«Относится сей парус к пароходу…»
«Относится сей парус к пароходу,
Как к моему относится твой век…
Божественно-хромающие воды
Тебя уносят стройно, человек.
И, на чужую сторону хромая,
Родною выпрямляют дивный звук.
И ровно плещет Линия прямая,
Единая и многая разлук…»
«Я был в тот день исполнен всякой скверны…»
Я был в тот день исполнен всякой скверны,
Но отчего, когда я был убог,
Я слышал голос рифмы суеверной,
Твердивший мне – порог, дорог, строг, Бог…
Но днесь, когда я стал опять немного
Похож на звук божественных стихов,
Не нахожу я в небе рифмы Бога
Для сладостной гармонии богов…
«Да, Червь, что точит наши силы…»
Да, Червь, что точит наши силы
Есть Червь блаженства и любви…
Сей Червь ползет из сердца милой
И ты его благослови…
И только те, что предаются
Терзанью дивному Червя,
Одни достойно назовутся
Любовниками бытия…
«Под гром земли Разлука на балу…»
Под гром земли Разлука на балу
Дает Любви – увы — свое согласье…
И, раздувая страшную золу,
Танцует вулканическое счастье…
То кратером ему разрешено
Кружиться бабочкою своевольной,
И, лавою пока не сожжено,
Танцует счастье хорошо, невольно…
«Еще летит, еще летит пешком…»
Еще летит, еще летит пешком
Любовь на ложе под Столы блаженства,
С которых крошки падают мешком,
Наполненным Пирами совершенства…
Все это нам, все это нам… Устами
Мы припадаем с криком торжества,
И чистыми касаемся перстами,
И утоляем голод божества…
ПАМЯТНИК ШИЛЛЕРУ
На ветра быстролетный пьедестал
Встают и падают младые кудри,
И памятник прекрасный разметал
Порыв, живущий в пьедестале мудром…
Но бурными порывами живет
Тот памятник, что сам себе живее,
И падает кудрями, и встает,
И пьедестал над памятником веет.
ВОЕННЫЙ ПАМЯТНИК
Ветвь зелени стекает тенью крови
По гипсовому грозному лицу,
И служит, заливая лоб и брови,
Живою тенью мертвому венцу…
Но ветер ветвь качает и отводит,
И хлынул свет, рассеивая кровь…
И через миг тень ветви Свет находит
Лица, что стало Вечной Тенью вновь…
«И мысль, и пение, и цельность…»
«И мысль, и пение, и цельность…» –
Набоков как-то обронил,
и этой формулой, как церковь,
поэзию оборонил.
И мысль, и пение, и цельность
от бед спасали впереди,
как будто крестика нательность,
нагревшегося на груди.
И мысль, и пение, и цельность –
вот качеств трех триумвират,
тот, при каком, не обесценясь,
поэзии не умирать.
И мысль, и пение, и цельность
когда сольются до конца,
то разве может быть отдельность
нас от всеобщего Отца?
Лишь чистоты бессмертна ценность.
Не прогибательная лесть,
а мысль, и пение, и цельность
нам возвращают нашу честь.