Она взяла один и сказала:

– Это вовсе не означает, что меня можно купить просто за коктейль!

– Конечно! – одобрительно сказал Уэйленд и устроился на диване. – Ну а теперь рассказывай все.

– …Я так хотела попасть в «Макмилланз», – запинаясь, сказала она в конце концов. Она понимала, что слова ее звучат довольно гнусно. – Я знаю, это было глупо, но мне просто не к кому было обратиться за помощью.

– Почему ты не попросила меня? Прошлым летом я говорил тебе, что помогу.

Она покачала головой.

– Я не подумала. У меня возникло ощущение, что эта девушка мне поможет; это казалось проще, быстрее. Теперь я себя чувствую идиоткой.

Она начала плакать.

– Ну-ну. – Уэйленд пытался ее успокоить и налил еще шерри.

Она сделала глоток.

– Ты думаешь, она правда хочет меня вышвырнуть? Он отпил из своего большого стакана водки с мартини.

– Ты переедешь сюда, – сказал он. – Составь мне компанию. Что-нибудь будешь готовить… Ты умеешь готовить?

– Если хочешь знать, я знаю десятки разных рецептов. – Она захихикала.

– Ты можешь немного заниматься домашними делами, если так будешь чувствовать себя увереннее. Как, тебя устраивает такой вариант?

Она вскочила.

– О Уэйленд! – сказала она и обняла его. – Это так великолепно, так мило, так…

– Замолчи! – сказал он. – Допивай этот шерри. Если ты будешь здесь жить, тебе придется научиться пить и не напиваться. Жить здесь нелегко: мы пьем чертовски много.

Он приготовил еще по коктейлю, прошел в спальню, поднял трубку телефона и набрал номер Корал.

– Майя здесь, – сказал он ей. – Ты на самом деле вышвырнула ребенка?

– Да!

– А как насчет твоих материнских чувств?

– О, пожалуйста! – Он услышал, что она закурила и, затянувшись, продолжала, – я могла бы призвать свои материнские чувства и помочь ей поступить в «Макмилланз», но она не хотела моей помощи…

– Мы все делаем глупости, – сказал Уэйленд. – Она хороший ребенок. Ты слишком жестока с ней. Я ей сказал, что она может оставаться у меня, если захочет.

– Это было бы отличным решением. Я так устала от наших стычек. Ты всегда хорошо относился к Майе, побудь для нее на время матерью.

Когда Майя вечером пришла домой, она с облегчением отметила, что в комнате Корал было темно. На следующее утро, после того как мать ушла на работу, она спустила в вестибюль два чемодана, коробку с книгами и пластинками и две хозяйственные сумки, набитые своими пожитками, и уехала на такси к Уэйленду, квартира которого находилась в трех с половиной кварталах от ее дома.

Он дал ей ключи, и она, войдя, дотащила свои вещи в самый конец отделанного мрамором коридора и открыла дверь свободной комнаты. Она была маленькая, вытянутая, с окном, смотревшим на стену соседнего дома. Ничего больше не видно, только полоска голубого неба. Майя устало села на кровать. Она убежала от своей матери. Теперь Шикарная сука может вариться в собственном соку.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Корал посмотрела на лежавшую на ее столе записку, и ее охватило волнение. Послание было написано на рельефной почтовой бумаге, на какой обычно писала Мэйнард. Сверху на листке стояло подчеркнутое красным карандашом «срочно». Текст был следующий: «Зайдите ко мне – немедленно!»

Она только что вернулась с показа нового популярного модельера Беттина Чиу, все вещи в коллекции которого были созданы на основе кимоно. В такси по дороге в редакцию она решила, что Берт Стерн сфотографирует некоторые из моделей на Верушке. В Бронксе были просто сказочно оформленные мужские турецкие бани, о них ей однажды рассказал Уэйленд. Что, если заполнить их сухим льдом и сделать фотографию сквозь пелену поднимающегося пара? Она попыталась представить себе, как это лучше заснять.

Нетерпеливо скомкав записку, она прошла по коридору к кабинету Мэйнард, остановилась у двери с табличкой «Главный редактор». Еще только пять минут, и все кончится, напомнила она себе.

В комнате секретарши никого не было. Корал прошла и постучала в дверь Мэйнард. Ей что-то невнятно ответили, и она вошла. Мэйнард сидела на полу в углу комнаты.

– Дорогая моя! – воскликнула Корал. – Примите мои поздравления!

Она обошла вокруг стола. Мэйнард плакала, прижав к лицу кружевной носовой платок. Корал опустилась на одно колено и заботливо склонилась к ней. К возбуждению от одержанной победы примешивалось сочувствие, которое вызывала плачущая женщина.

– Что такое! – воскликнула Корал. – Мне казалось, вы должны были бы праздновать победу!

– Вы! – Мэйнард взглянула на нее. Вокруг карих глаз была краснота, тушь расплылась, и она выглядела смешно, как клоун. – Не напускайте на себя озабоченный вид. Ликуйте! Радуйтесь! Смейтесь! Ведь вы этого больше всего хотите!

Корал отступила назад и села на стул за столом Мэйнард.

– Вы очень странно реагируете на заслуженное продвижение по службе!

Мэйнард высморкалась быстро и очень изящно.

– Продвижение! – презрительно проговорила она. – Вы и Ллойд придумали это слово, чтобы облегчить себе душу. Я по его лицу видела, что он не больше меня верит во все это! Как будто я буду при вас работать!

– А что в этом такого ужасного? – спросила Корал. – Разве я не работала при вас много лет?

Глаза Мэйнард засверкали.

– Я сделала из вас редактора модного журнала. Разве этого не достаточно?

Корал пожала плечами.

– Я не могу поверить, что вы принимаете это так близко к сердцу, Мэйнард. Повышения по службе, уход на пенсию – все это часть нашей жизни. Разве вы считали, что останетесь всю жизнь главным редактором?

– До тех пор, пока я смогла бы выполнять эту работу.

– У вас были прекрасные этапы в работе, Мэйнард. Шагайте еще выше, поднимайтесь еще на одну ступень.

Мэйнард бросила взгляд на Корал.

– Одна из моих подруг видела, как вы и Ллойд обедали вместе в «Ля Гренуилле» на прошлой неделе. Она видела, как он лапал вас под столом. Естественно, я не могу с вами в этом состязаться! Слава Богу!

Корал рассмеялась, и Мэйнард вдруг быстро, словно кошка, вскочила на ноги.

– Я никогда по-настоящему не любила вас, Корал, и никак не могла понять почему, – сказала она. – Я думаю, это потому, что, хотя вы и сделали многое, чтобы одержать победу над своим более чем скромным происхождением, вы никогда не станете леди.

Улыбка Корал исчезла, и она посмотрела прямо в глаза Мэйнард.

– Ну а вы-то, Мэйнард, леди, – выпалила она. – И вы уже не в моде! Никто больше не хочет быть похожими на леди. Разве вы об этом не слышали?

– Вот это и объясняет ваш успех, – ответила Мэйнард и сделала шаг вперед. Корал отодвинула стул назад. – Вы используете эту работу, чтобы найти в своей жизни какую-нибудь замену реальным ценностям. У меня был прекрасный муж, замечательные друзья. Ваш брак был неудачным, со своей дочерью вы даже не хотите разговаривать, вы удобно себя чувствуете только в обществе гомосексуалистов. Но в моем журнале…

Корал изобразила на лице убийственную улыбку.

– Почему бы вам не очистить ваш стол, дорогая моя? – спокойно сказала она. – Или вы предпочитаете, чтобы я выкинула содержимое каждого ящика в коридор?

Мэйнард покачала головой. В комнате было очень тихо. Обе женщины тяжело дышали. Корал уже чувствовала победу; скоро ей уступят территорию, она была в этом уверена.

– Скорее я умру, чем буду при вас работать! – сказала ей Мэйнард.

– Но право же, дорогая моя, – сказала Корал, – все становится похожим на мелодраму. Мы легко можем разработать…

Все, что случилось потом, произошло так быстро, что Корал, сколько бы ни описывала случившееся, не могла осознать, насколько стремительно развивались события. Мэйнард рванулась мимо нее и распахнула окно. Корал помнила только брошенный на нее обвиняющий взгляд, порыв ветра, крик, свой ответный крик – и Мэйнард низверглась на переполненную в часы пик машинами улицу.

Корал опять закричала, ее охватил ужас, глаза ее широко распахнулись, она не верила тому, что произошло. Было слышно, как внизу сигналили машины, пытаясь избежать столкновения, как визжали тормоза. Почти в шоке она поняла, что стала главным редактором. Королева умерла, да здравствует Королева! Кто это сказал? Она помнила, что ответила, что Королева не умрет. Что ее просто продвигают по службе. О, конечно, она слышала, как Уэйленд говорил, будто насмехаясь… Словно черная туча, нахлынуло забвение. Она теряла сознание, глаза ее закатывались, но она подумала, что надо заставить Эйвдона переделать обложку апрельского выпуска журнала.