– Как она будет выглядеть? – спросил Уэйленд, наматывая на вилку тонкие, как волос, спагетти, – я вызвал Элизабет Арден, чтобы она привела ее в форму. Я нанял мастера-парикмахера и Пабло, чтобы сделать специальный макияж. Ты знаешь, он особенно умело восстанавливает потрепанные лица.

Колин мрачно кивнул.

– Я думаю, она будет о'кей. Корал обещала мне, что перестанет колоться, и я верю ей. Нужно доверять ей, я полагаю. Она говорит, что отдыхает перед событием.

– Она нашла работу? – спросил Уэйленд. Колин сделал гримасу.

– Никто не хочет идти на риск и нанимать ее. Должно быть, боятся, что могут проснуться с соляной кислотой на волосах, но разве можно их осуждать за это? Если я проведу ее благополучно через церемонию вручения награды, то настою, чтобы она поехала со мной недельки на две в Прованс – просто для отдыха в уединении. Неприятность еще и в том, что она слишком много тратит на свои наркотики, я думаю, что она может не наскрести даже на проезд.

Уэйленд доел спагетти, вздохнул и сказал:

– Я заплачу за эту поездку, Колин. Я обязан ей столь многим. К тому же мне просто жаль ее.

– Нужно заставлять ее есть, – жаловался Колин. – Я приношу ей все деликатесы, которые она раньше любила, но сейчас она только пьет. Если она будет и дальше так разрушать себя, то скоро станет выглядеть так же плохо, как я. Может быть, тогда я соберусь с духом, чтобы предложить ей выйти за меня замуж.

– Ты шутишь! – Уэйленд сделал большие глаза, как раз когда официант поставил перед ними блюдо с птифурами.

– Нет, я абсолютно серьезен, – сказал Колин. – И я могу спасти ей жизнь.

Уэйленд подал знак официанту.

– Принесите нам кофе-эспрессо и счет.

Он поднял свой стакан и провозгласил тост.

– За то, чтоб ты спас жизнь Корал, а пока, чтобы она не спала с лица к вручению награды!

– Я не понимаю, почему я должна присутствовать при вручении награды, если мне ее не присудили… – мрачно сказала Маккензи по телефону.

– Ты хочешь выиграть ее в будущем году? – спросил Эд.

– Конечно. Ты думаешь, что я хочу остаться единственным дизайнером из нас троих – Дэвида, Майи и меня, не удостоенным ее?

– Тогда ты должна пойти туда на следующей неделе. И никаких «если» и «но».

– Эдди! – восхитилась она. Элистер никогда не пытался так излагать ей правила игры. – Ладно, – сказала она, делая вид, что уступает. – Но я не хочу сидеть возле Майи. Ты лучше позвони Уэйленду Гэррити или Донне Брукс, чтобы мне поменяли место. Скажи, что звонишь от моего имени.

Маккензи повесила трубку и набрала номер нового бухгалтера «Голд!» Джима Леопольда, который продемонстрировал полную неосведомленность об условиях на калифорнийских фабриках.

– Но вы, конечно, знаете, какова почасовая оплата у наших швей? – настаивала она.

– Я думаю, вам лучше спросить мистера Реджи или мистера Макса, миссис… э, леди Брайерли, – промямлил он.

– У них я спрошу в последнюю очередь, – отрезала она и повесила трубку.

Она пригласила мать на ленч, думая, что сможет у нее выяснить что-нибудь. Эстер Голдштайн последнее время держалась в отдалении – злилась, что Маккензи не спешит выйти замуж за Эда. На следующий день, когда она увидела в дверях свою мать в сопровождении Реджи, сердце у нее упало.

– Здравствуй, дорогая! – Эстер нежно поцеловала ее и вручила, как всегда, цветы и конфеты.

– Реджи, привет, – поздоровалась Маккензи с братом.

На нем был синий вытертый до блеска костюм, что напомнило ей одежду отца. К этому он добавил широкий засаленный галстук и – невозможно поверить! – болтающийся на шее медальон с символами Любви и Мира.

– Какой приятный сюрприз! – с сарказмом добавила Маккензи. – Чем обязана такой чести?

Она попыталась улыбнуться ему, но его присутствие нервировало ее: Реджи, приплясывая, вошел в гостиную. У него была привычка все бесцеремонно разглядывать с критической гримасой.

– Джордан скоро вернется из сада, – сказала она. – Садись, мама. – Потом обернулась к брату. – Твой визит как-то связан с моим вчерашним телефонным звонком Джиму Леопольду?

– Я думаю, это очень мило, что он захотел увидеться со своим племянником, – принялась болтать Эстер. Потом, не в силах остановиться, добавила: – Пожалуйста, не создавай трудностей, Маккензи. Оставь деловые проблемы своим братьям.

Маккензи почувствовала, что ее лицо вспыхнуло.

– Какого именно рода трудности я создаю? – спросила она.

– У нас нет никаких секретов, – с раздражением сказал Реджи. – Но сколько мы платим нашим швеям в Лос-Анджелесе, не имеет к тебе никакого отношения. Твое дело – заниматься дизайном.

Маккензи пристально смотрела на брата, она ненавидела его снисходительную манеру разговаривать.

– Черт побери, ты прекрасно знаешь, как я отношусь к эксплуатации работниц! – выпалила она.

Он, разгневанный, повернулся к ней:

– Разве не по-твоему располагали магазины, оформляли интерьеры, подбирали ассортимент?

– Да, по-моему, потому что это бизнес!

– Производство – это тоже бизнес! Твои идеи и куриного дерьма не стоили бы, если бы мы не обеспечивали, чтобы все шло гладко.

– Реджи! Маккензи! Пожалуйста, не повышайте голос! – забеспокоилась Эстер. – Почему вы не можете разговаривать спокойно, как следует?

– Мы никогда не разговаривали друг с другом мило, – заметила Маккензи. – Мы всегда были вынуждены терпеть друг друга, но они никогда не уважали меня – ни раньше, ни сейчас.

Реджи зло посмотрел на нее.

– Только не поднимай волну! – предостерег он. – Тогда я буду уважать тебя.

Маккензи, не сводя с него глаз, опустилась на кушетку.

– Значит, это правда? – спокойно спросила она. – Это должно быть правдой, иначе бы ты так не разозлился.

– Что это значит, Реджи? – спросила Эстер. – О чем она говорит?

Реджи покачал головой.

– Я не верю ей, мама, – ответил он. – Подняли шумиху в газетах о ее фальшивом радикализме. Я знаю, это называется «по совести обращаться с рабочими». Но разве, Мак, ты не наслаждаешься, живя здесь в башне из слоновой кости? Разве ты не любишь, когда к тебе обращаются «леди Брайерли»? Люди, подобные тебе, могут себе позволить быть радикалами…

Маккензи встала и положила руки на плечи Реджи. Она пыталась найти в его лице хоть какие-то признаки эмоций, на которые она могла бы отозваться.

– Реджи, если мы наживаемся, обрекая на нищенское существование наших работниц, то я готова все бросить и поселиться в убогой квартире в Виллидж. Я так жила раньше и не могу сказать, что не была счастлива.

– Никто не наживается! – вскричал Реджи, сбрасывая ее руки. – Мы получаем прибыль – разве не для этого люди занимаются бизнесом? Мы не совершаем ничего такого, чего бы не совершали дюжины других фирм…

– Ты ублюдок! – Маккензи вцепилась в его пиджак, но он без усилий отбросил ее.

– Реджи! Маккензи! – Эстер кинулась к ним, схватившись за сердце. – Вы доведете меня до сердечного приступа!

– Ты видел эти мастерские? – спросила Маккензи, сверкнув глазами. – Там потогонная система? На что они похожи?

Реджи ухмыльнулся.

– Калифорния – это штат с жарким климатом. Что еще я могу тебе сказать? Ты думаешь, что мы приглашаем портних из Франции и устраиваем офисы с кондиционерами в Беверли-Хиллз? Мы должны считаться с накладными расходами.

– Я поеду туда и посмотрю сама! – Маккензи отвернулась от него и взяла мать за руку. – Я могу поступать только так, – констатировала она.

– Ты никуда не поедешь, Мак! – закричал Реджи.

– Почему? Что ты собираешься сделать? – рассмеялась Маккензи. – Посадить меня под домашний арест? Ты думаешь, что можешь ограничить мои передвижения? – Она подняла трубку телефона и набрала номер справочного бюро. – Пожалуйста, как позвонить в «Американ Эйрлайнз»?.. – Набирая следующий номер, она смотрела на мать и брата. – Я хочу заказать билеты в оба конца в Лос-Анджелес, один взрослый и один детский, первый класс, на пятницу…

– Отдай! – завопил Реджи, выхватил у нее трубку и опустил ее на рычаг. Маккензи издала возглас гнева. Она стала бороться за телефон, но Реджи без усилий удерживал его крепкой рукой.