Летом 1522 г, Василий III хотел послать Шемячича с воеводами против крымского хана. Но об участии новго-род-северского князя в обороне русского юга и в этом году разряды и летописи молчат. Тогда решено было привести в исполнение давно задуманный план ликвидации «запазушного врага». Шемячич вызван был в столицу, получив «охранные грамоты» великого князя и митрополита. В апреле 1523 г. он прибыл в Москву.

Во время въезда Шемячича в Москву какой-то юродивый ходил по улицам с метлой и лопатой и свое странное поведение объяснял тем, что «теперь настанет удобное время для метения, когда следует выбросить всякую нечисть». Метла позднее сделалась символом опричников, которые считали своей целью выметание измены из Русского государства.

Вскоре после приезда Шемячич угодил в заточение, несмотря на гарантию его безопасности[1023]. Нарушение Даниилом крестного целования вызвало бурю негодования в русском обществе, но зато было одобрено великим князем. Возможно, с этим событием связано отстранение от должности в апреле 1523 г. пермского епископа Пимена[1024].

К началу 20-х годов XVI в. Василий III должен был снова задуматься над той угрозой, которую для него представлял его брат князь Юрий Иванович Дмитровский.

Все началось с, казалось бы, незначительного факта. Один из калязинских купцов, некто Михаил, задумал построить новый каменный собор в местном монастыре. В этом богоугодном деле его поддержал князь Юрий Иванович Дмитровский, в удел которого входил Калязин[1025]. При сооружении фундамента Троицкого собора 26 мая 1521 г. были обнаружены «мощи» основателя Калязинского собора Макария, умершего еще в 1483 г.[1026] Князь Юрий «порадовашеся неизглаголанною радостью» и поспешил объявить эти мощи чудотворными. Новый чудотворец должен был укрепить престиж дмитровского князя, его покровителя. Юрий Иванович поспешил ко двору своего державного брата, чтобы добиться признания официальной церковью Макария чудотворцем.

Василий III медлил. Очевидно, при его дворе многие, как и Вассиан Патрикеев, весьма сомневались в том, чтобы простой мужик Макарий мог оказаться чудотворцем. Только после того как митрополитом стал Даниил, бывший игумен Волоколамского монастыря, пользовавшегося расположением князя Юрия, в Калязин посылается чудовский архимандрит Иона с целью проверить, как обстоит дело с новоявленными мощами. Его отчет был благоприятен для князя Юрия, и собравшийся церковный собор признает мощи Макария нетленными и чудотворными. После того как в июне 1523 г. было окончено строительство Троицкого собора, 9 октября в него торжественно перенесли мощи Макария Калязинского[1027]. Так князь Юрий Дмитровский стал патроном первого русского чудотворца[1028].

В 20-х годах происходило оживление «иммунитетной войны» между Василием III и Юрием Дмитровским. Московский государь в 1526–1527 гг. выдает льготные грамоты Троицкому и Волоколамскому монастырям на земли, находившиеся вблизи владений Юрия Ивановича. Со своей стороны дмитровский князь в 1522–1525 гг. пытался путем выдачи льготных грамот добиться расположения московского митрополита Даниила. Впрочем, выдавал он щедрые льготы и другим монастырям — Кирилло-Белозерскому (1521 г.) и Троицкому (1526 г.)[1029].

13 марта 1523 г. умер зять великого князя царевич Петр, которого, очевидно, Василий III прочил в свои наследники. В связи с этим событием находился пересмотр Завещания великого князя и составление к нему в июне 1523 г. особой «Записи»[1030]. Снова вставал вопрос, кто же будет преемником московского государя. Старший из братьев Василия Ивановича, князь Юрий Иванович Дмитровский, опять мог рассчитывать на московский великокняжеский стол[1031]. Но отношения между этими братьями были крайне неприязненными. Это хорошо было известно и в Москве, и в Литве, что было небезопасно для московского государя. 18 марта 1523 г. русскому гонцу Ушаку Воропаеву поручалось сообщить в Литве, что никаких раздоров между державными братьями нет[1032], в частности что князь Юрий был на Москве «да поехал к себе». Но это официальное заявление никого не могло обмануть.

Необходимо было как-то развеять династические иллюзии у дмитровского князя, а это могло произойти в том случае, если у московского государя будет наследник. Уже давно стало ясно, что Соломония не может принести своему супругу ребенка. Следовательно, великому князю нужно было развестись с ней и вступить в новый брак. Правда, развод по причине «неплодия» нарушал все церковные каноны.

Еще до осени 1523 г. Василию III «бысть кручина о своей великой княгине». Где-то в начале февраля 1523 г. в Москве должен был собраться церковный собор, которому нужно было разбирать вместе с великим князем «великие дела духовные и церковные»[1033]. Состоялись его заседания или нет, остается неясным.

Ввиду сложности обстановки, отправляясь в июле 1523 г. в летнюю поездку по городам, Василий III взял с собой своих братьев, отправив их снова «по уделам» после возвращения в Москву (15 сентября)[1034].

Осенью, после поездки по городам и монастырям, Василий III «начаша думати со своими бояры о своей великой княгине Соломонеи, что неплодна бысть». По свидетельству Псковской летописи, великий князь говорил боярам: «Кому по мне царьствовати на Руской земли и во всех градех моих и в приделех: братьи ли дам, ино братья своих уделов не умеють устраивати». Тогда бояре дали совет разойтись с Соломонией и вступить в новый брак: «Неплодную смоковницу посекають и измещуть из винограда»[1035]. Весь рассказ носит промосковский, официозный характер. Сам Василий III рисуется здесь не как инициатор развода, а как лицо, вынужденное пойти на эту меру под влиянием бояр.

Однако в 1523 г. дело не было доведено до конца. Вероятно, возражения в придворной среде против развода все же звучали. Позднее Курбский писал: «Возбранящу ему (Василию III. — А. 3.) сего беззакония многим святым и преподобным не токмо мнихом, но и сигклитом его»[1036].

Против развода Василия III выступали даже близкие в то время к великому князю Вассиан Патрикеев и ученый афонский монах Максим Грек. В 1522 г. был отстранен от управления близкий к Максиму казначей Юрий Дмитриевич Грек Траханиот, который осмелился поддержать одну из просьб посла султана Скиндера (о лекаре Марке)[1037].

Выступление против развода Василия III имело кроме догматического еще чисто политическое значение. Оно фактически означало поддержку притязаний Юрия Дмитровского. Если на внутрицерковные споры Василий III смотрел довольно безучастно, то вмешательства церковников в свои политические планы он не допускал. В 1523 г. вопрос о разводе еще не был окончательно решен. В это время внимание великого князя снова отвлекла казанская проблема.

1524 год должен был принести завершение длительной борьбы за Казань. Международная обстановка в это время складывалась благоприятно для Василия III. Крым раздирался междоусобной борьбой. В ханстве росло сопротивление турецкому ставленнику Саадат-Гирею[1038]. Ранней весной 1524 г. к Крыму двинулась огромная польско-литовская армия. К Очакову с конной ратью направлялся князь К. Ост-рожский, а по Днепру спускался Остафий Дашкевич[1039]. Все силы Саадат-Гирея были брошены на оборону Крыма от войск Сигизмунда I. Поэтому его послы в Москве от имени хана согласились подписать шерть на тех же условиях, что ранее подписывал Менгли-Гирей. Это вполне устраивало московского государя. В сентябре 1524 г. в Крым был отправлен обратно Кудояр Базангозин с русским гонцом Г. Кобяковым, в присутствии которого шерть принести должен был сам крымский хан[1040].