Она взяла со столика лопату, воткнула ее в могильный холмик и принялась копать. Земля была мягкая, как пух…

1995. Неглиневское кладбище

Директор Шатохин подписывал бумаги. Перед ним на столе лежала их целая стопка. Василий Трофимович брал верхний лист, читал его, держа в вытянутой руке, морщился каждый раз брезгливо, но все равно ставил подпись. Секретарша Александра Петровна ловко выхватывала подписанное и убирала с глаз долой — в папку.

Расправившись со стопкой, Шатохин снял очки, широкой ладонью потер лицо, зевнул.

— Все что ли? — спросил устало.

— На подпись — все, — секретарша пожала плечами, — а в приемной сидит один…

— Санкин, пенсионер? — встревожился директор.

— Да нет, молодой, — Александра Петровна глянула в бумажку,

— Окользин из КБ…

— По личному?

— Говорит, по производственному.

— Значит, опять склока в КБ! Как пауки в банке, честное слово. Ладно, зови этого, и хватит на сегодня.

Допущенный Александрой Петровной, в кабинете появился скромный молодой человек с рыжеватой и несколько встрепанной шевелюрой. Смущенно глядя на директора сквозь очки, он поздоровался и представился инженером Окользиным, Сергеем.

— А отчество? — тепло улыбнулся Шатохин.

— Юрьевич, — признался инженер.

— Так-так! — директор указал на стул и, не давая посетителю раскрыть рот, заговорил сам.

— Хорошо, что вы зашли, Сергей Юрьевич. Расскажите-ка мне, что там у вас делается, в КБ. Когда оснастку под семьсот двенадцатый надеетесь сдать?

Семьсот двенадцатый заказ был ахиллесовой пятой конструкторского бюро, и Шатохин нарочно упоминал его, разговаривая с конструкторами. Это заставляло их держаться в рамках.

На этот раз, однако, коронный вопрос не произвел ожидаемого эффекта.

— Скоро сдадим, — равнодушно пожал плечами посетитель, — Но я хотел поговорить не о КБ…

“По личному,” — подумал директор определенно.

— Я насчет грубельных печей, — продолжал инженер. — Случайно увидел проект… Мы что, собираемся строить участок в Неглинево?

— М-м… — Василий Трофимович помедлил, соображая, к чему бы такой вопрос. Проект был давно утвержден и передан строителям. — А что, собственно, вас беспокоит?

Окользин зябко поежился, глянув куда-то в окно.

— Нельзя этого делать, — тихо сказал он. — Это опасно. Я сам из Неглинево. И родился там, и в школе учился, и… Ну нельзя! Ей-богу, нельзя!

— Не волнуйтесь, Сергей Юрьевич, — Шатохин удивленно смотрел на инженера, — никто и не собирается устраивать площадку в самом селе. Она будет в трех километрах, и это совершенно не опасно. Ну не могу же я прямо в городе грубель обжигать, кто мне разрешит? А там болото, земля бросовая, совхоз от нее отказался…

— Да не бросовая! — перебил его Окользин. — А заповеданная. То есть, заказанная человеку, зареченная, понимаете? Испокон веков люди там не строили ничего, не сеяли, лес не рубили. Потому что это кладбище…

Шатохин озадаченно уставился на инженера. Про какое-то кладбище на месте будущей грубельной площадки он слышал впервые.

— И что же, — осторожно спросил он, — там и памятники есть? Надгробья какие-нибудь?

Окользин, неуютно сутулясь, смотрел в пол.

— Ничего там нет. Это очень старое кладбище.

— А каких, примерно, времен?

— Неизвестно. Нигде оно не упоминается, я специально смотрел архивы в краеведческом. Мне кажется, его и не хотели упоминать. Говорили просто — недоброе место, а кроме неглиневских никто и не знал, почему недоброе.

— Ага, — оживился директор. — Значит, упоминаний и документов никаких? Ну а сами вы как узнали про кладбище?

— Мне рассказывал дед Енукеев, а до этого еще — бабушка моя, Мария Денисовна. Когда я мальчишкой был, она предупреждала, чтоб не вздумал туда, на кладбище, ходить.

Василий Трофимович нетерпеливо отмахнулся.

— Что вы мне тут: бабушка, дедушка… Бабушка-то, небось, надвое сказала? И потом, откуда там взяться кладбищу? Болото да гнилой осинник. Весной я сам выезжал с комиссией.

— Не простой это осинник… — задумчиво произнес Окользин. — Это колья проросли…

Директор осекся.

— Чего-о?

Тут только в глаза ему бросился какой-то болезненно всклокоченный вид инженера. Вот и шнурок на левом ботинке не завязан…

— Колья, — повторил Сергей с мрачной убежденностью. — Когда-то в древности там закопали больше сотни этих… вурдалаков. И каждому в спину вогнали осиновый кол. Иначе от них не избавиться… Но ни в каких источниках не сказано, что будет, если вурдалака раскопать и кол у него из спины выдернуть.

“Э-э, — думал Василий Трофимович, согласно кивая инженеру, — паренек-то — того! Хорошо, если на бытовой почве или, скажем, наследственное заболевание… А ну как признают, что он на работе свихнулся? Вот тебе и производственная травма!”

— Во всяком случае, — продолжал Окользин, — строительные работы на месте кладбища представляют опасность, и поэтому я предлагаю вообще не строить площадку для обжига грубеля, а приобрести финскую экологически чистую технологию. Установку можно будет расположить здесь, на территории завода. Только понадобится валюта…

Сергей остановился и впервые поднял глаза на директора.

“И глаза бешеные,” — подумал Василий Трофимович.

— Скажите, Сергей Юрьевич, — осторожно спросил он, — а вы куда-нибудь еще обращались по этому вопросу?

— Нет. Куда же я мог обратиться?

— Ну, не знаю… в отдел культуры, там, в исполком, в облсофпроф, в поликлинику… то есть, пардон, я не то…

— Вы считаете меня сумасшедшим? — спросил Окользин.

— Да бросьте вы, другое я имел ввиду, — тон директора не допускал никаких сомнений в его искренности и глубоком сочувствии. Мне ведь мало, понимаете, одного вашего слова, чтобы отозвать проект. Меня и самого спросят: на каком основании? А? Чувствуете? Требуется официальное заключение. Чье? Учреждения, уполномоченного решать вопросы всякой там охраны памятников природы и общества. Справка нужна! А будет справка — мы с вами, конечно, тут же, без разговоров примем руководящее решение. Ощущаете?

— Д-да, — Окользин неуверенно кивнул и поднялся. — Значит, вы в принципе не возражаете против… э-э… доработки проекта?

— Ну конечно, не возражаю! Дорогой мой! Все мы должны бережно относиться к нашим кладбищам! Если они имеют место… Словом, желаю вам всяческих успехов и жду в ближайшее время у себя. С полной победой.

Так говорил Василий Трофимович, провожая Окользина за дверь. Но мысли у директора не были похожи на слова.

“Иди, иди! — думал он, — Пусть вурдалаками твоими да и тобой самим занимаются общественные организации. А у меня на психов времени нет, работы по горло… Ни черта с твоим Неглинево не сделается, туда уже стройматериалы завезли… ”

Над широкой квадратной прогалиной, появившейся в лесу на месте бывшего болота, поднимались разноцветные дымы. Сизый все еще шел от кострищ, оставленных лесорубами, черный колечками взлетал над глиняными кучами — там деловито покряхтывал бульдозер. У края прогалины приютилась избушка-времянка. Из ее трубы тоже валил дым, но темно-серый, угольный.

Дверь избушки отворилась, и на крыльцо вышел средних лет мужчина в телогрейке, засаленных брюках с клапанами и новых, не гнущихся еще кирзовых сапогах. Мужчина свернул за угол, постоял там с минуту, жмурясь на закат, а затем уже двинулся дальше — мимо штабелей осиновых хлыстов, по бульдозерной колее.

От болота осталась лишь мутная лужа, человек в новых сапогах брезгливо форсировал ее по осклизлой доске, взобрался на кучу щебня и помахал бульдозеристу: шабаш! Мощный двигатель сердито взревел в ответ и сразу поперхнулся. Из кабины высунулся молодой паренек-бульдозерист.

— Ну, Кругалев, оцени! — заорал он на весь лес, видно отвыкнув от тишины.

Кругалев окинул взглядом стройплощадку.

— Да-а… — сказал он без одобрения. — Наворотил… И куда же ты, Витек, все торопишься? Сгонял бы лучше в село, понюхал насчет левака. Я в прошлом году вот также недалеко от дачного кооператива котлованил. Так с одних погребов, веришь — нет, столько имел — все лето гулял, чуть в ЛТП меня не посадили. А котлован так под снег и ушел, недорытый…