Лоран Тейс

История Франции. Том 2 Наследие Каролингов

Предисловие

Хорошо ли мы знаем то, что мы знаем? Необходимо пояснить кое-что, прежде чем мы приступим к истории двух столетий. Как рассказать с точностью, достоверно и, главное, истинно о времени, отделяющем нас от смерти Карла Великого в 814 году, об эпохе, охватывающей отрезок времени вплоть до 1000 года, когда царствовал Роберт, второй из династии Капетингов?

Чтобы попытаться понять эту эпоху, мы обращаемся к Фукидиду, Цезарю или Тациту. Или к Нитгарду, Флодоарду и Ришеру. У нас, французов, Карнак, Акрополь, Помпея IX–X веков свелись всего-навсего к каким-то кускам какой-нибудь стены, склепам и ямкам от столбов. Одна могила Тутанхамона, без сомнения, хранила больше ценных предметов, нежели все, что оставили нам Каролинги Западной Франкии.

Во что одевался Роберт Сильный? Действительно ли был подписан договор в Сен-Клер-сюр-Энт? На каком языке говорил Людовик IV Заморский? В каком возрасте был коронован Гуго Капет? Мы пренебрегаем этими подробностями, а ведь речь здесь идет о самых значительных фигурах. Что же тогда говорить о народных массах, об имевших место событиях и об их связи, об образе мыслей и действия? Чем больше мы погружаемся в эти два столетия, тем больше сгущаются потемки.

Разумеется, существуют исторические документы, довольно многочисленные в количественном отношении. Написанные в подавляющем большинстве церковными лицами, они не ставили себе целью описывать земную жизнь. Как же истолковать, заставить говорить эти жития святых, рассказы о чудесах, канонические трактаты, даже анналы и хроники? Лишь редкие монастырские описи и дарственные грамоты, число которых растет после 950 года, бросают слабый луч света на эти весьма узкие места. Конечно же, дело касается только церкви. Светское общество в то время почти целиком погружено в молчание. Кроме того, клерикальная литература и не стремилась описывать этот, земной, мир, — скорее наоборот. Ее язык, латынь, обновленная в свете античности, была понятна все более и более узкому кругу образованных людей. Сам король Гуго Канет не понимал латыни. И даже этот язык подчас вводит нас в заблуждение или же повергает в изумление. Пример? В монастырских описях начала IX века нам встречаются разные названия при обозначении сельскохозяйственных орудий: то «соха», то «плуг». Так что же, первобытная соха или сразу уже современный плуг? В одном месте употреблен термин, которым владел автор образованный, читатель Вергилия, в другом месте виден автор не столь просвещенный. Вообще слово «плуг» могло означать «соху», и наоборот, или даже какой-нибудь промежуточный инструмент. В таких случаях археология является плохим помощником: жалкие деревянные предметы, изредка окованные металлом, почти все исчезли, не дойдя до наших дней. Итак, что же нам остается, кроме как не признаться в своей неосведомленности?

Безусловно, может сделать законные выводы тот, кто нашел клад с монетами, раскопал фундамент здания, достал со дна остов корабля, заботливо расшифровал и издал послание епископа, открыл какую-нибудь неопровержимую вассальную зависимость. Благодаря неутомимым исследованиям, наше знание с IX–X веков постоянно прогрессирует, и особенно в последние пятнадцать лет. На современные работы я буду ссылаться беспрестанно, однако не собираюсь делать из этого чрезмерные обобщения.

Исследования данной эпохи позволят лишь изредка достичь синтеза, да и то малодостоверного. Фрагментарные и рассеянные, еще существующие документы свидетельствуют, что Франция IX X веков была средоточием крайних противоположностей: завоевание территорий, образ жизни, социальные структуры, уровни культуры кардинально меняются в пространстве, даже на близком расстоянии или внутри одной и той же системы. Эволюция нигде не происходит одинаково. Кажется, что еще жива античность, сохраняется в силе романский мир, тогда как уже становится различимой система помещичьего землевладения. Короче говоря, изучение отдельных разновидностей чаще всего говорит само за себя. Хуже всего мы осведомлены в области производства, потребления и распределения материальных благ. Здесь риск приблизительности, даже искажения смысла настолько велик, что я предпочел бы ничего не добавлять сверх того, что написано об этом современниками той эпохи.

Более устойчивой и однородной представляется область идей, выражение которых является уделом узкого круга элиты: Бог, Церковь, король, соответствия между земным сообществом и Небесным Градом, вот главные понятия, которые непрерывно питали работу интеллекта, лишь отдаленно связанного с материальной действительностью. Гораздо больше нам есть что сказать о Боге, в отличие от способа производства, ибо Бог и понятие о Боге являются определяющими, производящими сами структуры. Даже на расстоянии от той эпохи мы и сегодня должны трактовать и иногда принимать буквально терминологию сакрального. В этом, невзирая на изменчивость и скачкообразность, заключается глубинная целостность рассматриваемого нами периода, его единство под знаком священной монархии, каковы бы ни были основания королевской власти у дюжины властителей, начиная с Людовика, уже Благочестивого, и кончая Робертом, тоже Благочестивым.

Как и в предыдущем томе, мы рассматриваем территорию, занимаемую современной Францией. Подобные разграничения не вполне уместны для IX–X веков, так как начиная с Верденского договора 843 года и до прихода к власти Гуго Капета в 987 году проявляются слабые черты постепенного формирования национальной идентичности. Не искажая контуров, попытаемся найти надлежащий выход из положения.

I. Великолепие империи 814–877 годы

1. Растерзанная империя 814–843 годы

Разделять, дробить — вот правило. У франков королевская власть всегда использовалась именно так: раздел состояния между наследниками мужского пола. Каждый имеет право на свою долю. Семейным делом было наследование королевства, полномочий, богатств, исчисляемых людьми и землей. Именно отец семейства делит по справедливости. В 806 году в Тионвиле, следуя традиции своих предшественников, Карл Великий вступил во владение своим уделом, раздел которого, в свою очередь, вступал в силу после его смерти. Трое его сыновей — Карл, Пипин и Людовик — были уже королями, но не потому, что владели королевством, а потому, что являлись детьми короля. Коронация утверждала и освящала то, что передавалось из рода в род по наследству. Каждый из трех юношей получит, когда придет время, треть «империи, или королевства». О титуле императора и речи не было. Этим титулом определялся только сам Карл Великий. Императорский титул был сугубо личным делом и не переходил по наследству в династии Каролингов.

При разделе состояния Карл Великий не забывал и своих многочисленных дочерей, которые хотя и не наследовали королевскую власть, но тем не менее обладали царственной голубой кровью, были отмечены Богом и выделены Им, чтобы вести свой христианский народ на пути ко спасению.

Но действительный раздел оказался отсроченным. Пипин, младший сын, умирает в 810 году. Карл — годом позже. Остался один Людовик. Теперь было легко объединить императорское достоинство и управление королевством в одних руках: в Ахене в 813 году по просьбе Карла Великого Генеральная Ассамблея признала Людовика, бывшего тогда королем Аквитании, августейшим императором и преемником Карла Великого.

1. Над чем властвовал Людовик

В январе 814 года Людовик вступил на престол. Ему было тридцать шесть лет, и у него уже было три сына, не считая племянника Бернара, сына Пипина и короля Италии. Каким же было наследство Людовика? Напомним, что августейшая особа правит населением своей страны, которое в совокупности образует христианский народ. Империя, христианская по сути, с самого начала являлась понятием не территориальным. Император не обладал империей так, как своей земельной собственностью. Он лишь управляет империей, ведет ее, согласно Божественному промыслу. Пусть будет христианская империя, Римская империя, но при главенстве франкского элемента. В подобном случае династия Каролингов чувствует себя как дома.