 года, то есть сразу после опубликования письма, когда еще на Чаадаева не обрушились репрессии, он писал:  Говорят, что шум идет большой; я этому нисколько не удивляюсь. Однако же мне известно, что моя статья заслужила некоторую благосклонность в известном слое общества. Конечно, не с тем она была писана, чтобы направиться блаженному народонаселению наших гостиных, предавшихся достославному быту виста и реверси. Вы меня слишком хорошо знаете и, конечно, не сомневаетесь, что весь этот гвалт занимает меня весьма мало. Вам известно, что я никогда не думал о публике, что я даже никогда не мог постигнуть, как можно писать для такой публики, как наша: все равно обращаться к рыбам морским, к птицам небесным. Как бы то ни было, если то, что я сказал, правда, оно останется, если нет, незачем ему оставаться .
 
Шум же от первой - и единственной прижизненной - публикации Чаадаева был действительно большой. Герцен очень образно уподобил  Философическое письмо  выстрелу среди ночи. По свидетельству биографа М.Жихарева, никакое событие, не исключая и смерть Пушкина, не произвело такого впечатления:  Даже люди, никогда не занимавшиеся никаким литературным делом; круглые неучи; барыни, по степени интеллектуального развития мало чем разнившиеся от своих кухарок и прихвостниц, подьячие и чиновники, увязшие и потонувшие в казнокрадстве и взяточничестве; тугоумные, невежественные, полупомешанные святоши, изуверы или ханжи, поседевшие и одичалые в пьянстве, распутстве или суеверии, молодые отчизнолюбцы и старые патриоты - все соединилось в одном общем вопле проклятия и презрения человеку, дерзнувшему оскорбить Россию .
 
В первом из философских писем Чаадаев советует своей корреспондентке (подразумевается Панова) придерживаться всех церковных обрядов, упражняться в покорности, что, по его словам,  укрепляет ум . По мнению Чаадаева, только  размеренный образ жизни  соответствует духовному развитию. В отношении России Чаадаев высказывается весьма критически, полагая, что одинокие в мире, мы ничего не дали миру, ничему не научили его, мы не внесли ни одной идеи в массу идей человеческих. Мы жили и продолжаем жить лишь для того, чтобы послужить каким-то важным уроком для отдаленных поколений. В то же время он всемерно превозносит Западную Европу, полагая, что там идеи долга, справедливости, права, порядка родились из самих событий, образовывавших там общество, входят необходимым элементом в социальный вклад. Чаадаев видел в католической церкви, господствующей на Западе, поборницу просвещения и свободы. Одновременно Чаадаев критиковал крепостное право в России.
 
Несомненно, что такая статья вызвала самое негативное отношение властей. Тон гонениям задал управляющий департаментом духовных дел иностранных исповеданий Ф.Ф.Вигель. В письме митрополиту от 21 октября 1836 года он обращал пастырское внимание на то, что в  богомерзкой статье нет строки, которая бы не была ужаснейшею клеветою на Россию, нет слова, кое бы не было жесточайшим оскорблением нашей народной чести . Далее достаточно четко формулируется обвинение в преступной принадлежности к революционной партии:  Среди ужасов французской революции, когда попираемо было величие Бога и царей, подобного не было видно Никогда, нигде, ни в какой стране, никто толикой дерзости себе не позволил . И, наконец, вопль -  И где? в Москве, в первопрестольном граде нашем... сие преступление. И есть издатель, который превозносит ее похвалами и грозит другими подобными письмами! И есть цензура, которая все это пропускает. О Боже! до чего мы дожили .
 
Из письма Бенкендорфа царю:  Все, что для нас россиян есть священного, поругано, уничтожено, оклеветано с невероятною предерзостью, и с жестоким оскорблением как для народной чести нашей, так для правительства и даже для исповедуемой нами православной веры . Дальнейшее известно. Последовала резолюция царя, в соответствии с которой Чаадаева объявляли умалишенным. Ему предписывалось не выходить из дома. Полицейский надзор ужесточился открытыми принудительными мерами. Сам Чаадаев отнесся к своей участи со свойственной ему печальной иронией. В письме к брату он писал:  У меня по высочайшему повелению взяты бумаги, а сам я объявлен сумасшедшим. Поражение мое произошло 28-го октября, следовательно, вот уже три месяца как я сошел с ума. Ныне издатель сослан в Вологду, цензор отставлен от должности, а я продолжаю быть сумасшедшим. Теперь, думаю, ясно тебе видно, что все произошло законным порядком, и что просить не о чем и некого .
 
Более всего его удручало невозвращение отобранных бумаг,  потому что в них находятся труды всей моей жизни, все, что составляло цель ее . Было от чего впасть в отчаяние. Но, хотя многие связи рушились, хотя приходилось довольствоваться одной прогулкой в день и  видеть у себя ежедневно господ Медиков  (первое время - наглого и пьяного штаб-лекаря), Чаадаева обнадеживала утешительная дружба милых хозяев и частое посещение товарищей. В общении же с власть имущими и в открытой для цензуры переписке  сумасшедший  продолжал разыгрывать лояльного по отношению к правительству человека, а в неподцензурных произведениях звучал его страстный голос просветителя и борца.
 
Вершиной политической мысли Чаадаева, вместе с прокламациями 1840-х годов, стала  Апология сумасшедшего , написанная им в 1837 году и опубликованная только после его смерти в 1862 году в Париже князем Гагариным. Чаадаев уже более трезво оценивал историю России. Он писал, что бесплодность исторического развития России в прошлом представляет собой в некотором смысле благо, так как русский народ не скован окаменелыми формами жизни и потому обладает свободой духа, чтобы выполнить великие задачи будущего, которые стоят перед ним. При этом он придавал большое значение православию, которое, по его мнению, способно оживить тело католической церкви. Он признал, что в будущем Россия станет центром интеллектуальной жизни Европы, если она, конечно, ассимилирует все самое ценное в Европе и осуществит миссию, предначертанную ей Богом. В этих своих мыслях Чаадаев перекликается с идеями славянофилов.
 
Легко ошибиться, если рассматривать жизнь Чаадаева и, в частности, настроения последних лет в отрыве от конкретно-исторических условий и сути жизни вообще, в отрыве от уровня самосознания философа. Вот его собственные слова:  Безотрадное зрелище представляет у нас выдающийся ум, бьющийся между стремлением предвосхитить слишком медленное поступательное развитие человечества... и убожеством младенческой цивилизации, который таким образом поневоле кинут во власть всякого рода причуд воображения, честолюбивых замыслов, а иногда - приходится это признать - и глубоких заблуждений .
 
Чаадаев и в конце своего жизненного пути остался верен своему принципу искать истину вопреки официальному запрету, вопреки официальному мнению властей, вопреки существованию этих властей, но не любой ценой, не ценой своей головы, а соблюдая осторожность, заискивая перед власть предержащей, заверяя ее в полной преданности. Трудно теперь сказать, в какой степени и все ли верили в  верноподданнические  чувства философа. 30 октября 1837 года Николай I на доклад московского генерал-губернатора князя Д.В.Голицына о прекращении  лечения  Чаадаева наложил следующую резолюцию:  Освободить от медицинского надзора под условием не сметь ничего писать . Чаадаеву было разрешено выходить на прогулки, но не наносить визитов. Он продолжал оставаться  сумасшедшим , его опасались. Чаадаев был обречен на одиночество. И если кто-то еще надеялся на перемены в связи с воцарением Александра II, то Чаадаев остался верен себе:  Взгляните на него, просто страшно за Россию. Это тупое выражение, эти оловянные глаза... . Если и мог с кем-либо связывать Чаадаев осуществление своих идеалов, то разве лишь с народными массами. К ним обращался он в ставшей известной теперь прокламации. В ней содержалась пропаганда европейских революционных событий, призыв к единению народов против самодержавного гнета. Проникновенные строки были адресованы крестьянской массе. Другими словами, в 1840-е годы Чаадаев оказался левее тех европейских социалистов, которые в решении социальных противоречий рассчитывали на благородство и иные добродетели правящих классов. Более того, когда революционное движение 1848-1850 годов потерпело неудачу и, казалось бы, рухнула последняя надежда, Чаадаев, можно предположить, не потерял веру во всемогущество просветительской деятельности в широких массах. По мнению Чаадаева, западно-европейские успехи в области культуры, науки, права, материального благополучия являлись прямыми и косвенными плодами католицизма как  политической религии .
 
Католическая церковь для Чаадаева выступала прямой и законной наследницей апостольской церкви. Именно она являлась единственным носителем соборного, кафолического начала. К православию он относится намного холоднее. При этом Чаадаев всю жизнь оставался православным, регулярно исповедовался и причащался, перед смертью принял причастие у православного священника и после смерти был похоронен по православному обряду. Гершензон писал, что Чаадаев совершил странную непоследовательность, не приняв католичества и формально не перейдя, так сказать,  в католическую веру , с соблюдением установленного ритуала.
 
В  Философических письмах  он объявил себя приверженцем ряда принципов католицизма, однако Герцен называл его мировоззрение  революционным католицизмом , поскольку Чаадаев вдохновлялся нереальной в ортодоксальном католицизме идеей —  сладкая вера в будущее счастье человечества , уповая на свершение земных чаяний народа как сверхразумного целого, преодолевающего эгоизм и индивидуализм как несообразные с всеобщим назначением человека быть двигателем Вселенной под руководством всевышнего разума и мировой воли. Чаадаев не интересовался темами греха, церковных таинств и т. п., сосредотачиваясь на христианстве как на умозрительной силе. В католичестве его привлекало соединение религии с политикой, наукой, общественными преобразованиями —  вдвинутость  этой конфессии в историю. Герцен писал о нём в этот период:  Печальная и самобытная фигура Чаадаева резко отделяется каким-то грустным упреком на линючем и тяжелом фоне московской знати. Я любил смотреть на него средь этой мишурной знати, ветреных сенаторов, седых повес и почетного ничтожества. Как бы ни была густа толпа, глаз находил его тотчас. Лета не исказили стройного стана его, он одевался очень тщательно, бледное, нежное лицо его было совершенно неподвижно, когда он молчал, как будто из воску или из мрамора,  чело, как череп голый , серо-голубые глаза были печальны и с тем вместе имели что-то доброе, тонкие губы, напротив, улыбались иронически. Десять лет стоял он сложа руки где-нибудь у колонны, у дерева на бульваре, в залах и театрах, в клубе и — воплощенным veto, живой протестацией смотрел на вихрь лиц, бессмысленно вертевшихся около него, капризничал, делался странным, отчуждался от общества, не мог его покинуть... Опять являлся капризным, недовольным, раздраженным, опять тяготел над московским обществом и опять не покидал его. Старикам и молодым было неловко с ним, не по себе, они, бог знает отчего, стыдились его неподвижного лица, его прямо смотрящего взгляда, его печальной насмешки, его язвительного снисхождения... Знакомство с ним могло только компрометировать человека в глазах правительствующей полиции… .
 
После Крымской войны, не видя улучшения в положении России, Чаадаев думал о самоубийстве. Он умер квартирантом в чужом доме 14 апреля 1856 года по старому стилю от воспаления легких, оставив материальные дела в полном расстройстве.
 
Чаадаев был похоронен на Донском кладбище в Москве. Перед своей смертью он пожелал, чтобы его похоронили  в Донском монастыре, близ могилы Авдотьи Сергеевны Норовой, или в Покровском, близ могилы Екатерины Гавриловны Левашевой.
 

 
О Петре Чаадаеве была снята телевизионная передача  У нас от ума - одно горе .
 
 
 
 
 
Текст подготовила Татьяна Халина
 
 
Использованные материалы:
 
Кучурин В.В. Богословские аспекты религиозно-философского творчества П.Я.Чаадаева
Кобринский А.М.  Чаадаев: Психологический экскурс
В.Логинов. История закрытия журнала Н.М.Надеждина  Телескоп
Осип Мандельштам.  Петр Чаадаев
Б.Тарасов.  П.Я.Чаадаев и русская литература первой половины XIX века .
 
 

 
 
7 июня 1794 года – 26 апреля 1986 года

 
Эрих Фромм - выдающийся мыслитель ХХ века
Немецко-американский психолог и философ
 

 
Главная жизненная задача человека - дать жизнь самому себе, стать тем, чем он является потенциально. Самый важный плод его усилий - его собственная личность . Эрих Фромм.
 

 
 
Эрих Фромм разработал концепцию гуманистического психоанализа, в которой сочетались элементы марксизма, психоанализа, экзистенциализма. Его теория была призвана разрешить основные противоречия человеческого существования – между эгоизмом и альтруизмом, обладанием и бытием, негативной  свободой от  и позитивной  свободой для . Эрих Фромм полагал, что выйти из кризиса современной цивилизации можно, создав так называемое  здоровое общество , основанное на принципах и ценностях гуманистической этики, восстановлении гармонии между индивидом и природой, личностью и обществом. Будучи неортодоксальным марксистом, Фромм резко критиковал не только капиталистическое общество, но и построенный в СССР социализм, полагая что советская идеология не имеет ничего общего с учением Маркса. По этой причине, также как ранее в гитлеровской Германии, книги Фромма в СССР были под запретом до конца 1980-х годов.
 

 
С 1949 года по 1967-й год Эрих Фромм жил и работал в Мексике, куда ему пришлось переехать по совету врачей, рекомендовавших его второй больной жене, сменить климат и попробовать лечение радиоактивными источниками в Сан Хосе Пурна. В 1951 году он стал внештатным профессором медицинского факультета Национального университета в Мехико. В качестве обучающего и контролирующего аналитика он подготовил группу мексиканских психоаналитиков. В 1953 году, после смерти второй жены, Эрих Фромм вновь женился и переехал в пригород Мехико.
 
В 1956 году по его инициативе было основано Мексиканское психоаналитическое общество. С целью распространения психоаналитических знаний в испаноязычном регионе Фромм организовал публикацию серии  Психологическая библиотека , основал  Журнал психоанализа, психиатрии и психологии , а также организовал цикл лекций, в котором приняли участие видные ученые. На протяжении нескольких лет Фромм осуществлял подготовку психоаналитиков на медицинском факультете университета в Мехико, а с 1963 года — в Мексиканском институте психоанализа.
 
Фромм инициировал создание Международного форума психоанализа, позволившего единомышленникам обмениваться мнениями по актуальным проблемам теории и практики психоанализа. Этот форум проводился в Амстердаме в 1962 году, Цюрихе в 1965 году, Мехико в 1969 году, Нью-Йорке в 1972 году, Цюрихе в 1974 году и Берлине в 1977 году.
 
В 1960-е годы Фромм принимал активное участие в политических событиях США и мира в целом. Он стал членом Социалистической партии США, подготовил новую программу, но после того, как она не была принята руководством этой партии, вышел из нее. Эрих Фромм включился в политическое движение в защиту мира, в 1962 году принимал участие в качестве наблюдателя в конференции по разоружению, состоявшейся в Москве. Он был членом национального комитета  Американское объединение за гражданские свободы , поддерживал кампанию за ядерное разоружение, сотрудничал с вашингтонским Институтом по исследованию проблем мира, принимал активное участие в предвыборной кампании 1968 года по выдвижению в кандидаты на пост президента США сенатора-демократа Ю.Маккарти.
 
С 1960-го по 1973-й годы Фромм проводил летние месяцы в Локарно в Швейцарии. В 1974 году он принял решение не возвращаться в Мексику, а в 1976 году окончательно переехал в Швейцарию. Перенеся три инфаркта, в преклонном возрасте Эрих Фромм продолжал ежедневно медитировать, следуя учению буддистского монаха из Шри-Ланки.
 
Он умер 18 марта 1980 года в городе Муральто, почетным гражданином которого стал незадолго до смерти.
 
Во Франкфурте, где он родился, состоялось посмертное чествование, сопровождавшееся награждением мемориальной медалью Гете.
 
Источник: www.psychol-ok.ru
 
 
БЛАГОПРИЯТНЫЕ ТРАДИЦИИ
 
Эрих Фромм родился 23 марта 1900 года во Франкфурте-на-Майне в еврейской семье.
 
Его мать, Роза Фромм, в девичестве Краузе, была дочерью раввина, эмигрировавшего из России, а ее дядя, Даян Людвиг Краузе, слыл одним из самых авторитетных талмудистов в Познани. Под влиянием этого двоюродного деда, который регулярно присылал мальчику указания по чтению Талмуда, юный Эрих намеревался посвятить свою жизнь изучению и проповеди иудаизма. Этому способствовал весь уклад семейной жизни.
 
Отец Эриха, Нафтали Фромм, также был сыном и внуком раввинов и, хотя посвятил себя торговле (ею он занимался без особого энтузиазма), сохранял и поддерживал в семье ортодоксальные религиозные традиции. Целыми днями он просиживал в своей скромной лавочке над священными книгами, всякий раз сетуя, что покупатели отвлекают его от столь благочестивого занятия. Нетрудно догадаться, что при таком подходе к коммерции финансовые дела семьи шли из рук вон плохо.
 
Еврейская среда, из которой вышел Фромм, и связь, с которой он сохранял до конца своих дней, не имела ничего общего с миром прагматичных и корыстных дельцов. Сам Фромм называл свой мир докапиталистическим, а иногда и просто средневековым, подчеркивая, что атмосфере, в которой он воспитывался, был абсолютно чужд буржуазный дух рубежа ХIХ–ХХ веков.
 
Фромм вспоминал:  Я приходил в недоумение, когда кто-либо в моем присутствии признавал, что является дельцом, то есть тратит свою жизнь на добывание денег. Мне становилась за него очень стыдно . Ведь, согласно иудаистской традиции, конечной целью всякого труда, любой деятельности является самосовершенствование, а самое верное средство для этого — хозяйственная самостоятельность; поэтому собственность может служить не целью, но лишь средством достижения свободы ради удовлетворения духовных запросов. По сути дела, эта идеология и нашла воплощение в философской концепции Фромма, хотя уже вне тесной связи с иудаистской традицией, от которой Фромм постепенно отходил, по мере того как расширялись его интересы.
 
Наверное, еще в юношеских студиях, когда Фромм изучал Тору и Талмуд, зародилась та мысль, которую он высказал много лет спустя:  История человечества начинается с акта непослушания, что в то же время есть начало его освобождения и интеллектуального развития . Позже эту идею с энтузиазмом подхватило поколение молодых бунтарей шестидесятых.
 
Характерно, что в Священном писании Фромма привлекали и воодушевляли весьма специфические моменты — история грехопадения Адама и Евы, заступничество Авраама за жителей Содома и Гоморры, судьба пророка Ионы.
 
Грехопадение  самого Фромма произошло на редкость банально. Однажды, чувствуя сильный голод, он был привлечен вкусным запахом, исходившим из уличного киоска. Недолго думая, юный талмудист купил и съел на ходу горячую свиную сосиску. И мир не перевернулся! Более того, юноша не ощутил себя грешником, не почувствовал, что стал хуже. Может быть, той самой сосиске мы обязаны тем, что мир потерял заурядного раввина, но приобрел замечательного психолога.
 

 
 
В ПОИСКАХ СУДЬБЫ И ЭТИКИ
 
Во Франкфурте Фромм посещал национальную школу, в которой наряду с основами вероучения и религиозными традициями преподавались и все предметы общеобразовательного цикла. В 1918 году он сдал экзамены на аттестат зрелости и после недолгих колебаний остановил свой выбор не на продолжении религиозного образования, а на изучении права. Такое решение не было чем-то радикальным, поскольку Фромм понимал право как  кристаллизованный минимум этики какого-либо общества . Однако перспектива стать юристом быстро утратила для него привлекательность, и он отправился в Гейдельберг изучать философию, социологию и психологию.
 
Престиж социологии в Гейдельбергском университете был утвержден Максом Вебером, с которым Фромм, однако, познакомиться не успел. Он изучал социологию у его брата Альфреда Вебера и под его руководством защитил в 1922 году докторскую диссертацию.
 
Важным событием в личной жизни и научной карьере Фромма явилось знакомство с Фридой Райхман, которая до того успела побывать ассистенткой Курта Гольдштейна, потом — основателя школы аутогенной тренировки И.Х.Шульца, а в 1923 году освоила психоанализ в Берлинском психоаналитическом институте под руководством Ганса Сакса. В 1924 году Фрида Райхман открыла в Гейдельберге (на Менхофштрассе, 15) пансионат  Терапойтикум , в котором стала практиковать психоанализ.
 
Знакомство состоялось через третье лицо и поначалу носило чисто приятельский характер. Однако довольно скоро Фрида Райхман сумела заинтересовать Фромма психоанализом и предложила выступить для него аналитиком. И, подобно историям Шандора Радо и Вильгельма Райха, женившихся на своих пациентках, терапевтическая связь между Фридой Райхман и Эрихом Фроммом привела к женитьбе. Многие недоумевали, почему ни аналитические откровения, ни солидная разница в возрасте (Фрида была на 10 лет старше) не воспрепятствовали браку. Впрочем, сомнения оказались небезосновательными. Прожив вместе всего четыре года, супруги расстались (развод был оформлен лишь в 1940 году в США, где их пути снова случайно сошлись). Впрочем, добрые отношения им удалось сохранить, и все последующие годы Фрида жила под двойной фамилией — Фромм-Райхман, под которой и получила немалую известность.
 

 
 
ПРИВЕРЖЕНЕЦ ПСИХОАНАЛИЗА
 
Психоаналитическую подготовку Фромм завершил в берлинском институте, который с конца 1920-х годов все более становился центром притяжения аналитиков и их клиентов и оспаривал первенство у венского. В разные годы здесь практиковали и преподавали Шандор Радо, Франц Александер, Макс Эйтингон, Ганс Сакс, Вильгельм Райх, Рене Спиц и другие видные аналитики. Здесь Фромм близко познакомился с Карен Хорни, чья протекция впоследствии обеспечила ему должность профессора в Чикаго.
 
В 1925 году Фромм, завершив обязательную психоаналитическую подготовку (серьезным изъяном которой, впрочем, считалось отсутствие у него медицинского образования), открыл собственную частную практику. Среди его пациентов оказалось немало американцев. Практикуясь с ними в разговорном английском, Фромм делал большие успехи, что впоследствии позволило ему легко ассимилироваться за океаном.
 
Первоначально Фромм стоял на позициях ортодоксального фрейдизма, его ранние работы публиковались в солидных психоаналитических журналах, в том числе в авторитетном  Имаго . С Зигмундом Фрейдом он никогда не был лично знаком, но глубоко проникся духом его учения. Со временем, однако, приверженность фрейдистской доктрине стала ослабевать, и в итоге Фромм выступил одним из самых решительных ревизионистов психоанализа.
 
 
СТРАШНЫЙ ПРОГНОЗ
 
Приход Гитлера к власти воспринимался в Германии как наведение порядка и поэтому приветствовался населением. Фромм сделал вывод о том, что ответственность за свою судьбу, связанная с личной свободой, — невыносимая ноша для большинства, поэтому народ готов расстаться со свободой.
 
Обширная практика, общение с пациентами дали Фромму богатый материал для переосмысления соотношения биологического и социального в формировании человеческой психики. Анализ эмпирического материала был осуществлен им в период работы в Институте социальных исследований во Франкфуркте-на-Майне (1929–1932).
 
Будучи руководителем отдела социальной психологии института, Фромм в 1932 году организовал исследование неосознаваемых мотивов поведения больших социальных групп. В результате он пришел к выводу, что народные массы не только не окажут сопротивления нарождающемуся фашизму, но и своими руками приведут его к власти. Объяснение этому  иррациональному  явлению Фромм видел в механизме  бегства от свободы , когда измученные национальным унижением, безработицей, инфляцией народные массы охотно отказываются от привилегий, даваемых свободой, и с готовностью жертвуют ими в обмен на  порядок  и гарантированную миску баланды. (Не потому ли эта концепция стала психологической классикой, что жизнь подтверждает ее снова и снова?)
 
Фромм был одним из первых, кто в 1933 году оставил Германию, ибо результаты его изысканий заставили отказаться от всяких иллюзий. (Те его коллеги, кто продолжал питать иллюзии о  твердой руке  и  новом порядке , впоследствии были вынуждены спасаться паническим бегством, а иным и это не удалось.)
 
 
ФРЕЙДИЗМ, МАРКСИЗМ И ИУДАИЗМ
 
Фромм поселился в США, где в 1941 году увидела свет написанная им по-английски книга  Бегство от свободы , разоблачавшая различные модификации тоталитаризма. Книга принесла автору известность в Америке и вызвала к нему ненависть в Германии, куда он и после окончания войны не вернулся.
 
В Америке — сначала в США, а затем в Мексике — Фромм занимается широкой исследовательской и педагогической деятельностью, ведет большую клиническую практику, пишет и издает книги, приносящие ему все большую славу:  Человек для себя  в 1947 году,  Сказки, мифы и сновидения  в 1951 году,  Здоровое общество  в 1955 году,  Искусство любви  в 1956 году,  Революция надежды  в 1968 году,  Иметь или быть?  в 1976 и другие (в наши дни большинство основных произведений Фромма издано в переводе на русский язык).
 
Последнюю из названных книг можно считать откликом на сочинение французского философа Г.Марселя  Быть или иметь? , где высказано много близких Фромму суждений о негативных аспектах технократической цивилизации с ее неконтролируемым культом потребления. Подзаголовок книги Фромма ясно обозначает тенденцию его поисков —  В направлении гуманизированной технологии .
 
Переосмысление и творческое развитие теории Фрейда поставило Фромма во главе одного из влиятельных направлений современной гуманитарной науки — неофрейдизма. (Хотя его небезосновательно причисляют и к теоретикам гуманистической психологии. Идея самоактуализации явно прослеживается в его суждении:  Главная жизненная задача человека — дать жизнь самому себе, стать тем, чем он является потенциально. Самый важный плод его усилий — его собственная личность .)
 
Фромм стремится перенести акцент с биологических мотивов человеческого поведения в психоанализе на социальные факторы и тем самым как бы уравновесить два этих начала. В этом он, в частности, опирается на марксистскую концепцию отчуждения человека от своей сущности в процессе труда и жизнедеятельности, когда человек используется как средство, но не как цель.
 
Различные варианты синтеза фрейдизма с марксизмом были вообще свойственны многим представителям Франкфуртской школы, но они разошлись во взглядах на роль революционности в преобразовании общественных структур. Так, Г.Маркузе, с которым Фромм лично и заочно полемизировал еще в Европе, в своей книге  Эрос и цивилизация  обвинял неофрейдистов, прежде всего К.Хорни и Э.Фромма, в том, что они трансформируют фрейдизм в моральную проповедь — конформистскую и годную (вернее, негодную) для всех времен и культур.
 
Фромм же критиковал в учении Маркузе те идеи, которые поставили последнего в ряд вождей так называемой молодежной революции 1968 года. Маркузе предлагает революционный,  хирургический  способ лечения болезней общества потребления; Фромм более склонен к  терапевтическим  методам воспитания, просвещения, гуманизации на основе вечных нравственных ценностей, которые, сохраняясь в душе отдельного человека, не исчезнут и в обществе.
 
Здесь, как мы видим, старинный философский спор об основаниях — с чего начинать: с  я  или с  мы ? Фромм понимал, что история творит человека, и этому посвящена одна из самых известных его книг —  Человек для себя . Смысл книги и ее названия станет ясным, если привести слова, взятые Фроммом из Талмуда (годы ученичества не прошли даром) в качестве эпиграфа:
 
Если я не за себя, то кто же встанет за меня?
Если я только для себя, то кто же я такой?
Если не сейчас, то когда?
 

 
 
ИСКУССТВО ВЕРЫ
 
Фромм проанализировал типы социальных характеров, формирующиеся различными типами культур, показал роль гуманистической и авторитарной этики в этом формировании и пришел к заключению, что человек может, а значит, и должен противопоставить собственные разум и волю как внешнему авторитету власти, так и анонимному авторитету общественного мнения. То есть спасение от авторитарности во всевозможных ее видах Фромм видел в самостоятельности и самосовершенствовании человека.
 
Эта мысль является главной и для, пожалуй, самой известной его книги  Искусство любви . Человеку предстоит самостоятельно выбирать путь меж двух бездн — агрессивности и покорности. Разумом он отличается от прочих живых существ, и, кроме разума, ему не на что рассчитывать. Однако не следует считать Фромма сугубым рационалистом, ведь он имел огромный опыт изучения человеческой иррациональности и не мог недооценивать ее роль на личностном уровне и особенно - на уровне больших социальных групп. Еще накануне Второй мировой войны он показал, что тоталитаризм, то есть подавление независимой мысли и свободы воли, — результат не только узурпации и террора власти, но и неспособности миллионов людей ценить и любить свободу и разум, что делает их молчаливыми соучастниками злодеяний, а то и палачами.
 
По существу, и в сегодняшнем мире единственным достойным и надежным противодействием иррациональной деструктивности остаются только разум и добрая воля.  Здоровое общество , о котором размышлял Фромм, все еще не построено.
 
Одиночество, отчуждение, бегство от угнетающей реальности в мир наркотических иллюзий, психопатология в обыденной и общественной жизни, изнурительная рутина сизифова труда — разве это не наши сегодняшние проблемы? Поэтому и сегодня актуально звучат слова Фромма:  Человек не может жить без веры. Решающим для нашего и следующего поколений является вопрос о том, будет ли это иррациональная вера в вождей, машины, успех, — или рациональная вера в человека, основанная на опыте нашей собственной плодотворной деятельности .
 
  Сергей СТЕПАНОВ
 
 

 
 
"АНАТОМ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ДЕСТРУКТИВНОСТИ"
 
В нашей стране до конца 1980-х годов труды Эриха Фромма были известны только небольшому числу специалистов. Но в начале 1990-х годов произошел  прорыв . Многие произведения Фромма вышли на русском языке:  Бегство от свободы ,  Иметь или быть , два объемистых сборника  Душа человека  и  Психоанализ и этика , а также его крупнейшее исследование  Анатомия человеческой деструктивности . Ни одно из них не посвящено специально вопросам воспитания и образования. Тем не менее, рассмотрение его творчества в контексте развития мировой педагогической мысли представляется вполне обоснованным. В центре научных интересов Фромма всегда находилась  проблема человека  - выявление закономерностей и факторов формирования личности, мотивации поведения людей, борение в человеке добра и зла, свободы и самоограничения, альтруизма и эгоизма, любви и агрессивности.
 
 
ОТ ПСИХОАЛИЗА ИНДИВИДА К ПСИХОАНАЛИЗУ ОБЩЕСТВА
 
Научная деятельность Фромма длилась более полувека. Естественно, что его взгляды не оставались все это время абсолютно неизменными. Первоначально он был правоверным последователем идей Зигмунда Фрейда. Фромм всегда высоко оценивал вклад Фрейда в изучение человеческой психики и признавал первостепенную важность главной задачи основателя психоанализа - перевести бессознательные влечения и импульсы человека в сферу сознания, помочь индивиду понять, какие из этих влечений можно удовлетворить, а какие следует подавить или сублимировать.
 
В 1933 году эмигрировал в США, преподавал в престижных американских университетах. Уже в 1940-е годы для Фромма становилось очевидным, что ряд положений ортодоксального фрейдизма противоречат результатам новейших научных исследований в области социологии, антропологии, психологии. Да и сама социально-политическая реальность давала все новые доказательства того, что детерминанты мышления и поведения людей не могут быть объяснены только тезисами классического психоанализа. В отличие от Фрейда человек у Фромма не обособленный внесоциальный, а включенный в реальный общественно-исторический процесс индивид.
 
Ставя под сомнение ряд постулатов фрейдизма, Фромм выдвигает следующие аргументы.
 
Во-первых, он показывает несостоятельность попыток рассматривать поведение человека с позиций безбрежного биологического детерминизма и подчеркивает, что, хотя по своим физиологическим функциям человек и принадлежит к миру животных, он отличается от них наличием самосознания и его поступки нельзя объяснять лишь филогенетически запрограммированными инстинктами. Утратив способность действовать под влиянием инстинктов, человек, чтобы выжить, нуждается в определенной системе ориентации, которая формируется в значительной мере совокупностью воспитательных воздействий.
 
Во-вторых, Фромм возражает против тезиса об изначальной порочности человеческой натуры. При этом он отнюдь не идеализирует человека, считает, что в его природу заложены как конструктивные, так и деструктивные потенции. Человек может показывать высокие образцы альтруизма, его идеалами могут быть свобода, стремление к истине, бескорыстная любовь к другим людям. В то же время он несет ответственность за войны, насилие, за грозящую экологическую катастрофу. Следовательно, нет однозначного ответа на вопрос - является ли человек добрым или злым существом. Фромм утверждал, что лишь в исключительных случаях человек рождается святым или преступником. Большинство людей предрасположено и к добру и к злу, хотя соответствующее влияние этих наклонностей у разных людей различно. Многое зависит от того, как сложится система внутренней ориентации человека, а это в значительной мере определяется социальными влияниями, структурой и ценностями общества, в котором он формируется.
 
В-третьих, Фромм не согласен с абсолютизацией роли раннего детства в становлении личности. Он ставит под сомнение тезис ортодоксального фрейдизма об определяющем влиянии на всю последующую жизнь человека психологических травм, полученных в раннем детстве. Фромм не отрицает, что личность можно до конца понять лишь в свете всего ее предыдущего развития, включая и период раннего детства, когда быстро формируются психические свойства индивида, тенденции развития характера. Но из этого не следует, что психика детей старшего возраста и взрослых людей нединамична и наглухо закрыта для внешних воздействий.
 
 
ЛИЧНОСТЬ ЭТО НЕ ТОЛЬКО МОЗГИ
 
Фромм предлагал радикальное обновление всей системы воспитания. Большое значение он придавал методам воспитания, рассматривал их как средства, с помощью которых социальные требовании преобразуются в личные качества людей; поэтому изучение воспитательных методов - важная составная часть комплексного анализа любого общества. В данном вопросе также обнаруживается значительное различие взглядов Фрейда и Фромма. Согласно Фрейду, становление психического облика ребенка происходит под воздействием, прежде всего, внутрисемейных отношений, которые как бы противостоят влиянию общественных структур. Фромм расставляет акценты принципиально иначе:  Родители - за редкими исключениями - не только принимают шаблоны воспитания, принятые в их обществе, но и собственной личностью представляют социальный характер своего общества или класса. Они передают ребенку то, что можно назвать психологической атмосферой, духом общества... Таким образом, семью можно считать психологическим агентом общества .
 
В то же время, характеризуя процесс формирования личности, Фромм выступал против абсолютизации социальных влияний, указывал на опасность недооценки индивидуальных психологических особенностей человека. Эти предостережения сохраняют свою актуальность. Воспитатель всегда должен иметь в виду, что далеко не все в мышлении и поведении человека можно объяснить действием только социальных факторов. Индивидуальный выбор отнюдь не всегда социально детерминирован. К тому же определенную роль играют подсознательные мотивы, а также такие побуждения, которым подчас трудно дать рациональное объяснение.
 
Критикуя существующие системы воспитания, Фромм с большой тревогой указывал на то, что в учебных заведениях господствует сухая рассудочность, а эмоциональная сфера, столь важная для полнокровного развития личности, фактически подавляется. Этим наносится большой ущерб и интеллектуальному развитию. К этой проблеме он обращался неоднократно, отмечая необходимость всячески способствовать развитию эмоциональной сферы человека.
 
Не без влияния идей Фромма тезис о первостепенном значении эмоционального воспитания получил на Западе большое распространение. Гуманистически ориентированные педагоги, психологи и культурологи признают, что исключительное внимание только к развитию интеллекта не делает ребенка ни лучше, ни счастливее, а, напротив, часто обедняет личность, тогда как развитые эмоции способствуют гуманным импульсам и помогают избрать этически верное решение в сложной жизненной ситуации. Показательна в этом смысле позиция известного американского культуролога Т.Роззака. Критика американской школы, замечает Роззак, сводится главным образом к тому, что Джонни не умеет бегло читать и грамотно писать. Разумеется, это плохо, но почему мы не думаем о нравственно-эмоциональной сфере? Почему нас не волнует, что ребенок постоянно находится в нервном напряжении, не умеет расслабляться, преодолевать агрессивность и зависть, выражать доверие и нежность?
 
Развитие эмоциональной сферы стимулируется эстетическим воспитанием. Но и последнее должно, полагал Фромм, непременно иметь гуманистическую направленность, поскольку самые высокие эстетические идеалы в отрыве от нравственности не создают надежной системы ориентации в выборе между добром и злом.
 
Фромм не ограничивает любовь сферой сексуальных отношений, а рассматривает ее в самом широком аспекте, включающем взаимоотношения родителей и детей, учителей и учеников, врачей и пациентов, короче, весь спектр межличностных коммуникаций. Способность бескорыстно любить - ценнейший дар, один из самых ярких показателей, характеризующих подлинного гуманиста. Поэтому важная задача воспитания - формировать такие качества личности, которые в своей совокупности делают человека способным на альтруистическую любовь. Но современное общество и его воспитательные институты фактически даже не ставят перед собой такую цель.
 

 
 
КАЖДОМУ ПО ПОТРЕБНОСТЯМ
 
Главный огонь критики Фромм направляет на авторитарное воспитание, которое, как он неоднократно заявлял, оказывает крайне отрицательное воздействие на формирование личности, способствует возникновению и развитию психической патологии, духа деструктивного состояния и агрессии.
 
Подлинной целью воспитания, писал Фромм, должно являться развитие внутренней независимости ребенка и его неповторимой индивидуальности. Люди рождаются равными, но разными. Принцип равенства не предполагает одинаковости. Поэтому столь важна организация строго индивидуализированного обучения и воспитания, учитывающая неповторимые особенности, уникальные черты каждого индивида.  Уважение к уникальности, культивирование уникальности каждого человека - это ценнейшее достижение человеческой культуры. И именно этому достижению сегодня грозит опасность .
 
Фромм писал эти строки в 1941 году. Главную опасность он видел только в том воспитании молодежи, которое проводилось в фашистской Германии и имело целью реализовать принцип псевдоколлективизма по известной гитлеровской формуле  ты - ничто, твой народ - все . Но Фромм раньше многих своих современников понял, что тоталитарный режим - не единственная угроза формированию свободной личности. Опасность утратить индивидуальность подстерегает человека и в условиях политической демократии. Современное индустриальное общество делает все более редким тип одухотворенного, оригинально мыслящего человека, притупляет критическое мышление, инициативу и чувство ответственности, порождает  людей-роботов , ведет к интеллектуальной и эмоциональной стандартизации, а страх перед одиночеством способствует развитию конформизма, подлаживанию под общепринятые шаблоны мышления и поведения. Поэтому главная задача воспитания и образования - формировать у молодого человека гуманистическое мышление и адекватное представление о своем окружении, о себе, о своем жизненном предназначении.
 
Важнейшее место во фроммовской концепции личности занимает вопрос о потребностях человека и о том, в какой мере возможно влиять на их формирование и на способы их удовлетворения. Педагогический аспект этой проблемы очевиден.
 
По Фромму, сущность человека выражается в его фундаментальных потребностях. Они носят преимущественно антропологический характер, иначе говоря, присущи всему роду человеческому. Фромм предлагает свою классификацию человеческих потребностей. Обозначим некоторые из них.
 
Первостепенное значение он придает потребности в общении, в межличностных связях.  Человек не может жить без какого-то сотрудничества с другими. Даже у Робинзона был свой Пятница, без которого он, наверно, не только, в конце концов, сошел бы с ума, но и умер . Необходимость в общении, сотрудничестве, помощи особенно ощутима в раннем детстве.  Оказаться в одиночестве - это серьезнейшая угроза самому существованию ребенка .
 
Потребность в системе жизненной ориентации трансформируется, по мнению Фромма, в религиозную потребность. Фромм трактует религию не в традиционном смысле. Под религией он имеет в виду любую систему взглядов, которая служит индивиду руководством в жизнедеятельности и объектом поклонения. Поэтому всякое общество религиозно по своей сути, а сама религия неустранима из человеческой жизни. Но кризис современной цивилизации ведет к тому, что религиозная потребность не находит адекватного удовлетворения; в результате извращается и выбор объектов поклонения.
 
Очень важна потребность в творчестве. Непреодолимое стремление к активной деятельности органически присуще человеку с самого раннего возраста. Что же касается школьников, то при правильной организации учебного процесса они обнаруживают огромную активность, инициативу, стремление к познанию мира и к самопознанию.
 
Удовлетворение этих потребностей может осуществляться противоположными способами, которые либо способствуют, либо препятствуют позитивному развитию личности. И тут важную роль Фромм отводит воспитанию. В идеале оно должно стимулировать развитие потенциальных позитивных способностей и потребностей.
 
Человек нуждается в той или иной системе ориентации, ему нужен некий признанный образец. Но это чревато созданием кумиров. Закономерная потребность в ориентации деформируется в стремление массы людей иметь вождя, который принимал бы за них решения, освобождая их от ответственности.
 
Если органически присущее человеку влечение к творчеству не получает реального выхода, то возникает тяга к разрушению, формируется деструктивный, агрессивный тип личности. Глубокие исследования Фромма, посвященные анализу агрессивного начала в человеке, важно для педагогов и позволяет лучше понять причины  взрыва  преступности, жестокости, вандализма, охватившего определенную часть молодежи.
 
Автор текста: Борис Вульфсон, доктор педагогических наук
 
 
ЦИТАТЫ И АФОРИЗМЫ
 

 
- Идея о том, что человек создан по образу Божию, ведет не только к мысли о равенстве Бога и человека или даже к мысли о независимости от Бога; из нее вытекает и то, центральное для гуманизма убеждение, что в каждом человеке заключается все человечество.
 
- Задача человека - расширять пространство своей судьбы, укреплять то, что содействует жизни, в противоположность тому, что ведет к смерти. Говоря о жизни и смерти, я имею в виду не биологическое состояние, а способы бытия человека, его взаимодействия с миром.
 
- Несчастная судьба многих людей - следствие несделанного ими выбора. Они ни живые, ни мертвые. Жизнь оказывается бременем, бесцельным занятием, а дела - лишь средством защиты от мук бытия в царстве теней.
 
- В жизни нет иного смысла, кроме того, какой человек сам придает ей, раскрывая свои силы, живя плодотворно.
 
- Человеческую личность нельзя понять, если мы не рассматриваем человека во всей целостности, включая потребность найти ответ на вопрос о смысле его существования и отыскать нормы, в согласии с которыми ему надлежит жить.
 
- Прогресс психологии не в том, чтобы отделить сферу якобы "естественного" от сферы якобы "духовного", и сосредоточить внимание на первой, а в том, чтобы вернуться к великой традиции гуманистической этики, рассматривавшей человека в его телесно-духовной целостности, веря, что цель человека - быть самим собой, а условие достижения этой цели - быть человеком для себя.
 
- Я верю, что основной выбор человека - это выбор между жизнью и смертью. Каждый поступок предполагает этот выбор.
 
- Я убежден, что никто не может "спасти" своего ближнего, сделав за него выбор. Все, чем может помочь один человек другому - это раскрыть перед ним правдиво и с любовью, но без сантиментов и иллюзий, существование альтернативы.
 
- Я верю в свободу, в право человека быть самим собой, отстаивать себя и давать отпор всем тем, кто пытается помешать ему быть собой. Но свобода - это нечто большее, чем отсутствие притеснения. Это не только "свобода от". Это "свобода для" - свобода стать независимым…
 
- Осознание своего одиночества и отъединенности, своей беспомощности перед силами природы и общества превращает его отъединенное, расколотое существование в невыносимую тюрьму. Переживание отъединенности вызывает тревогу; более того, это источник всякой тревоги. Быть отъединенным означает быть отрезанным, без какой-либо возможности использовать свои человеческие силы. Следовательно, это значит быть беспомощным, неспособным активно влиять на мир – вещи и людей, это означает, что мир может вторгаться в меня, а я не в состоянии реагировать.
 
- Постольку ребенок приходит в этот мир, он сознает, что одинок, что представляет собой сущность, отдельную от всех других. Эта отъединенность от мира, подавляюще сильного и могущественного и часто угрожающего и опасного по сравнению с индивидуальным существованием, рождает чувство бессилия и тревоги.
 
- История человечества начинается с акта непослушания, что в то же время есть начало его освобождения и интеллектуального развития.
 
- Гуманистическая этика под благом понимает утверждение жизни, раскрытие и развитие человеком своих потенциалов, под добродетелью - ответственность за свое существование.
 
- Для человека все важно, за исключением его собственной жизни и искусства жить. Он существует для чего угодно, но только не для самого себя.
 
- Если человек может жить не принуждённо, не автоматически, а спонтанно, то он осознаёт себя как активную творческую личность и понимает, что у жизни есть лишь один смысл - сама жизнь.
 
- Конечная цель истории искупит трагизм существования тех людей, которые обречены были умирать, так и не реализовав сущности своей природы.
 
- Уничтожить жизнь - значит тоже выйти за её пределы.
 
...цель человека - быть самим собой, а условие достижения этой цели - быть человеком для себя: Не самоотречение, не себялюбие, а любовь к себе; не отказ от индивидуального, - а утверждение своего собственного человеческого я: вот истинные высшие ценности гуманистической этики. Чтобы формировать ценности и доверять им, человек должен знать самого себя, свою естественную способность делать добро.
 
- Человек начинает понимать, что он – это полноценная, активная, творческая личность, и что единственный смысл жизни – это сама жизнь.
 
- Человек есть центр и цель своей жизни...развитие своей личности, реализация всего внутреннего потенциала есть наивысшая цель, которая просто не может меняться или зависеть от других якобы высших целей.
 
- Понятие “быть живым” - это понятие не статическое, а динамическое. Существование – это то же, что и раскрытие специфических сил организма. Актуализация потенциальных сил – это врожденное свойство всех организмов. Поэтому раскрытие потенциалов человека согласно законам его природы следует рассматривать как цель человеческой жизни.
 
- Любовь - ответ на проблему человеческого существования.
 
- Сочувствие и сопереживание предполагает, что я переживаю в себе то, что пережито другим человеком, и, следовательно, в этом переживании он и я - одно. Все знания о другом человеке действительны настолько, насколько они опираются на моё переживание того, что переживает он. ... Возможность такого вида знания, основанного на преодолении разрыва между наблюдающим субъектом и наблюдаемым объектом, требует, конечно, гуманистического подхода, о котором я упомянул выше, а именно признания того, что каждый человек несёт в себе всё человеческое содержание, что в душе мы и святые, и преступники, хоть и в разной степени...
 
- Что же такое идентичность в человеческом смысле? Среди многих подходов к этому вопросу я хочу выделить только один - истолкование идентичности как такого переживания, которое позволяет человеку с полным основанием сказать: я - это Я, то есть, активный центр, организующий структуру всех видов моей реальной и потенциальной деятельности. Подобное переживание Я существует только в состоянии спонтанной активности: его нет в состоянии внутренней пассивности и полудрёмы, когда люди пребывают в достаточно бодрствующем состоянии, чтобы заниматься бизнесом, но ещё недостаточно пробудились, чтобы ощутить Я как активный центр в нас самих.
 
- Понятие целостности вбирает в себя понятие идентичности. Его можно коснуться вскользь, потому что целостность означает просто готовность не нарушать свою идентичность ни одним из возможных способов. Сегодня главное искушение нарушить идентичность связано с возможностями достичь успеха в индустриальном обществе. Поскольку жизнь в обществе склоняет человека к тому, чтобы ощущать себя вещью, чувство идентичности - редкое явление. Но проблема усложняется тем, что наряду с идентичностью как описанным выше осознанным феноменом есть своего рода бессознательная идентичность. Под этим я подразумеваю то, что хотя некоторые люди осознанно превратились в вещи, бессознательно они несут в себе чувство самотождественности именно потому, что социальным процессам не удалось полностью превратить их в вещи. Возможно, эти люди, поддавшиеся искушению нарушить свою целостность, испытывают бессознательное чувство вины, в свою очередь порождающее чувство скованности, хотя причин его они не осознают. ...до тех пор, пока человек не полностью мёртв в психологическом смысле, он чувствует себя виноватым за то, что живёт, не будучи целостностью.
 
- Даже если бы можно было объективно показать, что одна система ценностей превосходит все прочие, практически мы бы немногого достигли. ... Тем не менее беру на себя смелость утверждать, главным образом по теоретическим соображениям, что к объективным нормам можно прийти, если исходить из одной предпосылки: желательно, чтобы живая система развивалась и производила максимум жизненности и внутренней гармонии, которые субъективно воспринимаются как благополучие. ... В действительности большинство людей колеблется между различными системами ценностей и поэтому никогда не развиваются полностью в том или ином направлении. У них нет ни особых добродетелей, ни особых пороков. ... У человека нет самости, он нетождествен себе, но он боится сделать это открытие.
 
- То, что большинство людей переживает сегодня как счастье, в действительности является состоянием полного удовлетворения своих желаний, неважно каких по качеству. Если понимать его в этом смысле, оно утрачивает существенные свойства, приданные ему греческой философией, а именно: счастье - это состояние исполнения не столько чисто субъективных потребностей, сколько потребностей, имеющих объективную ценность с точки зрения целостного существования человека и его потенций. Было бы лучше, если бы мы думали о радости и напряжённой жизненности, нежели о счастье. Не только в иррациональном обществе, но и в наилучшем из всех обществ тонко чувствующий человек не в силах удержаться от глубокой грусти по поводу неотвратимых трагедий жизни. И радость, и грусть - неизбежные переживания чувствительного, полного жизни человека. Счастье в нынешнем значении обычно предполагает внешнее довольство от состояния пресыщения, а не то, что неизбежно сопровождает полноту человеческих переживаний.
 
- Новое отношение к жизни можно выразить конкретнее в следующих принципах: развитие человека требует от него способности вырваться за пределы ограниченной замкнутости собственного ego, алчности, своекорыстия, оторванности от близких, а значит, за пределы базисного одиночества. Такое превосходство является условием для того, чтобы открыться миру и соотнести себя с ним, стать уязвимым и вместе с тем испытывать идентичность и целостность; условием человеческой способности наслаждаться всем, что живо, изливать свои способности на окружающий его мир, быть `заинтересованным`; короче говоря, скорее быть, чем иметь и использовать - вот следствие шага на пути к преодолению алчности и эгомании.
 
- Истинная любовь к другому человеку имеет специфическую особенность, поскольку я люблю в этом человеке не только его личность, но и человечество в целом, или Бога, как сказал бы верующий христианин или иудей. Точно так же, если я люблю свою страну, моя любовь является в то же время любовью к человеку и человечеству; если она не такова, то это привязанность, основанная на неспособности к самостоятельности, и, как показали последние аналитические исследования, ещё одно проявление идолопоклонства.
 
- Я уверен, что можно понять, что такое целостный универсальный человек, только через осуществление своей индивидуальности, но отнюдь не пытаясь свести себя к абстрактному общему понятию. Жизнь ставит перед человеком парадоксальную задачу: с одной стороны реализовать свою индивидуальность, а с другой - превзойти ее и прийти к переживанию универсальности. Только всесторонне развитая личность может подняться над своим Я.
 
- Человек превратился в товар и рассматривает свою жизнь как капитал, который следует выгодно вложить. Если он в этом преуспел, то жизнь его имеет смысл, а если нет – он неудачник. Его ценность определяется спросом, а не его человеческими достоинствами: добротой, умом, артистическими способностями.
 
Использованные материалы:
 
Текст статьи  Анатом человеческой деструктивности , автор Б.Вульфсон
Текст статьи для сайта www.psychol-ok.ru по материалам книги  Постклассический психоанализ Т.2 , автор В.Лейбин
Текст статьи С.Степанова
Материалы сайта www.fromm.hpsy.ru
Материалы сайта www.cpsy.ru
 
 

 
 
23 марта 1900 года – 18 марта 1980 года