Пантюшенко Тихон Антонович

Главный врач

Тихон Антонович Пантюшенко

Главный врач

Роман

Рецензент Владимир Глушаков

"Добро и красота незримо разлиты в мире" - эти слова принадлежат великому американскому поэту Генри Лонгфелло. Категории добра и красоты вечны, потому что они не существуют вне жизни, изменяются вместе с ней, не терпят оцепенения.

Новый роман Тихона Пантюшенко о борьбе добра и зла, о нелегких судьбах врачей написан в остросюжетной манере.

1

Село Поречье тянется вдоль левого берега речки Ольшанки почти на три километра. Оно издавна славится своими садами. Каких только сортов яблонь нет в этих садах: титовка, черное дерево, пепин литовский, папировка и неизвестно как попавшая сюда эстонская яблоня теллисааре. Но главное в садах Поречья все-таки смородина. Возможно, от этого белорусского слова "парэчкi" и само название села. Весной, в пору цветения, во всей округе и днем и ночью слышится неумолкающее пение птиц: в ближайших лесах - зарянки, в пойме Ольшанки - коростели, в садах Поречья - соловьи. С поречанскими соловьями могут сравниться разве только что курские соловьи. В песне поречского соловья бывает до сорока колен, тогда как у других - не более десяти. Соловей поет лишь весной. Летом у него другая забота: как вырастить птенцов, как их накормить и уберечь от опасности, когда они, немного подросшие, но еще не умеющие летать, покидают свои гнезда и ловко, как мышата, шныряют в разнотравье.

В летнюю ночь в Поречье тишина. Перед рассветом ее первым нарушает петух Титовых. Спросонья крик - пробный, не очень уверенный, потом - в полную силу. По голосистости петуху Титовых нет равных во всей поречской округе. За ночь воздух в селе пропитывается запахом цветущего жасмина, фиалки, чабреца и кто знает каких еще кустарников и распустившихся цветов. Но это летом. Теперь же осень. Уже позади бабье лето, и дни все чаще становятся хмурыми.

Работай Наталья Николаевна Титова врачом сельской больницы где-нибудь в другом месте, а не в родном Поречье, никому и в голову не пришла бы мысль звать ее только по имени. Здесь же, где ее знают что называется с пеленок, это было в порядке вещей. Правда, в последнее время кое-кто из односельчан уже называл ее по отчеству, а совсем пожилые - почтительно - Натальей Николаевной. В том, что старики относятся к специалистам с особым уважением, ничего удивительного нет. В преклонном возрасте больше болеют, чаще обращаются за медицинской помощью, постоянно ведут разговоры, кому и как удалось избавиться от недуга. И если врач знающий, да к тому же и внимательный к людям, его доброе имя устанавливается сразу же.

Но так бывает только с приезжими. У односельчан же все иначе. Недаром говорят: нет пророка в отечестве своем. Рабочий стаж Натальи Николаевны, или просто Наташки Титовой, как зовет ее большинство взрослых в Поречье, всего лишь несколько месяцев. После окончания столичного медицинского института ей предложили учебу в аспирантуре. Но от этого предложения она отказалась. В комиссии по распределению выпускников знали, что Титова занималась в студенческом научном кружке, имеет несколько печатных работ. Значит, человек готовил себя к научной работе.

Удивленный отказом Натальи Титовой от аспирантуры председатель спросил: "Вам что, не нравится наука?" - "Нравится", - ответила Титова. "Так в чем же тогда дело?" Титова только пожала плечами. "А-а, понимаю, - сочувственным тоном сказал председатель. Ему показалось, что он догадался о причине отказа выпускницы. - У вас, наверное, болен кто-нибудь из родителей, и за ним нужен уход?" - "Отца у меня нет, а мать вполне здорова". Председатель обвел глазами членов комиссии, как бы спрашивая: "Вы что-нибудь понимаете?" Те лишь пожали плечами, мол, такого встречать им не приходилось, тут что-то не так. Долго еще уговаривали Титову, но так и не уговорили. Не узнали и причины, по которой она отказалась остаться в институте. Тогда представитель министерства предложил ей должность главного врача Поречской больницы. "Да какой из меня главврач?" - искренне удивилась Титова. На это ей резонно ответили, что не боги горшки обжигают и главврачами не рождаются. "Но для этого нужен хоть какой-то опыт", - не сдавалась Титова. "В организаторской работе опыт приобретается в процессе самой работы, - сказал представитель министерства. - Сами вы из Поречья, людей знаете хорошо, да и они, надо полагать, знают вас не хуже". - "Но там уже есть главврач. Вы собираетесь посылать меня, можно сказать, на живое место". - "Не главврач, а только исполняющий обязанности". - "Все равно", - не сдавалась Титова. Она знала из разговоров с односельчанами, место главврача больницы занимает своенравная и очень сварливая женщина. Работать под ее началом - не лучшее из того, на что может рассчитывать молодой специалист. Но гораздо хуже руководить таким врачом. Это, кажется, понимал и представитель министерства.

Все это было как в дурном сне.

Наталья уже собиралась домой, когда в рабочую комнату заглянула дежурная медсестра:

- Наталья Николаевна, там привезли этого... Терехова.

- Антона? Что с ним?

- Привез шофер директора совхоза. Говорит, свалился с леса.

- С какого леса?

- Почем я знаю.

Наталья, на ходу застегивая пальто, выбежала во двор. Возле урчащей "Нивы" прохаживался водитель Миша Ведерников. Увидев Наталью, сдвинул на затылок шапку, прихлопнул ее и, открывая дверцу машины, заговорил:

- Из Мишевичей позвонили на центральную усадьбу. Правильно? Там строят коровник. Явился Антон пьяный. Полез на леса. Правильно? Ну и свалился. Что там ему отшибло, не знаю. Директор сказал: аллюром туда и обратно. В больницу, значит. Я за баранку и в Мишевичи. Правильно?

- Правильно, Миша. Все правильно. Помоги-ка перенести его в приемный покой.

Водитель улыбнулся, повел плечом. Подковырнула-таки его Наташка. Поймала на том, будь оно неладно, словечке.

- Только сбегай, пожалуйста, за носилками. Может, у Антона и вправду что-нибудь отбито. И возьми кого-нибудь в помощь.

У двери приемного покоя, куда перенесли Антона, сразу собралось с десяток любопытных из числа ходячих больных. Все уже знали, кого, откуда и в каком состоянии привезли. "Але ж и наклюкався. Аж сюды тхне", - шептались в коридоре. - "И як ён залез на тыя рыштаванни?" - "Чалавек з пьяных вачэй куды хочаш залезе. Ён, нибы той лунацик". - "И што дзивна: высока, а ён, як кацяня, скацився, и хоць бы што".

Антон и впрямь отделался одними ушибами. Зато опьянение оказалось тяжелым. Глаза красные, как у кролика-альбиноса. Нос синюшный. Лицо мертвенно-бледное.

Во время студенческой практики Наталья не раз видела людей с алкогольным отравлением. У Антона - не так. Вид какой-то отрешенный, молчит, смотрит в потолок, и лишь изредка пройдет по лицу гримаса боли. Наталья время от времени посматривает на него и все больше тревожится. Лучше бы уж стонал, ругался. Бывало такое. Дежурный врач послушает-послушает да и спросит: "А тройную растудытную можешь?" И не обижался, когда в ответ услышит: "Тебе бы, коновал, смешочков с мешочек. А что человеку больно, этого не понять". - "Как не понять? Практикантки и те понимают. Видишь, как у них уши горят". Кажется, если бы Антон сейчас тудыкнул, Наталья только обрадовалась бы. Но он молчит, даже слова не обронит. С чего начинать? Главное ясно: множественные ушибы и сильное отравление. Наталья знает, чем иногда кончается это самое отравление.

- Кислород!

Медсестра поднесла Антону кислородную подушку. Немного подышал, и синева сразу стала меньше. Да и бледность вроде бы уже не такая.

Все сделала Наталья. Промыла желудок, ввела в вену лекарства. Как быть дальше: оставаться в больнице или сходить домой? От того, будет она при больном или нет, ровным счетом ничего не изменится. Решила: раз с Антоном все в порядке, можно отлучиться.

Знать бы ей, чем все это обернется. А обернулось хуже некуда.