Пятьдесят семь тонн! Под стенания стальных тросов и скрежет паровых лебедок туша медленно опустилась на причал. «Поберегись! Как бы не сорвался!» Последним на бревна причала опустился широкий черный хвост. Толпа облегченно вздохнула, гордая успешно проведенной операцией.

Следуя за ветрами, морскими течениями и стаями рыб, кашалоты пришли сегодня к западному побережью бесплодного каменистого острова Гуадалупа, который находится в ста пятидесяти милях от Байя Калифорнии – унылого, но поразительно красивого района Мексики.

Мне снова видится этот крошечный остров, на котором я высадился однажды, чтобы посмотреть на последнего из гуадалупских морских котиков.[78] На сухом, раскаленном берегу, мрачном, как ад, еще сохранились каменные кладки – стены квадратных и круглых хижин, которые строили здесь китобои в девятнадцатом веке (крыши, очевидно, делали из парусины, натягивая ее над каменными стенами и оставляя открытыми дыры-отдушины). На серых вулканических скалах выбиты названия судов и имена; иные из надписей демонстрируют изящество старинной каллиграфии. Самый старый автограф, который мне удалось найти, гласил: «Судно Эссекс… Хенри Уолдбон… Бристоль… 1835».

Почти полтора века прошло с тех пор… Меня окружают призрачные фигуры бородатых мужчин в грубой, пропитанной потом и солью одежде. Я слышу их разговор; без всякого уважения отзываются они о капитане: «Этот сукин сын готов уложить нас спать прямо на камни!» Моряки во все времена были народом непочтительным и грубым.

Похвастать острову нечем – кроме истории и тюленей, конечно. Родился он в огне вулкана, поднявшего со дна острые скалы и залившего их языками раскаленной лавы; на тысячу триста метров возвышается остров над уровнем моря. Самые высокие скалы Гуадалупы расположены в северной части острова; вершины их часто скрываются в облаках, и тогда по каменистому склону течет в океан ручеек пресной воды.

Живут на острове козы, кошки и мыши – вот и весь перечень его обитателей. Предков этих домашних животных привезли сюда люди; животные одичали и ведут непрерывную борьбу за существование на острых, почти лишенных растительности скалах. Голодная коза медленно, чуть не ползком продвигается по истрескавшемуся уступу к последнему зеленому стеблю – и, внезапно сорвавшись, разбивается о камни. Кости этой козы лежат на берегу среди прочих костей (некоторые из них принесло сюда море). Расположение костей и скелетов кажется мне любопытным, и я их фотографирую. В эту минуту я не думаю о том, какую глупость и жестокость совершили люди, оставившие неприспособленных животных на этом бесплодном острове.

Крошечная мумия домовой мыши темнеет на колючке кактуса: несчастное животное пыталось добраться до сочной зелени. (В книге Питера Кроукрофта, директора Брукфилдского зоопарка в Чикаго, есть такие слова: «Мне кажется до ужаса понятным униженное положение мыши в нашем мире».[79]) Вокруг расщелин, в которых буревестники часто пытаются вить гнезда, я вижу высохшие, выбеленные солнцем и ветром катышки – помет охотившихся здесь кошек.

Если бы не тюлени и не пресный ручей, «Эссекс» никогда не бросил бы якорь у берега сухого, раскаленного, зловонного острова Гуадалупа.

К вечеру маленького кашалота, плавающего в двух милях от острова, окружает многоголосый гвалт дельфинов. Здесь случайно встретились восемь разных видов китообразных – сотни и сотни животных. Одни дельфины собрались в крупные стада, потому что у них сейчас сезон спаривания, другие попросту проплывали мимо острова небольшими группами и задержались здесь, чтобы поохотиться. На площади всего в одну милю кружатся, "встречаясь и расходясь, тысячи две черно-белых тел животных. Они прочесывают верхние слои воды; с наступлением сумерек к поверхности поднялись целые тучи розового планктона, а вместе с планктоном и многочисленные стаи рыб. В марте редко выпадает такой тихий, спокойный вечер. Море сверкает и искрится от плывущих у самой поверхности животных и рыб.

Сезонное, запланированное природой половое возбуждение дельфинов усиливается оттого, что животных собралось здесь так много; оно заставит некоторых самцов спариться с самками других, хотя и близких, видов, и на будущий год на свет появятся маленькие дельфины-гибриды, которые когда-нибудь озадачат японского биолога, обнаружившего их странные туши в своих сетях.

Среди гвалта, поднятого дельфинами, наш маленький герой с трудом различает голоса других кашалотов. Дельфины не перестают издавать звуки – даже в движении, даже на большой скорости, даже во время погони за рыбой они непрерывно «разговаривают». Их голоса известны маленькому кашалоту, но никогда прежде он не слышал такого гомона. Внезапно китенок различает щелчок выстрела и грохот взрыва, которому вторит эхо, отраженное облаками планктона.

По берегу с востока на запад проносятся ревущие мотоциклы. Потом неумолчный подводный шум перекрывают какие-то печальные подвывания, стоны, мычание – такое можно услышать, когда подходишь к встревоженному стаду коров.

У кашалотов свой собственный маршрут, и к полуночи, оставив шум и гвалт дельфинов далеко позади, они перемещаются в более тихие воды. Киты поедают попадающуюся им на пути хамсу, сардин, светящихся анчоусов; все эти рыбы входят в основной рацион дельфинов, но для китов представляют лишь второстепенный интерес.

К рассвету тридцать первого марта густая пелена над морем начинает светлеть и рассеиваться. Мир разделяется на три слоя: черные волны, белый туман и серое небо. Изящные кулики взлетают и опускаются на океанских волнах, негромким пением приветствуя новый день.

Один из кашалотов замечает багровый отсвет на горизонте – но не в восточной его части, не там, где должно взойти солнце. Полагая, что свет означает присутствие пищи, он меняет курс и успевает проплыть около мили, прежде чем ветер доносит до него запах зловонного дыма. Кашалот испуганно фыркает и поворачивает назад.

Четырехметровые валы играют горящим «Шоку Мару».[80] Это рефрижераторное судно; на борту его нет ни одного человека. Еще накануне, убедившись, что справиться с пожаром невозможно, моряки спустили на воду спасательные плоты и, помолившись, доверились волнам и ветру, которые понесли плоты на запад. Есть надежда, что американский береговой патруль подберет их. Моряки открывают деревянные ящики с соленой рыбой, сушеными водорослями и рисом. Они рассчитывают, что помощь подоспеет скоро,- ведь прежде чем капитан отдал приказ покинуть судно, радист «Шоку Мару» на весь мир объявил об их несчастье. Не прошло и десятой доли секунды, как радиостанции в самых дальних уголках земного шара приняли сигнал бедствия.

Касуо Фуджима разворачивает кусок полотна и достает лесу с тройными крючками для ловли трески. Он насаживает на крючки кусочки соленой рыбы и забрасывает лесу. Наживка повисает в семидесяти метрах под поверхностью моря. Через час Фуджима-сан поднимает крючки; они пусты. Моряки молчат. Гибель корабля так же трагична, как гибель любимой женщины.

Временами серая пенистая волна обрушивается на палубу горящего судна и проникает в его огненную сердцевину, тогда над «Шоку Мару» взлетает красный фонтан воды и пара. Приглушенный взрыв – и снова высоко в умирающую ночь вздымается водяной столб. Пройдет час, с громким треском разойдутся металлические швы, корабль уйдет в адский водоворот огня и грохота – и его черные останки найдут успокоение на океанском дне.