– Теперь осталось только сборищу, которое встречается по четвергам, разжевать эту новость и выплюнуть ее, – сказал Уэйленд. Придя домой с работы, он разглядывал себя в зеркале в ванной и причесывал свои редкие волосы. – Тебя я тоже беру, голубушка! Там мы встретим Колина Бомона.

– Что это за клуб? – спросила Майя, прислонившись к двери ванной.

– Очень веселый, – просиял он, – и только для занятых в индустрии моды!

В такси он объяснил:

– Мы снимаем бар в отеле по четвергам раз в две недели. Мы – это тесный круг, ядро. Мы знаем обо всем, что происходит в мире моды. Туда приходят стилисты, оформители витрин, фотографы, манекенщицы, покупатели, даже торговцы. Там довольно демократично. Научись ладить с этими людьми, Майя; ты добьешься гораздо большего в своей карьере, если они будут тебя поддерживать, голубушка. Мы довольно необычны: какое еще сообщество людей ты знаешь, которое бы основывало всю свою философию на лирике Стивена Сондхайма?

Уэйленд провел ее в вестибюль гостиницы, а потом они спустились по мраморной лестнице, отделанной черной сталью.

Он усадил Майю в баре на сиденье из голубого бархата, подал ей бокал вина, и они стали вместе наблюдать за появлением остальных гостей.

Гости входили по одному, по двое, по трое, иногда появлялась целая группа смеющихся людей. Все были разные.

Она поняла, что Уэйленд, стереотип гомосексуалиста, уже вышел из моды. Молодые растрепанные парикмахеры в джинсах или черной коже, вежливые интеллектуалы в костюмах-тройках, длинноволосые помощники фотографов, похожие на рок-звезд – все выглядели мужественно. Майя узнала ведущего теленовостей, актера с Бродвея, спортивного комментатора и нескольких людей, связанных с модой, которые мелькали на коктейлях у Корал. Все-таки появилось несколько женщин, одна из них – хорошо известная манекенщица, вместе с демонстратором мужской одежды, тоже знаменитым. Оба выглядели истинными американцами.

– Оба – гомосексуалисты, – прошептал ей на ухо Уэйленд. – Но они влюблены! Мы с нетерпением ждем, что же будем дальше. Может, она просто прикрывает его.

– Что значит «прикрывает»?

– Когда мужчина не хочет, чтобы все знали, что он гомосексуалист, он берет себе для прикрытия какую-нибудь девушку.

Майя внимательно посмотрела на очаровательную пару.

– Кто это, Уэйленд, – спросил приятный светловолосый парень. – Ваша дочь?

– Да, – сухо произнес Уэйленд и даже не моргнул. – От моего первого брака с Чарлтон Хестон. – Парень посмотрел на Майю, и она заметила, что его светлые ресницы подкрашены тушью. – Практически она член моей семьи, – заверил его Уэйленд. – Разве она не хорошенькая? Майя, познакомься, это Поль-Эмиль, необыкновенный художник по гриму.

– Хорошенькая! – Прищурившись, Поль-Эмиль посмотрел на нее. – Но ей просто необходимо добавить еще румян на выступающие части скул.

– Сделайте это сами, – попросил его Уэйленд. – Преобразите ее!

Поль-Эмиль потащил Майю в дамскую комнату и усадил на край раковины. Несколько умелых мазков – и она превратилась в девушку с обложки «Вог».

– Даже не верится, – сказала она, глядя в зеркало. Он провел рукой по ее волосам. Темный карандаш, румяна и тени для век совсем изменили выражение ее глаз.

Когда она вернулась к Уэйленду, он в изумлении отпрянул.

– Сами-то вы знаете, какой вы мастер своего дела? – сделал он комплимент Полю-Эмилю. Потом посмотрел на Майю и сказал: – Ты можешь быть манекенщицей, тебе это известно?

– Манекенщицей я бы хотела стать меньше всего, – ответила она.

Бар был почти полон. Тихое воркование превратилось в оживленную болтовню. Запах «Арамис» и «О Саваж», самых популярных духов в этом сезоне, был так силен, что, казалось, воздух готов был воспламениться. Главной темой было самоубийство. Все говорили достаточно громко, казалось, шло состязание в умении наиболее безжалостно, наиболее остроумно прокомментировать смерть Мэйнард Коулз.

– Уверен, что дорогая Мэйнард умерла в платье от Диора…

– Самый шикарный труп, с которым фараоны когда-нибудь имели дело.

– Думаешь, эта сатана в женском обличье столкнула ее?

– Не думаю, но знаешь ли, можно хотя бы удержать человека! Нельзя просто стоять рядом и помахать на прощанье ручкой!

Уэйленд с кем-то болтал, но он услышал комментарии и прерывистое дыхание Майи. Он быстро попросил принести еще выпить. Молодые официанты разносили выпивку на серебряных подносах. Большинство просили водку с мартини.

Вдруг ведущий фотограф Марк Рекслер встал и попросил всех замолчать.

– Было бы неправильно не сказать сегодня ничего о трагической смерти Мэйнард Коулз, – сказал он. – Она была нашим другом. Она была настоящей леди и просто очень порядочным человеком. Многие из тех, кто находится сейчас в комнате, обязаны ей своей первой удачей. Наш мир окажется гораздо беднее теперь, когда в нем нет Мэйнард.

Наступило долгое молчание, а потом все зааплодировали. Затем встал Уэйленд.

– Можно и мне кое-что добавить? – спросил он. – Я хочу развеять клевету, ту ложь, которая распространяется о Корал Стэнтон. Я хочу сказать, что она глубоко потрясена потерей большого своего друга и наставника. Она в глубокой скорби.

Ошеломленные, все замолчали, потом раздались слабые аплодисменты, кто-то заулюлюкал.

– Это правда! – угрюмо убеждал Уэйленд, поворачиваясь то вправо, то влево. Все молчали, потом вернулись к своим разговорам. Майя удивленно смотрела на Уэйленда. Таким она его раньше никогда не видела. Он сел и поцеловал ее. – Это надо было сказать, хотя бы для того, чтобы это было зафиксировано.

– Хорошо сказано, Уэйленд, – проговорил крошечный человечек, появившийся словно ниоткуда. – Пора кому-нибудь защитить нашу дорогую Корал.

– Колин! Мы тебя ждем. – Уэйленд наклонился и пожал ему руку. – Ты, конечно, знаешь Майю, дочь Корал?

– Как поживаешь, дорогая моя? – Он взял ее за руку. – И как твоя мать? Я не осмелился позвонить… Думаю, она охвачена горем.

– Она прекрасно себя чувствует, как я слышал, – сказал Уэйленд. – Майя сейчас живет со мной, Колин, – гордо добавил он. – Мне приходится опекать замечательную девушку. У нас как раз две кровати.

Майя рассказывала о занятиях на курсах в университете, когда вдруг шум в баре прекратился, и они подняли глаза. Казалось, все смотрели в сторону входа в бар. Там ощущалось небольшое движение. Кто-то подвинулся, и все увидели Корал. Она была в иссиня-черном пальто, без головного убора, коротко подстриженная, ее красные губы ярко выделялись на белом напудренном лице. Она посмотрела кругом, ее присутствие наполнило помещение. Она поймала некоторые взгляды. Было ясно, что она здесь многих знает.

– Я только что вошла! – решительно сказала она. – И все-таки я могла бы точно сказать, о чем большинство из вас здесь говорили. – Реакция последовала быстро: по всему бару пронесся волной шепот. Корал ослепительно улыбнулась. – Я никого не виню. Я бы и сама, наверное, говорила то же самое. – Она сняла накидку, и все ахнули, увидев под ней сильно облегающее черное узкое платье. Корал была просто воплощением шика, и сегодня это узнали все. – Я не обязана здесь себя защищать – это не зал суда, но я хочу сказать, что я бы отдала все – повторяю, все – чтобы вернуть Мэйнард к жизни и привести ее сегодня сюда. Я бы всем пожертвовала, чтобы она рассказала нам один из ее замечательных анекдотов о моде, чтобы она продолжала оставаться все той же незыблемой живой легендой моды… – Казалось, Корал задыхается, она театральным жестом смахнула слезинку с глаз. Раздался взрыв аплодисментов. Она завоевала сочувствие всего зала.

Уэйленд прошептал Колину, но так, чтобы не услышала Майя:

– Отдала бы все, кроме кресла главного редактора. Корал шла по бару, а все мужчины предупредительно расступались перед ней, подобно Красному морю.

То там, то здесь кто-то целовал ее бледные напудренные щеки. Корал приближалась, и у Майи внутри все переворачивалось. Она склонила голову, когда Уэйленд встал, чтобы поприветствовать Корал.