— Очень хорошо, что прибыли, — начал комдив и вдруг запнулся, затем, пристально глядя на Нахимова, произнес: — Ну, знаете, лейтенант, мы же с вами не в казаки-разбойники играем.

Нахимов растерянно оглянулся, увидел, что офицер в плащ-палатке готов расхохотаться, замполит скривился, будто откусил от целого лимона, а постное и круглое, как сырой оладушек на сковородке, лицо начштаба совсем недвусмысленно выражало: «Чего же еще можно ждать от этого лейтенанта? Ведь он, начштаба, все это давно предвидел и знал».

— Что у вас за вид? Посмотрите на себя, — сурово проговорил комдив.

— Я не понимаю, — промямлил Нахимов и переступил с ноги на ногу.

— Тут и понимать не требуется, — вмешался Сорокин. — Я же говорю, хоть кол на голове теши. Почему пистолет за пояс заткнул? Кобура у тебя есть? Эдак ты и кортик в зубах таскать будешь, а? Командир ты советский или билибонс?

Нахимов опустил глаза и покраснел: правая пола кителя как-то нелепо задернулась и из-за широкого ремня предательски высовывалась эбонитовая рукоятка пистолета.

— Торопился я, оружие чистил, спешил я…

— А в карман-то положить не сообразил? — усмехнулся незнакомец.

— Не мог, яблоки там сушеные и шоколад.

Карманы его брюк действительно оттопыривались.

— Что, что? Какие еще яблоки? — привстал Сорокин.

— Посылку от шефов получили. Я собрался отнести Аллочке Мушкаревой, медсестре. Ведь ребенок у нее, а муж, боцман с «тройки», погиб месяц назад. Вот я и думал… — Нахимов безнадежно махнул рукой.

Все замолчали.

— Хорошо, уберите оружие, и займемся делом, — сказал комдив, — времени в обрез.

Лейтенант вынул пистолет из-за пояса и стоял, нерешительно вертя его в руках.

— А ты сунь-ка его в задний карман, да стволом вверх. Так удобнее, когда пушечка большая, — доброжелательно подсказал офицер в плащ-палатке.

Нахимов спрятал «ТТ» и приблизился к столу.

— Знакомьтесь, — комдив кивнул на офицера, — старший лейтенант Янковский Владимир Николаевич, командир группы разведчиков, — и, повернувшись к остальным, добавил: — Прошу, товарищи, поближе, не стесняйтесь.

Комдив встал, подошел к висевшей на стене карте, отдернул указкой синюю шторку и сказал:

— Нам предстоит очень серьезная задача: высадить разведчиков в этом районе в Финляндии. — Он обвел на карте кружок. — Как видите, здесь высокая коса Песчаная отделяет от берега большой и глубокий залив Юрген. Туда не входить ни под каким видом: горло залива узкое, и немецкие катера могут запереть вас как в западне. У основания косы, обратите внимание, узенький перешеек и бухточка довольно просторная, а главное, закрытая. Вот сюда и надо швартоваться. Возглавлять операцию будет лейтенант Нахимов. Идете на «единице» и «двойке». Вас прикроют «тройка» и «четверка».

— Когда выходить? — спросил Нахимов.

— Сегодня в двадцать ноль-ноль. В три, ориентировочно, будете в точке. Высадите десант, немного подождете, а когда убедитесь, что все в порядке и помощь ваша не требуется, возвращайтесь. На обратном пути действовать по обстановке. Предупреждаю категорически: соблюдать полную секретность, до выполнения основного задания от столкновения с противником уклоняться. Пользоваться рацией в самом что ни на есть сверхкрайнем случае. Кальку маршрута и все остальное получите у начальника штаба. Вопросы?

— Все ясно, товарищ капитан третьего ранга, приказ будет выполнен.

— Кстати, лейтенант, ты подал заявление в партию — вот и лучшая рекомендация, — поднялся Сорокин. — И только посерьезней. Хорошо?

— Добро, все будет как надо, — и, уже поворачиваясь, чтобы уйти, тихо со вздохом добавил: — Как не делал даже сам покойный старина Флинт.

— Опять за старое? — вздохнул замполит. — Ладно, ступай, раз без этого не можешь… — Он подтолкнул Нахимова к выходу. — И, это самое, зря на рожон не лезь. Ни-ни, понял? Ступай, я сейчас тоже приду, с людьми потолкую. Собери их мне, где потише.

…Немецкий тральщик-угольщик заканчивал нести дозорную службу у границ минного поля. Командир корабля, еще сравнительно молодой человек — недавно ему исполнилось тридцать, — всегда аккуратный и подтянутый кавалер рыцарского Железного креста, капитан-лейтенант Вилли Кюн был доволен походом. Через три дня его сменит другой корабль. И Кюн, возвратившись в порт, на неделю поедет домой в Гамбург, к семье. Он был глубоко убежден, что вполне заслужил отпуск.

«Дай-то бог, чтобы все закончилось хорошо. Пока, кажется, везет», — думал Кюн, удобно устроившись на мостике. Сквозь поднимающийся от воды туман еле-еле просвечивало светло-желтое солнце. С видневшегося вдали берега тянуло запахом хвои и подсыхающих водорослей. Корабль средним ходом шел вдоль кромки минного поля. Вдруг командир почувствовал легкую вибрацию корпуса — скорость стала падать. В тот же миг зазвонил телефон машинного отделения. Кюн снял трубку. Механик докладывал: неисправность в первом котле и его необходимо погасить.

— Поднимитесь на мостик, здесь все уточним. — Кюн вложил трубку в гнездо.

«Вот и везет, — подумал он, — ведь осталось всего каких-то трое суток — и пожалуйста. — Кюн был суеверен. — А вдруг это начинается полоса неудач? Жди теперь еще чего-нибудь».

На мостике появился механик.

— Что там у вас? Серьезные неполадки?

— Ничего страшного, господин командир, потекли трубки котла. Его нужно срочно вывести из действия. Можно, конечно, ходить и под одним вторым котлом, но лучше сразу исправить повреждение.

— Сколько это займет времени?

— Около суток максимум.

— Хорошо, ступайте вниз, готовьте все к ремонту и попросите ко мне штурмана.

— Я здесь, господин капитан-лейтенант. — Штурман вышел из-за прокладочного столика и вопросительно посмотрел на командира.

— Как видите, штурман, произошла небольшая поломка, и надо на сутки остановить котел. Я думаю, сделаем так. Не стоит вызывать замену. Сейчас спокойно, в этом районе русской авиации почти не бывает, да и сообщений о субмаринах и надводных кораблях не поступало. Мы пойдем в залив Юрген, отремонтируем котел, заодно и команда отдохнет. Может быть, это и к лучшему. Ложитесь на курс 320 градусов.

— Слушаюсь! — Штурман скомандовал рулевому новый курс.

Тральщик описал циркуляцию и пошел к заливу Юрген.

Как только слегка стемнело, катера на малых оборотах, приглушив двигатели, покинули базу и легли на курс к Песчаной косе. На мостике «единицы», пряча от ветра в рукава папироски, стояли Нахимов и Янковский.

Мерно постукивали моторы. За бортом пенилась и журчала вода. Бело-зеленоватые, чуть-чуть светящиеся «усы» разбегались от форштевня и исчезали в темноте. На небе одна за другой стали загораться бледные звезды.

В кильватер за «единицей», ориентируясь по еле заметному «жучку» — замаскированному огню, — шла «двойка».

— Ребята мне твои понравились, — начал лейтенант. — Сегодня, когда грузились, я все смотрел и любовался. Очевидно, специально подбирали? Один к одному. Легко, наверное, с такими воевать?

— Пока не жалуюсь. — Янковский затянулся. — С хорошими людьми всегда и во всем легко.

— И часто так приходится? Туда, в тыл?

— Бывает.

— А назад не скоро?

— Как управимся.

— Ну и человек, слова из тебя прямо клещами тянуть приходится.

— Это смотря какие слова. — Старший лейтенант помолчал. — Вот ты до войны кем был?

— Я? Да, можно сказать, никем. Я ведь из детдома, мы коммуной жили, и учились, и работали. После десятилетки по путевке райкома комсомола пошел в военно-морское. Как себя помню, мечтал только о флоте. Родился-то на Волге. А тут война — нам досрочно на рукав по одной золотой средней и в катерники. Вот с тех пор и воюем. И всего-то что «Красную звездочку» успел заработать. Видишь какая биография — в полстранички.

— Я тоже учился. В консерватории, певцом стать хотел оперным.

— Артистом? Вот бы никогда не подумал. — Лейтенант неожиданно захохотал.