Я знал, что редакторы – враги рода человеческого, но не думал, что до такой степени. Крапивное семя! Недрогнувшей рукой они правят  ономнясь  на  опомнясь , а  помавал  на  помахал . Они свято убеждены, что  ужо  и  противу  суть грубые орфографические ошибки. Кстати, слово  суть  в их понимании может быть только существительным третьего склонения и ничем иным.
    А негодующие пометки на полях рукописи!
     Почему герой говорит, что ещё не вечер? Ведь дело происходит глубокой ночью!  
    Но этот… Наверное, он и сам тайком пописывал. Известно же: кто никогда не был униженным и оскорблённым, не сможет толком ни унизить никого, ни оскорбить. Видно, и его в своё время изрядно повозили физией по опрометчиво расставленным запятым.
    Наша встреча состоялась в единственной комнатке новорождённого частного издательства – чуть ли не первого в Ленинграде. За окном тихо разваливался Советский Союз. Мой визави восседал в редакторском кресле и в скорбной задумчивости листал принесённую по его же просьбе рукопись.
    – Как же вы так? – устало посетовал он вдруг – и, болезненно морщась, зачитал: –  „Не может быть!“ – ахнула она .
    – И что? – не понял я.
    – Ахнуть означает сказать  ах , – терпеливо пояснил он. – Если ваша героиня говорит:  Не может быть  – то, значит, она не ахнула. Она воскликнула.
    – У меня там ещё  Этажом выше ахнула дверь , – признался я. – То есть сказала  ах ?
    Лицо редактора стало совсем несчастным. Мало того что автор безграмотен, он ещё и помнит свою белиберду наизусть.
    – Или тоже воскликнула? – довесил я, не удержавшись.
    – Нет, – процедил он. – Дверь, пушка… Эти пусть ахают. А вот что касается человека…
    – Ахнул по затылку, например…
    – Но не языком же! Рукой, поленом…
    Мы смотрели друг на друга, наливаясь взаимной неприязнью.
    – И что получится?  „Ах!“ – ахнула она ?
    – Нет. Просто  ахнула . Без прямой речи.
    – А если рявкнула? Сказала  рявк ?
    Он поиграл желваками.
    – Нет. Рявкнуть можно что угодно. Но ахнуть – только  ах .
    – Позвольте, – с достоинством позволькнул я. – В словаре Даля  ахнуть  означает (цитирую)  дивиться чему, радоваться, горевать . И только в самом конце  восклицать ахъ!  
    Следует признать, с моей стороны это была откровенная бестактность. Но я только что законспектировал в охотку первый том Владимира Ивановича – и просто не мог не щегольнуть познаниями.
    Однако смутить редактора оказалось трудненько. Бесстыдство было частью его профессии.
    – Даль, – далькнул он как ни в чём не бывало, – во многом устарел…
    – Ничего себе! – ничего-себекнул я. – Может и Достоевский устарел? Достоевского возьмите! Да у него сплошь и рядом  ахнул  в значении…
    – Тоже мне образец! – презрительно тоже-мне-образецнул он. – Если мы будем ссылаться на Достоевского как на эталон русского литературного языка…
    – А на кого ж тогда? – озлясь, а-на-кого-ж-тогдакнул я.
    Нет, не так. Просто  а-на-кого-ж-тогдакнул . Без прямой речи.
    Редактор взглянул озадаченно – и только-не-на-негокнул.
    Я почемукнул.
    В ответ он не нашёл ничего лучшего как потомукнуть, и я почемукнул вновь. Но уже с тремя восклицательными знаками.
    Он уклончиво но-вы-же-не-классикнул.
    Я ну-и-чтокнул.
    Он всё-равно-так-нельзякнул.
    Собственно, на этом наш разговор и завершился. Я забрал рукопись и, хмуро ладно-посмотрюкнув, покинул новорождённое издательство.
    Снаружи сеял мерзкий питерский снежок. На углу совала прохожим листовки и зычно долой-коммунякала увенчанная вязаной шапочкой пенсионерка. Я вздёрнул воротник куртейки и, уныло ну-и-временакнув, поплёлся в сторону Московского вокзала.

    Когда капитан возвратился в пультогостиную, посуду со стола уже убрали, но команда никуда не разошлась. Тед, отставив свой стул на пару метров, громко, с надрывом читал с планшета, зверски подыгрывая лицом:
    –  …вибропила с чавканьем вгрызлась в дряблую плоть. В лицо ему полетели ошметки и брызги, но он не ощутил их, завороженный: из располовиненного черепа полезли зеленые тентакли, усеянные шипами и глазами.  Она не человек!!!  – с содроганием осознал он, слабея коленями, и взмахнул пилой раз и другой…
    Полина рыдала, уткнувшись в плечо Дэну (Станислав сильно сомневался, что от сострадания). Киборг слушал напарника с исключительно сосредоточенным лицом (видимо, просчитывая варианты собственных действий в подобной ситуации), Вениамин – с брезгливо заинтригованным, и даже Михалыч зачарованно приоткрыл занавешенный усами рот.
    Теодор вызывающе покосился на Станислава – мол, добросовестно выполняю ваш приказ! – и продолжил, погромче и повыразительнее:
    –  …обезглавленное тело повалилось навзничь, дрыгая когтистыми лапами. Кровь хлынула, как из опрокинутого ведра. Родион попятился, тяжело дыша. По рукояти вибропилы медленно стекал желтый старушечий жир…
    – Что это за мерзость?! – не выдержал капитан.
    – Почему сразу мерзость? – оскорбился Тед. – Между прочим, классика,  Преступление и наказание  называется! Серия  Новая жизнь старых книг , современные обработки средневековых бестселлеров.

Обожаю Громыко!