Баку вновь приобрел вид военного лагеря; банки, магазины по-прежнему были закрыты, конка не работала… На улицах города тысячи разоренных рабочих просили милостыню.

Стрельба прекратилась: «Теперь, чтобы не привлекать внимания войск, убивают холодным оружием.» («Р.С.», 4.9.1905).

7 сентября в Баку с красноводского курорта прибыл наместник. Уже на станции его встретила делегация мусульман во главе с А.М-б Топчибашевым. Топчибашев пообещал предоставить подробную докладную записку, «из которой его сиятельство усмотрит, кто начал новую распрю и кто истинный виновник… несчастья», и сообщил, что «всегда мирные, спокойные и лояльные, бакинские мусульмане жаждут мира» («Т.Л.», 10.9.1905). На совещании армянских и татарских представителей Воронцов предложил условия мира, разработанное епископом Ананией. Они предусматривали круговую поруку и взаимное возмещение ущерба. Армяне немедленно приняли условия; татары два дня сопротивлялись, но 14 сентября согласились. Заключение мира сопровождалось мирной демонстрацией: армяне, русские и татары обошли город под звуки военных оркестров. «Недавние „враги“ горячо обнимались, целовались, лихо отплясывали лезгинку.» («Т.Л.», 18.9.1905). Надолго ли? Хотелось верить, — что надолго…

Армяне, наученные горьким опытом, отнюдь не питали особых надежд. Вскоре стычки возобновились; армяне не рисковали ходить дальше Парапета.

Во время пребывания в Баку наместник в разговоре с армянскими делегатами открыто признал ответственность администрации за антиармянскую политику: он «отметил бестактность и нецелесообразность действий, допущенных кавказской администрацией, и вызвавших среди вполне лояльного кавказского населения чувства недоверия и неприязни к правительственной власти. Отрицательное отношение властей к армянскому народу дало татарам основания думать, что армяне поставлены как бы вне закона и что в отношении их могут быть допустимы безнаказанно всякие насилия. Большая ответственность… падает на низшую администрацию, которая… подлежит коренной реорганизации.» («Новое обозрение», Тифлис, 25.10.1905. В дальнейшем — «И.О.»). Надо заметить, что этого своего обещания (о «реорганизации» татарской администрации) Воронцов не выполнил — да и едва ли мог выполнить.

Баку оказался важным, хотя и непонятым, уроком для российской бюрократии: почувствовав свою силу, татары вышли из повиновения и направили розданное им русскими оружие против русских же войск.

«Если зимний погром в Баку, — писало „Русское слово“, — был приостановлен по первому приказу покойного губернатора Накашидзе… то теперь власти потеряли всякий авторитет среди озверелого, дикого мусульманства, которое, вдобавок, снабжено превосходным оружием. „Лойяльные“ татары ведут борьбу с русским правительством, а „мятежные“ армяне в рядах русских войск сражаются с мусульманами.» («Р.С.», 30.8.1905).

Однако эти факты не заставили администрацию переменить свои взгляды. Татары еще стреляли в войска, когда генерал Фаддеев говорил корреспонденту «Тайме», что главными виновниками «событий» являются армянские интеллигенты и, главным образом, члены Императорского Технического общества! («С.О.», 7.9.1)

ТАТАРСКАЯ АНАРХИЯ

Как известно, у кавказских татар были давние и прочные традиции разбойничества.[26] Разбойничество отнюдь не считалось чем-то зазорным у этого полукочевого народа; наоборот, в нем видели проявление лихости и молодчества. Недаром во главе разбойников стояли обыкновенно благородные беки. Грабили, по преимуществу, «презренных» армян.

«Мусульманская анархия за Кавказом, — отмечает А. В.Амфитеатров, — началась единичными случаями разбойничанья, которые при бездействии и вялости местных властей, весьма скоро приняли в Ели-саветпольской губернии характер и размеры социальной эпидемии. Сразу бросалась в глаза ярко выраженная армянофобия разбойничьего мусульманского „рыцарства“… Необычайно редко случалось, чтобы татарин-разбойник посягнул напасть на русского… Эта система, скрывавшая лишь азиатскую осторожность — не ожесточать против себя, до поры до времени, русских властей непосредственной личною враждою, — была ложно истолкована в смысле мнимого русофильства татар. Разумеется, все эти Кяримки, Наиби… преследовались властями подолгу службы… Но преследования не исключали известного романтического сочусвтия к новейшим Карлам Моорам — якобы мстителям армянскому капиталу за татарское обнищание, к тому же столь рыцарски дающим пощаду жизни и имуществу русских посельщиков края. К сожалению, не заметили только одного — что с теми русскими посельщиками, которые, как сектанты, не состояли под особым покровительством властей, эти своеобразные русофилы церемонились так же мало, как и с армянами.» (А.Амфитеатров. Армянский вопрос, стр. 25–26).

С такими, так сказать, традициями пришли татары (и русские власти) к лету 1905 года. Обстановка тех месяцев, реальное ощущение безнаказанности и вседозволенности побудило многих и многих татар вступить на путь набегов, разбойничьих авантюр и вообще уголовщины. Вот что говорил об атмосфере в татарских селах елисаветпольский уездный начальник Реутт: «он за последнее время объехал почти все села своего уезда и в армянских селениях нашел не только образцовый порядок, но и прекращение краж, убийств и других нелегальных явлений… но в татарских селениях он повсюду нашел одни беспорядки и прогрессивное увеличение числа преступлений и упадок в деле хозяйств. Не раз приходилось мне, добавил далее Реутт, видеть жалобщика, со слезами на глазах жалующегося на своего собрата. Жалуется он или на то, что у него угнали быка, или на то, что у него убили брата, сына или другого родственника. Бороться с этим злом полиция не в силах…» («Т.Л.», 23.8.1905).

В начале августа в ауле Шамлыхе Елисаветпольской губ. на постоялом дворе были убиты и ограблены несколькими татарами (в том числе хозяином двора) местные русские: крестьянин М.,Попов и крестьянка М.Галкина. Попов был разрезан на части, при этом «ног, рук, носа, ушей не. найдено». Раненую Галкину добили камнями («Т.Л.», 18.8.1905).

31 августа у села Сейфалы (Елисаветпольской губ.) 4 вооруженных татарина ограбили 5 немецких колонистов, одного взяв в заложники и потребовав выкуп в 100 рублей. Когда брат заложника нес выкуп, он встретился с другой шайкой, которая его снова ограбила («Т.Л.», 18.9.1905).

В июне в районе с. Мазра (Елисаветпольской губ.) «появились известный местный беглец каторжник Муртузаи и персидский головорез Гасан Муса-оглы. С появлением этих лиц мусульманское население, в особенности кочевники, стали открыто нападать на стада, принадлежащие армянам.» («Т.Л.», 31.8.1905).

По наблюдениям татарского публициста Хан-Заде, «одним из печальных последствий татаро-армян-ского погрома следует считать усиление разбоев и грабежей в населенных армянами деревнях. Татары… нападают на мирных крестьян и грабят их, нередки и случаи убийств… Мало-мальски ловкий татарин, владеющий ружьем, бросает честный труд и старается жить за чужой счет.» («т.л.», 17.9.1905).

Постепенно татарское население так осмелело, что, например, в Казахе в ноябре (перед погромами) среди бела дня разоружали стражников, отбирая ружья и коней («Т.Л.», 11.12.1905). Летом-осенью 1905 года татарский разбой достиг грандиозных размеров. Конные и пешие шайки татар не ограничивались уже армянскими селениями, а нападали на все, что казалось достойным нападения: имения, станции, почтовые отделения. Агдамские молодцы, кроме прочего, «прославились» обстрелом почты, ехавшей в Шушу, и нападением на агдамское почтово-телеграфное отделение («Т.Л.» 8.9.1905). Вот как описывает шушинско-евлахский тракт очевидец: «На тракте нет ни пешеходов, ни фургонов, а только изредка промчится „казенная“ тройка с пассажиром-чиновником, под конвоем чапаров. По пути встречаются только конные татары, вооруженные ружьями, кинжалами и револьверами. На почтовых станциях полнейшее отсутствие жизни.» («Т.Л.», 23.8.1905). Не только тракты стали непроезжими, но и железные дороги оказались фактически в руках татарских шаек. Служащие разбегались. Татары отцепляли паровозы, обыскивали пассажиров, избивали, а нередко убивали армян (впрочем, армяне так же ссаживали с поездов и избивали татар) («Т.Л.»,1.12.1905). «По всему участку, от станции Дзетам до Евлаха, происходят ежедневно открытые вооруженные нападения на станции и путевые здания, похищается казенное и частное имущество, особенно шпалы и строительные материалы и инструменты.» («Т. п.», 1.12.1905).