Неизвестный автор

Шелковый фонарь

Пьеса в трех действиях

Действие первое

Картина первая

Майский вечер. Заходящее солнце.

Пейзаж Янагисима с рекой Ёкогава, проходящей через всю сцену. Кругом – цветущие вишневые деревья. С правой стороны в глубине виден загородный особняк богатого самурая[1] – его двери плотно закрыты, кровля обветшала, галереи засыпаны листвой и мусором. К главному зданию примыкает павильон. Вдоль реки с одной стороны – изгородь, с другой – тропинка. На реке показывается лодка. В ней трое мужчин: старик Юсай с удочкой в руках, слуга Томадзо и Синдзабуро – молодой самурай, задумчиво смотрящий прямо перед собой.

Томадзо (прерывая длительное молчание). Молодой господин! О чем вы снова задумались?

Юсай (поворачиваясь к Синдзабуро). Правда, Синдзабуро, что это с тобой?

Синдзабуро (после маленькой паузы). Ничего… Просто смотрю на воду и думаю…

Томадзо. Вот этого-то и не следует…

Синдзабуро (как бы вторя своим мыслям). Струи бегущей реки – непрерывны,[2] но они все время меняются… Пузырьки пены то исчезнут, то появятся вновь, но это уже будут другие, хотя внешне – совсем как прежние…

Томадзо. Ну и что из того? Охота вам голову забивать…

Синдзабуро (прежним тоном). Таковы люди… Утром – рождаются, вечером – умирают. И так бесконечно… Всегда… Но тот, кто живет сейчас, – уже не тот, кто жил раньше… И его сменит новый… но это уже будет другой!

Томадзо. Так-то оно так, только стоит ли, господин, нам с вами обо всем этом толковать… Это уж дело монахов, это по их части.

Синдзабуро. Все мы – роса на цветах. Блистает при лучах восходящего солнца, но дождаться всей красы сияющего полдня ей не дано. Или цветы… Сейчас цветут, но завтра?… К утру? Что с ними станет?… Голый стебелек, а лепестки будут топтать прохожие…

Томадзо. Что ж поделать, молодой господин? Таков закон. Знаете, как говорится: «Колокол храма Гион звучит непрочностью человеческих деяний»[3]… Оно, конечно, так, но…

Синдзабуро (прежним тоном). Следующей весной цветы вновь расцветут… Но это будут уже другие цветы… Тех не вернуть… Они никогда не вернутся к жизни…

Юсай. Да! И Совершенный когда-то сказал[4]… «Учитель[5] однажды стоял у реки и молвил: все уходящее подобно этому!» Конечно, все уходит. И не возвращается вновь. Умереть – удел каждого. Но что такое – умереть? Все это один процесс… одно круговращение двух мировых сил.[6]

Синдзабуро. Круговращение… Да… Но ведь смерть – все-таки смерть. И я-то перестану существовать, когда умру?

Томадзо. Никоим образом. Просто переродитесь[7]… И может быть, опять будете жить в этом мире… Опять на лодке будете кататься… Хе-хе…

Синдзабуро. Ты думаешь? Пусть так… Но мне, может быть, дорога именно та, первая оболочка…

Томадзо. Вторая будет еще лучше первой… Вот я, наверно, в следующей жизни буду поэтом, красивым и сильным.

Синдзабуро. В следующей жизни… Но ведь до этой следующей жизни нужно перейти порог смерти… И что за ним – этим порогом?…

Юсай. Помни слова Совершенного: «Если мы не знаем, что такое жизнь, что можем мы сказать о смерти?» Оставь, Синдзабуро, эти мысли! Они не на пользу и не к лицу тебе. Все это приличествует монаху, буддисту, но ты – молодой человек, сын знаменитого отца… И ко всему – верный ученик Совершенного. Подумай лучше о жизни… Подумай лучше о красоте вокруг…

Томадзо. И правда, молодой господин! Вишни эти – что твои облака. Хороши в этом году поздние вишни, нечего сказать! Особенно теперь, в час заката.

Юсай. Он прав, Синдзабуро. Посмотри на эту природу… Приглядись к ней… Ведь это – отражение великого Пути, лик великого Дао[8]… Неискаженный и неизвращенный. Как будто сама первооснова всех вещей приближается к нашему сознанию, к нашему сердцу… Извечная, непреходящая первооснова…

Синдзабуро. Непреходящая первооснова… Но ведь она, как сказал Совершенный, не имеет ни запаха, ни цвета.

Юсай (подхватывая). И как сказал Совершенный, в то же время она дает всему и цвет и запах! Кто, как не Дао, дает жизнь всему существующему? Приводит его к бытию в конкретной форме? В оболочке цвета и запаха? Дао – источник жизни и силы. Источник расцвета… мощи… Когда я стою перед природой, то чувствую прилив бесконечной жизни… Как будто созерцаю мощный круговорот вселенских сил!

Синдзабуро. И в этом круговороте – гибнет отдельная капелька… все мы…

Юсай. Каждый миг этого круговорота лишь вновь утверждает бытие твоих капелек. Разве ты не знаешь, что, приближаясь к природе, ты весь преисполняешься могучими силами? Разве ты не ощущаешь, как возвеличивается твой дух? Как всего тебя заполняет вдохновение… Как растет и ширится стремление все охватить… все объять… И уверенность в том, что ты это сможешь…

Синдзабуро. А я хочу, учитель, смотреть на землю… Пройти по ней… Увидеть каждую былинку. Почувствовать ее жизнь… ее маленькое счастье. И грустно мне, что этой былинки завтра уже не будет… Не знаю почему, но у меня, учитель, в душе звучат строки другого поэта:

Томадзо. Однако солнце уже заходит… Скоро станет прохладно. Не повернуть ли нам обратно?

Синдзабуро. Нет, нет! Здесь так хорошо! Так чудесно. Эти поздние вишни, эти склоняющиеся ивы… Дай мне еще полюбоваться ими… Домой успеем… (С упоением погружается в созерцание окружающей природы. Тихо шепчет.) Я жил уже когда-то… в этих краях… вернулся ныне я… точно в родной дом…

Томадзо останавливает лодку и усаживается на корме. Юсай сидит неподвижно. Пауза. Вдруг Синдзабуро делает резкое движение и к чему-то прислушивается.

Томадзо. Что такое, молодой господин? Чего вы испугались?

Юсай. И право, что с тобой? Вид у тебя совсем больной… Неужели это от прогулки по воде?

Синдзабуро (продолжая оставаться погруженным в свои мысли; тихо и печально). Нет… (Как бы про себя.) Конечно, я где-то слышал эту музыку… Узнаю эту манеру игры на кото[9]… этот голос…