В Степанакертском ИВС для армян мест всегда не хватало. И тогда задержанные армяне доставлялись в ИВС шушинской тюрьмы. Пребывание в ИВС этой тюрьмы для армян считалось трагедией. Охрану в шушинском ИВС осуществляли сотрудники нашей группы. Но многие моменты пребывания в изоляторе сопровождались для задержанных контактами с тюремным начальством и сотрудниками-азербайджанцами: охрана во время доставки на допросы к следователю, прогулки, лазарет, раздача пищи и т.д. Большинство этих сотрудников старалось разными изощренными способами ущемить элементарные права армян.

Когда в шушинский изолятор доставлялась большая группа задержанных, а наших сотрудников не хватало, то к сопровождению от автозака (машины, оборудованной для перевозки заключенных) до камеры ИВС привлекалась охрана тюрьмы. Так вот, даже просто при разводе по камерам азербайджанские охранники успевали жестоко избить армян. Мы всячески старались не допустить ничего подобного. Требовали от начальника тюрьмы строгого соблюдения законности. Однако полностью исключить такого рода случаи не могли. Более того, в шушинском ИВС дела армянских узников часто расследовались следователями МВД Азербайджана. И вот тут события всегда развивались по одной схеме.

Народные депутаты СССР от Нагорно-Карабахской автономной области постоянно настаивали, чтобы отбывание административного наказания, предварительное заключение и сроки наказания за межнациональные преступления их соотечественники проходили в российских тюрьмах, так как, было известно, что в Шуши и Баку армян-карабахцев постоянно избивают, насилуют, унижают их человеческое достоинство.

[стр. 66] Виктор Кривопусков

Правоохранительные органы Азербайджана выступали категорически против. Они убеждали союзное руководство в том, что преступники должны отбывать наказание только в тюрьмах республики. Перенос предварительного следствия на российские территории считали не целесообразным, в том числе по финансовым соображениям.

ТРИ КРАНА

Действие в НКАО Закона о чрезвычайном положении приостановило не только деятельность органов конституционной власти. В Степанакерте закрыли драматический театр, музеи, кинотеатры, запретили проведение культурно-развлекательных и спортивных мероприятий. Запрет распространился даже на дни государственных праздников.

Единственное, что военные комендатуры Района чрезвычайного положения оказались бессильны запретить, были похороны. Длинные скорбные процессии все чаще собирались в селах и городах. Люди шли к родным, друзьям, знакомым погибших в межнациональном противостоянии или во время проверок паспортного режима. Были еще очереди за продуктами, особенно за хлебом, которого часто не хватало из-за перебоев в поставках муки. Городской рынок стал совсем малолюдным. Блокада дорог привела к тому, что на прилавках остался самый скудный выбор товаров. Магазины в Степанакерте стояли пустые, продавались только предметы первой необходимости.

Правда, было в Степанакерте одно местечко, куда всегда можно было прийти, откуда угодно, хоть с самой окраины города, не опасаясь ничьих запретов. Оно называлось «Три крана». Там всегда текла холодная ключевая вода, чистая и удивительно вкусная, за что любили ее горожане и гости города. С далекого горного источника вода самотеком врывалась почти в самый центр Степанакерта по искусно проложенному еще в давние времена водоводу. Круглосуточный звон весело льющейся сразу из трех кранов

[стр. 67] Мятежный Карабах

воды, привлекал всякого прохожего. Три крана располагались на улице Кнунянца.

В верхней части этой недлинной улицы размещалось здание Управления внутренних дел НКАО, а значит, штаб нашей Следственно-оперативной группы, внизу – комендатура Района чрезвычайного положения и гостиница, где мы жили. Так что каждый день в Степанакерте для наших сотрудников начинался и заканчивался естественным ритуалом – неоднократным прохождением мимо «Трех кранов». Понятно, что и мне мимо «Трех кранов» приходилось проходить или проезжать на машине по нескольку раз в день.

К источнику кроме горожан, приходящих специально за ключевой водой для дома или для работы, заворачивал практически каждый прохожий. Все обязательно пили ее прямо у источника. И в жаркий день, и в студеную зимнюю пору. Пили с откровенным удовольствием, даже наслаждением. Было заметно – вода действовала на всех одинаково. Кроме благотворного физического воздействия, она словно бы духовно очищала, успокаивала, поднимала настроение, возвращала на мгновения в добрые и благополучные времена. На какие-то минуты она делала людей добрее и счастливее.

За источником был небольшой уютный скверик, а чуть дальше – здание областного драматического театра имени Максима Горького. Театр закрыли с введением в Карабахе чрезвычайного положения. Помню, что у меня, возле «Трех кранов», появлялось чувство особой торжественности, такое редкое в это время. И я подольше старался сохранить его в себе… Со временем я стал назначать здесь встречи со знакомыми жителями города. У пришедших испить воды из горного источника как-то само-собой завязывались разговоры, а иной раз и услышать мнения карабахцев о событиях, которые были, скажем, следствием мероприятий, осуществленных незадолго до того нашей группой. Об одном из них напоминает моя очередная дневниковая запись.

В начале ноября 1990 года мы освоились в карабахской ситуации и организовали нормальный режим следственно-оперативной работы. В руководстве и в целом в группе сложилось деловое взаимопонимание, а главное – появилось

[стр. 68] Виктор Кривопусков

общее требовательное отношение к обязательному соблюдению законности не только при расследовании преступлений и других противоправных действий, совершенных на межнациональной почве, но и при проведении войсками любых действий на территории Района чрезвычайного положения. Материалы о нарушениях прав жителей НКАО отдельными командирами внутренних войск, комендантскими патрулями, превышения к ним полномочий, о фактах поборов и краж солдатами денег, ценностей, другого имущества у местного населения при проверке паспортного режима были направлены коменданту РЧП генералу Сафонову, председателю Республиканского оргкомитета по НКАО Поляничко, прокурору НКАО Василенко и военному прокурору Степанакертского гарнизона.

Когда я вместе с нашим сотрудником, инспектором Главного управления охраны общественного порядка МВД СССР капитаном милиции Иваном Васильевичем Нечаевым проанализировал дела на лиц, содержащихся под административным арестом в изоляторах временного содержания по итогам войсковых паспортных проверок, то оказалось, что многие из них арестованы необоснованно. Только среди тех, кто в данный момент находился в Степанакертском изоляторе, таких набралось более десяти человек, то есть, практически каждый четвертый. Они не были социально опасными, не являлись организаторами разжигания межнациональной розни, не вели никакой подрывной работы. Рапорты войсковиков с большой натяжкой квалифицировались как нарушение Закона о чрезвычайном положении. Просто так патрули выполняли свой «план».Один наш арестант, например, был задержан в районе городского рынка в дневное время, он нес в руках картонную ячейку с куриными яйцами. На требование патруля предъявить паспорт, он попросил подержать яйца кого-то из патрульной группы. Лейтенант – старший патрульного наряда – эту просьбу расценил, как унижение его офицерского достоинства, причем, на межнациональной почве. В рапорте молодого офицера указывалось, что он «…отказался держать в своих руках армянские яйца».

В другом случае в ИВС одновременно оказались два родных брата. Административные дела, заведенные на них,

[стр. 69] Мятежный Карабах

свидетельствовали, что младший брат жил со старой больной матерью. В субботний вечер, как всегда, старший брат пришел к родным, чтобы помочь младшему ухаживать за старушкой. Приближался комендантский час, а у больной разыгрался астматический приступ. Оказалось, что лекарство закончилось. Старший сын кинулся в аптеку, документы впопыхах взять забыл. В ближней аптеке нужных таблеток не оказалось, пришлось бежать в другую. На обратном пути его задержал патруль. Как ни доказывал, ни просил, ни умолял – не отпустили, не разрешили забежать домой за документом, хотя дом был рядом.