Всё время спорю с тишиной, почти воюю -
То сам с собою говорю,  то вслух читаю...
И незаметно для себя её целую,
И незаметно для себя к ней привыкаю.
Она незванна и тиха, но неотступна,
Качнётся воздух у щеки - ловлю дыханье,
Её приход неотвратим, и поминутно
Расписан ходиками час её молчанья.
И бесполезно запирать входные двери,
И окна наглухо забить - пустое дело -
Она прорвётся, чтоб опять, по крайней мере,
От невозможной тишины в ушах звенело.
Свернётся в кресле и глядит в глаза покорно,
(У вас во взглядах как назло - такое сходство!)
И как и ты она всегда немногословна,
И на двоих - одна душа. И в ней - сиротство.
А следом тихо входят ночь и ностальгия,
Проектор крутит старый фильм, немой и грустный,
И в сотый раз его смотреть - шизофрения,
Под чёрный кофе, что остыл и стал невкусный.
Сюжет растянут в сериал на два актёра -
Тебя зовёт своей женой другой мужчина,
И хоть бы раз какой скандал, да просто ссора...
Но ты болеешь тишиной неизлечимо.

 
Позволите? Если, конечно, свободно...
- Прошу Вас... (а взгляд всё такой же, как прежде).
Красивая женщина... выглядит модно -
Красивое тело в красивой одежде.
- Меню?
- Нет, спасибо... мне чашечку кофе.
И если не трудно - ещё сигарету.
Подумала: дура, какая ты профи?
Подумал: шал@ва . Уткнулся в газету.
- Зови меня Инга.
- На "ты"? Мы знакомы?
Но, в общем-то, я здесь совсем не за этим.
- Под Старым Ачхоем... с чердачной соломы -
В то утро по счёту ты стал моим третьим.
Смотрел очень долго (а взгляд всё такой же!),
И вниз по спине - холодок до лопаток...
- Мы оба тогда были много моложе,
Но ты - за медали, а я - из-за "бабок".
- Чего тебе нужно? Ты хоть понимаешь,
Что мне наплевать, что тут люди повсюду?
Порву тебя, тварь...!
- Лейтенант, а ты знаешь,
Что я твоих глаз никогда не забуду?
Когда ты полез напролом за мальцами,
(Ведь знал, что там снайпер и верная пуля!)
Какими смотрел на меня ты глазами...
Зачем же за мёртвыми, жизнью рискуя?
- Тебе не понять...
На убой... как скотину...,
Чтоб толще в два раза стал чей-то загривок!
...Ждала, когда вытащу их, чтобы в спину?
- В плечо, если помнишь. Могла бы в затылок.
Конечно, я тварь.
После "дружбы народов" -
Литва... биатлон... нищета... всё такое.
Чужая на родине. Лапы уродов...
Вот так мы и встретились в Старом Ачхое.
И хватит об этом - суди коли судишь.
Мы были и будем с тобою врагами...
Одно только тошно - никак не забудешь
Какими в прицеле смотрел ты глазами...
- Чего приходила? Раскаянье? Скука?
- Да нет... я хотела с тобой про работу -
Партнёр твой по бизнесу... редкая с#ка .
Решай с ним, иначе -
мой выстрел в субботу.

Круглая плоскость - земная кора,
Ни притяженья, ни дна, ни опоры,
Сны никогда не живут до утра,
И не вступают со мной в разговоры.
Cны никогда не зовут за собой -
Я им никто, и поэтому брошен,
Высеян Богом пустой лебедой,
Высеян, взвешен, и в будущем - скошен.
 
Смотрит внимательно в спину "вчера",
Спущенным флагом полощутся шторы,
Где-то, в ушедшем, меня у костра
Ждут мои храбрые конкистадоры.
Сельва не выпустит маленький взвод,
Звякнет, ломаясь, стальная эспада...
Кто-то поднимется, тихо вздохнет:
Он не придёт. Мы идём в Эльдорадо.
 
Лунным сиропом залито окно,
Крошится глиной под пальцами вера,
Гревская площадь. Не я ли давно,
Схваченным, плюнул в лицо Робеспьера?
Время теряется в тёмной воде,
Там, где спасение, там и расплата,
Младшей сестрёнкой Шарлотта Корде
Стала мне после убийства Марата.
 
Падают звёзды в сиреневый май,
Ночь соловьями разбита на ноты,
Снова бессонница... Стынущий чай...
И бесконечное - кто же ты? Кто ты?!
Вся ли земля, без границы, мой край?
Сколько мне жить, эту вечность листая?
Снова и снова бесстрастный Барклай
Плачет бессильно, к Москве отступая...
 
Или не мучить себя, не пытать -
Прошлое вряд ли вернётся к началу,
Сны пересматривать, жить и молчать -
Всё забывается мало-помалу.
И растворяться в закатной смоле,
Рвать это небо об острые горы,
Знать, что ты ждёшь...
И не знать о тебе,
Спрятав окно за тяжёлые шторы.

 

Вода и огонь
 
Он был податлив и текуч -
Струился как вода.
Он запирал всегда на ключ
Улыбку и слова.
И сторонился острых тем,
Терпеть не мог углы,
И убегал от всех проблем
В придуманные сны.
Он знал, что есть на свете Бог,
И стыд, и Высший Суд,
Но лгал под выдох и под вдох,
Раз все на свете лгут.
Не потому, что так хитёр,
Он просто был водой,
Воруя с самых давних пор
Возможность быть собой.
 
Она была совсем другой,
Ей было что терять -
В её короткий век звездой
Ей выпало сгорать.
Хотелось падать и светить
Сквозь тучи и ветра...
Хотелось искренно любить,
Сжигая ложь дотла.
И ей казалось только так
Становится светлей,
А что сгорит сама — пустяк,
Ведь это для людей!
От медных лучиков волос
До пламени ногтей
Мечталось ей почти до слёз
Сгореть в любви своей.
 
Как странна логика судьбы,
Когда всего в три дня
Огонь попал под власть воды,
Вода — под власть огня.
Им было вместе хорошо,
И страшно было врозь,
Ах, как же сладко и грешно
Им ночью не спалось...
У них случались то пожар,
То буря, то потоп,
Ведь быть самим собою — дар
Святых и недотёп.
Но ничего не изменить,
И где уж им понять,
Что тех, кого дано любить
Бессмысленно менять.
 
Вода останется водой -
Скользнёт сквозь щёлку пар,
А пламя звёздочкой-искрой
Вернёт свой свет и жар.
И лишь любовь обречена
На то, что всё пройдёт -
Золой развеется она
И вмёрзнет пеплом в лёд...

Смотрины.
 
Я тащу принцессу - дочку на смотрины в тронном зале,
Где среди придворной свиты пять заморских женихов,
Она требует отсрочку, возмущаясь - задолбали!
Только где среди элиты принцев взять не дураков?
Я ей мягко объясняю: двадцать пять - уже старуха,
Если что-нибудь сорвётся, мне достать придётся плеть,
Отвечает мне: я знаю, (хоть и слушает в пол-уха) -
То в истерике забьётся, то бормочет: офигеть!
Нас встречают под фанфары, реверансы и улыбки,
Королева - мама нежно прижимает дочь к груди,
Говорит ей: выбор пары - тут не может быть ошибки!
Та рыдает безутешно - мама, лучше отойди!
Дочка просто никакая - ни причёски, ни помады,
На неё без слёз не взглянешь, а не то, чтобы в кровать...
Обращаюсь к ней: родная, будь добрей, сбегут же гады!
Улыбнулась мне лукаво и промолвила: плевать.
Ну, какой тут в претенденты на сегодня самый первый?
Самый, значица, настырный и влюблённый без ума...
И идёт, одетый в ленты, а принцесса смотрит стервой -
Это что, за кекс кефирный? Придушила бы сама!
Разрядился тут павлином, понакрасился в румяна,
Ну и что, что по бумагам голубых гламур кровей?
Я даю только мужчинам, да и то, обычно с пьяну,
Вот и топай быстрым шагом, то ли граф тут, то ли гей!
А второй, по ноздри - в латах, неуклюжий и звенящий,
Выбивает искры с пола, испоганил весь паркет,
Щит его в сплошных заплатах, видно воин настоящий,
Но копьё - на пол шестого,  да и ростом просто шкет.
Золотник - шепчу принцессе - он ведь тоже мал, да дорог,
Да и яйца у такого, мне сдаётся - из свинца...
Отвечает как по пьесе - даже было б мне за сорок,
Но не меньше пол второго я б хотела от мальца!
С третьим сущая засада - он приплыл из Гондураса,
Из одежды только бусы, как посмотришь - стыд и срам!
Два пера торчат где надо, вы видали папуаса!
- Ну и на фиг мне индусы - зад порвать напополам?
А четвёртый как с похмелья - зенки кровью набухают,
Пахнет словно из сортира, говорит - могу летать...
Вылез как из подземелья, аж от страха все икают,
Дочка мне: я у вампира да ни в жизнь не стану брать!
Говорю ей: слушай, дура, если пятого отставишь,
Отхлещу как в раннем детстве, ты мне только попадись!
А она в ответ мне хмуро - как Хусейн ты, папа, правишь,
Хочешь НАТО в королевство? А не хочется - заткнись.
Ну а пятый - прям красавчик, весь сияет как червончик,
Вышел, смотрит, улыбаясь - дружно ахнул тронный зал...
Ты прикрой отпавший хавчик, и хватай его за пончик! -
Говорю ей, тоже пялясь.
- Как Вас? Принс би`Cексуал?
Он прижал к себе принцессу, а она от счастья тает,
И уже под платьем лапа, вот попался же самец!
- Как относитесь к инцесту? Камасутра не мешает?
Что ж ты вылупился, "папа"? Всей семье теперь ПИПЕЦ!
 

 
Две принцессы
 
В этом царстве всего было наполовину:
Половина – зима, следом – жаркое лето...
Всё поделено надвое и середину
Отмечала черта чёрно-белого цвета.
Десять тысяч берёз, ровно столько же елей,
Десять тысяч цветов, и не меньше колючек,
И что ночь объявляла бесспорной потерей,
Возвращал каждый раз утром солнечный лучик.
Говорят, что и трон там давно поделили
Две похожих сестры – не поймёшь где какая...
Ту, которая днём управляла – любили,
А ночная, по слухам, была очень злая.
В снежно-белом ходила дневная принцесса
И дарила тепло, о себе забывая,
Но смеркалось едва, и из чёрного леса
Волчью стаю на город спускала другая.
И тогда закрывались и ставни, и двери,
Царство делало выдох, и всё замирало –
Никого не щадили принцессовы звери,
И она никого никогда не прощала.
Я нашёл это царство на карте случайно,
Я ловил каждый слух о нём, каждое слово,
И узнал, что дневная – тиха и печальна,
А ночная – цинична, дерзка и бедова.
Я влюбился в одну, проклиная другую –
Хоть бы чёрной сквозь землю когда провалиться!
Но ответила “да” за сестрицу дневную
С откровенной ухмылкой принцесса-волчица...
И стояла не в храме под чёрной фатою,
Возле пня на поляне, склоняя колени,
И луна вместо свеч... и у нас за спиною
Всё сужали кольцо волчьи серые тени.
...А потом на траве, где под небом ни звука,
Ты смотрела в глаза и срывала одежды,
И брала меня словно голодная с#ка
Без любви, и на жизнь без особой надежды.
А когда покатилась луна за болото,
Ты как будто от боли в плечо застонала,
И мой взгляд зацепился за важное что-то...
Ты лежала вся в белом... вся в белом лежала!
...Мы вошли в этот город, где ставни закрыты,
И зашторены окна, и площадь пустая...
Овцы целы сегодня! И волки все сыты...
Выходите, не бойтесь! Проснулась дневная!
...Для меня это так и осталось загадкой -
Как в тебе уживалась другая принцесса?
Ты осталась дневной.
Но порою украдкой
Долго смотришь мне в спину волчицей из леса...

 
Зима была лютой, а я не люблю холода -
Продрог от мороза под ветром почти, что до слёз.
На площади - праздник. Гулянье, оркестр, детвора...
А сбоку у парка сидел замерзающий пёс.
Лохматый и старый, и, видимо, очень больной -
Таким доживал он недолгий собачий свой век,
Смотрел в одну точку, качая большой головой,
Пытаясь улечься на жгучий нетающий снег.
А люди жалели - ну как тут бедняжке помочь?
Не брать же домой здоровенного этого пса!
И было понятно - сегодня последняя ночь,
Которой не будет ни края, ни дна, ни конца...
Динамик вещал на всю площадь стихи о войне,
Несли ветераны гвоздики в озябших руках,
И гладил февраль стылым ветром его по спине,
И инеем цвёл на его длинношерстных боках.
Походные кухни. Улыбки. Недолгий парад.
Шары в поднебесье. Топтанье на месте и гул.
Я каши принёс: ты поел бы хоть чуточку, брат...
Но он отвернулся и, мне показалось, вздохнул.
Мальчишка заплакал - с совком и лопаткой малыш,
Совсем ещё кроха, а тоже ведь понял - беда...
И птицы взлетели со снежно-засиженных крыш,
Как будто пытались всей стаей прогнать холода.
Принёс кто-то тонкий и порванный сбоку картон -
Ложись-ка сюда, это всё же теплее, чем лёд...
Я думал о тех стариках, что бездомны как он,
О тех, кто не нужен и этой зимою умрёт...
 
Прошёл целый месяц, а следом - и пара недель,
Весна припозднилась, и ночью нет-нет, да мело,
Но как ни крути, это был настоящий апрель.
И плюс за окошком. И где-то в 6.30 - светло.
Пичуг щебетанье котов посводило с ума,
А если не пасмурно - солнышко греет всерьёз,
И кажется все улыбаются, даже дома,
И весь этот город, и даже бродяжка - барбос...
Я встал словно вкопанный.
Выдохнул.
Снова вдохнул -
Тот самый!
Лохматый!
Живой!
Да ещё наяву!
Он ткнулся в ладонь мне, хвостом чуть заметно вильнул...
Стоял я счастливый, хоть толком не знал почему.

Тебе очень идёт тёмно-синее
Длинное платье с глубоким вырезом,
И рук обнаженно-изящная линия,
И взгляд чёрно-карий с насмешливым вызовом.
И кто рисовал твоё тело касанием,
Уже никогда не забудет щемящее
Предчувствие близости… и расставания,
Где жизнь без тебя словно ненастоящая.
Где пальцы запомнят скольжение нежности,
Которой дыхание намертво схвачено,
Где неумолим приговор неизбежности –
Ведь разве не мне ты судьбой предназначена?
Прольются дожди на ладонь неприкаянно,
Смывая и запах, и цвет искушения,
И что между вами случилось нечаянно
Всегда обрекается на непродолжение.
Всегда обрекается на ощущение,
Что кем-то придуман сценарий безумия,
В котором не наши с тобой отношения
Стирает с листа бледный свет полнолуния.
И выйти из круга у нас не получится,
В каком бы не прятались мы полушарии –
Ах, как  друг по другу успели соскучиться
Мои голубые… твои чёрно-карие!
И что это будет – цветение раннее,
А может деревья в нетронутом инее…
Когда я тебя позову на свидание,
Ты платье наденешь своё темно-синее.
 

 
День седьмой. Адам и Ева.
 
В соавторстве с Ксенией Архиповой,
 

Три дня я ходил по спирали,
Вколачиваясь как в круг –
Все знания о печали
Рождала разомкнутость рук.
В какой бы виток ни вдеться,
Каких бы вершин ни взять,
Зачем человеку сердце
Никак я не мог понять.
До этого трое суток,
Раскинувшись в облаках,
Какой-то вселенский рассудок
Вдувал свою душу в прах.
Из праха восстав отныне,
И сделав свой первый вдох,
О Духе, Отце и Сыне
Мной сказано было – Бог!
И сам я был им немного,
И он для меня был всем,
Но если я в шаге от Бога,
То сердце-то мне зачем?
Не давит, не жжёт, не бьётся,
Не золото, не серебро…
Кто знал бы, что мне придётся
За сердце отдать ребро.
Всё будет гораздо позже,
Когда научусь жалеть –
Я дал бы намного больше
За счастье тобой болеть!
А вечером дня шестого,
Который продлился век,
Рождалось ещё одно слово
По имени Человек.
И вот она ты – иная,
Похожая, но не я,
Из плоти моей… родная,
И значит навек моя!
Как солнце улыбка Бога –
Ответа искал? Возьми!
Что слышит твоя недотрога,
Прижавшись щекой к груди?
Из мёртвого и пустого
Так робко вот здесь – тук-тук…
А может вначале не Слово …
Вначале – сердечный стук?!
 
И значит от этого края,
С седьмого, считая дни
Жизнь можно прожить и без Рая…,
Но можно ли без Любви?
 
*** *** *** *** *** ***
 
И хаос стал миром новым,
В котором порядок строг,
И сказано было Слово,
И Слово то было — Бог,
И в мире неискушённом,
Где жизнь начинала бег,
Рождалась незавершённость
По имени Человек.
И был он подобен Богу,
И Бог для него был всем,
Но билась в груди тревога
Вопросом немым: Зачем?...
Задумчиво тих и светел
Был вечер шестого дня.
Всевышний ему ответил,
Создав из ребра меня,
Наградой за эту муку.
К нему подтолкнул: Иди!
И истина дробным звуком
Рождалась в моей груди:
Испуганно билось сердце,
Шептало: любить хочу...
И было легко согреться,
Прижавшись к его плечу.
И, Божьей дивясь заботе,
Я шаг обратила в бег.
Подобная — плоть от плоти,
А значит, его навек.
И не было счастья выше
Сознания — кто же я? —
Чем выдохом робким: ишша...
Как  мужняя  и  моя ,
Как истина — вот мы, двое...
И я уловила вдруг,
Приникнув к груди щекою,
Как эхо, сердечный стук...
 
Жизнь можно прожить без Рая,
С начала и до конца,
В том мире, где всё смолкает,
Когда говорят сердца.
 
* ишша -  женщина ,  жена ,  мужняя , от мужск.  иш

 
Всё порастёт быльём, и станет тихо,
[Как будто снег под утро ляжет пухом]
Забудут имена, хлебнувших лиха,
И тех, кто до конца не падал духом.
Мой город ветром по полю развеет,
Сухой ковыль помнут копытом кони,
И только небо [синее в апреле],
На чьи-то снова выльется ладони.
В которое смотрелись мы когда-то -
За облака, за звёзды и планеты...
Которое молчало виновато
На все вопросы, заданные: где ты?!
Оно всегда спускалось то дождями,
То, бьющимся о землю, звездопадом...
Оно всегда лежало между нами,
Ходившими то около, то рядом
У перекрёстков, переправ и бродов,
Но никогда друг друга не узнавших...
Нас в череде закатов и восходов
Не вспомнят словно без вести пропавших.
Всё порастёт быльём, но только следом
Любовь случится с ними, как и  с нами...
Живущие без нас под синим небом,
Смотрите в небо нашими глазами!