Прогресс губит купальни и источники во всей Палестине. Вместо того, чтобы использовать воду родника, тщательно расчищая его русло, в наши дни предпочитают пробурить скважину и брать воду прямо из глубоких водоносных пластов. Так погиб один из самых полноводных и красивых источников Восточной Самарии, Эн-Самие. Он орошал долину Самие, зеленую и плодородную. В старых описаниях восхваляется краса этого источника. В наши дни от него мало что осталось – на его месте стоит водонапорная башня над глубокой шестидесятиметровой скважиной. Вода с глубины перекачивается по трубам наверх, к Рамалле. Так города, с их растущей потребностью в воде, создают пустыню и уничтожают мирную деревенскую среду. Люди, источники которых были “урбанизированы”, урбанизируются и сами, и перебираются в город, где они пополняют армию городского пролетариата, и, увеличивая число горожан, способствуют уничтожению новых родников.
Гибель ландшафта идет ускоренными темпами – все новые и новые шоссе врезаются в холмы и дороги Палестины, на холмах бульдозеры сметают вековые оливы, чтобы построить новые еврейские колонии. Новое проектируемое «шоссе номер шесть» должно уничтожить остатки первоначального ландшафта страны. Популярный израильский публицист Амнон Данкнер в статье, исполненной отвращения к природе Палестины, призвал строить больше дорог и наплевать на ландшафт.
Уничтожение ландшафта, отравление рек помогают израильтянам подчинить палестинцев и тех евреев, которые хотели бы вырваться из сионистского гетто. В полностью разрушенной стране каждый будет зависеть от власти, и на этом окончится та палестинская вольница, о которой писала Библия: «Эта страна – не то, что Египет. Живи, где хочешь, дождик напоит».
Это не до конца понимал и Гумилев: не сдуру уничтожают природу, но потому, что без этого нельзя покорить местного жителя. При этом погибает страна, верно, но жажда власти превыше инстинкта самосохранения. Так «отцы-основатели» Соединенных Штатов перебили бизонов, превратили плодородные прерии в Dust Bowl – Пыльную Степь, – для того, чтобы отнять страну у коренных жителей Америки.
В книге очерков Амоса Оза “Где-то в стране Израиля” приводится интервью с Ц., немолодым израильтянином, выражающим желание стать Чингиз-ханом и Гитлером для палестинцев, с тем, чтобы грядущее поколение израильтян росло бы свободно, без демографической угрозы, без “комплекса Масады”, чтоб оно могло потом отречься от него, сохранив результаты его завоеваний, как сегодняшние американцы отрекаются от вырезавших индейцев поселенцев, не отказываясь от приобретенной таким образом территории Америки. Это сравнение поучительно. Подсознательно Ц. – и другие израильтяне – чувствует, что полученная таким образом страна не будет иметь ничего общего, кроме территории, со своей предшественницей. Он не осознает, что Палестина жила и росла , как живое существо, на протяжении тысяч лет, и что народ, который убьет ее и вылепит заново, никогда не сможет избавиться от надрыва, не сможет загладить рану между народом Израиля и страной Израиля.
Америка могла возникнуть где угодно, и возникла – в Австралии, в Канаде, космополитическая страна англо-саксонских поселенцев на пустых землях. Америка американцев не имела ничего общего со страной индейцев, а Австралия – со страной аборигенов. Но страна Израиля, о которой стоит мечтать, не может возникнуть на таких условиях – она нуждается в ее коренном населении, к которому, как к дереву, можно привить ветку бродячего еврейского народа. В результате Изгнания “48 в стране осталось слишком мало палестинцев, и достаточного влияния они не смогли оказать. Не в морали готового стать Гитлером Ц. проблема – в том, что его цель не совпадает с желаемой.
Александр Солженицын пишет в “Гулаге” о своей поездке на берега Беломорканала. Там он увидел огромные братские могилы, чуть заметенные прахом. Тысячи и десятки тысяч людей легли костьми на великой сталинской стройке канала, который должен был соединить Белое море с Балтийским и сделать со временем Москву портом пяти морей. По словам Солженицына, не каждый день проплывала и одинокая баржа по Беломорканалу, мимо братских кладбищ.
“Лес рубят – щепки летят” – но если лес рубят не там? Не говоря уж о недопустимости применения рабского труда политзаключенных, канал оказался “белым слоном” – ненужным монстром. Поездка по иерусалимскому коридору напоминает нам о Беломорканале – могилы и руины найти можно, но смысла их создания не видно. Вакуум создан – и этот вакуум губителен. Чтобы понять это, совершим короткое путешествие на юг Испании.
ГЛАВА XXVI. ИСПАНСКАЯ ИНТЕРМЕДИЯ
Самый красивый дом на свете – в котором мне немедля захотелось прожить всю жизнь – я увидел в низине близ Толедо. Этот город, столица страны до возвышения Мадрида, стоит на крутом утесе, окруженном как оборонным рвом, с трех сторон крутым изгибом реки Тахо. Два старинных моста пересекают Тахо, связывая город с холмом на противоположном берегу, который стережет (реконструированный) замок Сан Сервандо (XIV век). Если смотреть на город с другого берега, он кажется орлиным гнездом. Если выбрать, как говорят в кино, обратную точку, посмотреть сверху, из города, с широкой террасы Мирадеро, то за рекой видны зеленые поля веги – долины, а в ней темнеет дворец Галианы, который построил для своей прекрасной еврейки Ракели “Формозы” король Альфонсо VIII, о чем повествуется в фейхтвангеровской “Испанской балладе”, она же “Еврейка из Толедо”.
Дворец Галианы – Ракели был построен мавританскими строителями в самом изощренном восточном стиле. Как лабиринт, его окружают шпалерами сады с высокими, стенкой стрижеными кустарниками. Окон со стеклами в доме нет – их заменяют широко открытые проемы причудливой формы, и ветерок свободно продувает летний дворец. Рядом с домом десять ступеней вниз, к бассейну, не для купания – для прохлады. Воды в нем, – только по щиколотку, схваченную браслетом щиколотку прекрасной Ракели. Потайной ход ведет от бассейна за пределы сада. Вместо дверей плотные тяжелые циновки закрывают дверные проемы дворца. Это домашний дом, не крепость, но дом неги и прохлады, оазис посреди пекла кастильского лета.
Во дворец Галианы не водят туристов, это типичная недостопримечательность города. Я сидел в тени у фонтана в полном одиночестве, садовник-хранитель дворца почтительно удалился с моей скромной мздой, предоставив мне иллюзию возврата в старинные дни еврейско-мавританско-христианского Толедо.
Удивительно, что этот цвет мавританской архитектуры расцвел уже под христианским небом, через сто лет после падения/взятия/освобождения Толедо.
Появление мавров в Испании связано, по традиции, с другим местом в Толедо, на берегу реки Тахо, где, неподалеку от моста св. Мартина, видны руины древнего предмостного укрепления, видимо, следы снесенного потоком римского моста. Это Баньо де ла Кава, “купальня Флоринды”, прекрасной дочери властителя Сеуты графа Юлиана. Флоринда, которую мавры называли Зораидой, купалась здесь, в загородной тиши, когда последний король визиготской Испании Родриго увидел ее и соблазнил. Разгневанный Юлиан призвал мавров из Северной Африки на погибель королю.
На самом юге гигантского Иберийского полуострова, неподалеку от Гибралтара и Трафальгара, находится городок и мыс Тарифа. В Тарифе – руины старых мавританских укреплений, стен, бастионов со стрельчатыми проемами. Здесь 30 апреля 711 года высадился во главе первого отряда берберов Тариф ибн Малик, капитан Тарика ибн Зиада. Тарик ибн Зиад с его семью тысячами воинов был направлен Мусой, правителем Мавритании, незадолго до этого обращенной в ислам. Имена эти увековечены в географии юга. Именем Тарифа назван городок Тарифа, именем Тарика – Гибралтар, Джабль эль Тарик, а может быть, звучит в этом названии арабское тариф – мыс, как в Трафальгар” – Тариф эль Гарб, Западный мыс.
И сегодня из Тарифы ходит паром в Сеуту и Танжер, и когда едешь вдоль берега к Гибралтару, за узкой полоской моря виден близкий африканский берег и горы Атласа. Великая постепенность мира постигается во время путешествий, иначе кажется: где – Африка, и где – Испания. В старину это было еще яснее: Гибралтарский пролив не разделял, а соединял Испанию и Северную Африку, по словам Тойнби. Магриб и Иберия были в древности одним районом, дальней западной провинцией мира с центром в Риме.