— Не шути так, рыцарь. Я сам могу скормить тебя жрутеру.

Саламандра мало-помалу прожигала себе дорогу к Толику среди извивающихся корней. Теперь, когда все стены коридора обвалились, кругом простиралась просторная пещера. Коридор, судя по всему, был фальшивкой, ловушкой, которую картофельный народец соорудил специально для глупых путников. У дальней стены пещеры валялись веретенообразные коконы, среди которых Дмитрий пытался углядеть Алмис. Кокон Толика он определил по направлению движения саламандры.

— Вон, — ткнул пальцем Дмитрий, — оруженосца развяжи моего, он зверька урезонит. Я ему прикажу.

Атсан кивнул. Корни, спеленавшие Толика, обмякли и расползлись в стороны. Толик сидел, прижимая к груди драгоценные бутыли, и хлопал глазами. В отличие от Дмитрия, он ничего не видел в темноте.

Дмитрий обошел саламандру, окруженную бешено извивающимися корнями, и наклонился к Толику:

— Слышь, это я.

— Куда бежать? — сразу спросил Толик.

— Никуда. Думаю, никуда бежать не надо. Мы вообще зря барахтались.

— Ага, зря! — Обиделся Толик, — меня чуть не сожрал этот…

— Заткнись. И позови свою зажигалку. Давай, не ломай мне дипломатию!

Толик поджал губы. Потом кивнул и крикнул:

— Крикет!

Саламандра, услыхав голос хозяина, утроила усилия. Дмитрий обернулся к атсану:

— А ты, давай, отзови своих червяков!

— Это корни, — буркнул атсан. Корни перестали атаковать саламандру, и она радостно потрусила к Толику, раскидывая вокруг себя багровые блики. Прыгнув к любимому хозяину на грудь, она ткнулась ему в лицо сухим округлым рыльцем и лизнула щеку раздвоенным язычком. Толик невольно зажмурился, потом, щурясь от ужаса, погладил саламандру по чешуйчатой шкуре. Крикет довольно заурчал, съёжился и заполз в свой любимый кармашек. Темнота стала абсолютной.

Атсан перевел дух.

— Ладно, рыцарь, теперь посиди спокойно. Я вас обоих опять свяжу.

— Не стоит, мы сами пойдем.

— Сквозь землю? То-то. Сиди.

Дмитрий позволил корням себя спеленать.

— Ну что, рыцарь, поехали? — с видимым облегчением проговорил атсан.

— Поехали. — согласился Дмитрий.

Карлик уселся на своем скакуне, и над ним вновь сомкнулись белые лепестки-листья. Корни пошли волнами, поползли, соединяя коконы друг с другом. Земля со всех сторон начала бурлить и осыпаться. Дмитрий почувствовал, как его подхватило и поволокло вперед. Он оказался спеленат на совесть — не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Даже дышать было трудно. Единственным органом, сохранившим возможность шевелиться, были глаза. Но все поле зрения закрывала плотная мешанина волосатых корней. Какой-то звук пробился к ушам Дмитрия сквозь шуршание осыпающейся земли. Может, это стонет Алмис? Дмитрий прислушался и понял, что это вовсе не Алмис: издалека доносилось призывное ржание кобылицы.

Казалось, блуждающим корням было все равно, в какой ориентации перемещаться. Кокон с Дмитрием безжалостно крутило. Однажды, когда бродячее дерево забрало круто вниз, Дмитрий даже несколько минут провел кверху тормашками.

Вскоре постоянное шуршание земли прекратилось. Осина с пленниками какое-то время перемещалась по свободному пространству, потом остановилась, корни начали распутываться, и Дмитрий вывалился из своего кокона. Он сразу попытался встать на ноги, но наступил на волочащийся по полу корень и, не удержав равновесие, растянулся на ком-то из богатырей.

— Ты, это… Слез бы… — послышался из-под Дмитрия голос Теофила.

Поднявшись, Дмитрий, наконец, смог оглядеться. Кругом было светло. Свет исходил от множества переплетенных нитей, на которых дрожали, переливаясь бриллиантовыми искрами, какие-то большие капли. Капли отражались в гладких лиловых плитках кафельного пола и таких же кафельных стен.

Пленники находились в полукольце, образованном бродячей осиной. Теперь дерево, состоявшее, казалось, из одних корней, застыло, лишь самые кончики его мохнатых щупалец подрагивали, словно выискивая источники пропитания. Полностью свободными были Дмитрий с Толиком, у всех остальных руки и ноги оставались скручены длинными корнями.

С другой стороны подковы толпились атсаны. Теперь Дмитрий мог разглядеть их гораздо подробнее. Они действительно напоминали какой-то корнеплод, картофель-не картофель, а, скорее, длинную зеленоватую японскую редиску. Карлики о чем-то спорили, издавая резкие скрипучие вопли и активно жестикулируя коротенькими лапками, но Дмитрий не понимал из их разговора ни слова.

Главный атсан все еще сидел среди лепестков своего цветка и задумчиво пялился на Толика. Наконец, спросил:

— Так ты алхимик?

— Да, вроде… — Толик обреченно пожал плечами, понимая, что отнекиваться смысла уже не имеет.

— Пойдешь в лабораторию работать?

В слове «лаборатория» была для Толика некая магическая притягательность. Ведь в других местах он, если не считать картошки, никогда и не работал.

— Пойду… — радостно закивал алхимик.

— Остальных в шахту! — Распорядился карлик. — Девчонку и старуху — в детскую!

— Это кто тут старуха?! — возмущенно заверещала толстуха. — Я тебе таких старух покажу!.. Ап!.. — Длинный отросток корня метнулся к ее рту и плотно набился туда, образовав кляп. Толстуха мычала и злобно щурилась.

Алмис жалобно посмотрела на Дмитрия. Тот улыбнулся кончиками губ и вполглаза подмигнул. Девушка чуть-чуть склонила голову в знак того, что на него, рыцаря, вся надёжа, и повернулась к отцу. Бармен невозмутимо стоял между Добужином и Илионом, хмурый, однако по нему было видно, что надолго он в шахтах не задержится. Богатыри же, как только прослышали о своей участи, принялись вырываться, но корни держали крепко — местная братва лишь пыхтела, бранилась и исходила потом в бесплодных усилиях.

— А ты, рыцарь, куда хочешь? — Атсан соскочил, наконец, с цветочного насеста, подошел вплотную к Дмитрию и теперь смотрел на него снизу вверх своими круглыми черными глазками.

В шахты Дмитрию не хотелось. В детскую тоже. Зато лаборатория внушала некоторые надежды — в том числе и на скорое освобождение.

— А там компьютеры есть?