Г лава XV

В своей квартире он чувствовал себя непрошеным гостем, беспокойство гнало его из коридора на кухню, оттуда в комнату и обратно – маятниковым бессмысленным движением зверя, запертого в клетке. Он не мог ни на чем сосредоточиться. Повсюду валялись открытые коробки, покупки, сделанные Ирэной в Варшаве. Черный выходной костюм висел на спинке стула. Казалось, все эти предметы, выброшенные ничего не понимающей Ирэной, фактом своего существования демонстрировали фальшь и двусмысленность создавшейся ситуации. Он сорвал парадный пиджак со стула и бросил его в шкаф. Стало легче. Именно пиджак больше всего действовал на нервы, напоминая о том, что ему предстояло сделать завтра, послезавтра, что он будет делать всегда, в то время как он уже не был способен ни на какие бессмысленные жертвы.

Кто-то позвонил в дверь. В первый момент он решил не открывать. Сделать вид, что его нет. Потом подумал, что это, может быть, кто-нибудь с электростанции или почтальон. Ирэна теперь все время ждала почтальона.

Мужчины, стоявшие на лестничной клетке, были ему незнакомы.

– Пан Ежи Ковалик? – спросил один из них.

– Да.

– Можно войти?

Не дожидаясь приглашения, мужчина вошел в квартиру и осмотрелся. Второй, его товарищ, сохранял определенную дистанцию, как будто был его подчиненным.

– Я пришел к вам по делу об убийстве часовщика из Брудно Александра Кропивницкого, – сразу сообщил капитан Корда.

«Какое сегодня число? Первое декабря. Да. Месяц. Тридцать дней. Быстро».

– Понятно, – ответил он и сам удивился, что так великолепно владеет собой. – Чем могу быть полезен?

Капитан отодвинул какой-то развернутый пакет, лежавший на диване, и сел, предлагая Ковалику последовать его примеру. Второй мужчина встал у окна.

– Я мог бы играть с вами в очень длинное и очень мучительное для вас следствие, – объяснил капитан Корда спокойно. – Я мог бы при помощи системы вопросов и ответов устанавливать шаг за шагом все ваши действия на протяжении двадцати восьми лет. Без малого. Я запросто мог бы рассказать вам всю вашу жизнь. Но… это нам не нужно. У нас в руках все доказательства, а я даже преступников не люблю мучить без особой необходимости. В нашем случае ее нет. Пожалуйста, взгляните на это.

Без всякого волнения он взял из рук капитана фотографии. Свою он сразу отложил на столик, с другой на него смотрело молодое улыбающееся лицо Ежи Ковалика. Он смотрел на него дольше, чем надо было для опознания парня, погибшего от рук жандармов. Впрочем, лицо Ежи всегда жило в его памяти.

– Я не понимаю, для чего вы мне показываете чью-то фотографию?

Капитан Корда улыбнулся почти весело.

– Вы хотите со мною поговорить? Хорошо. Но запомните, что это ваше решение. Вы хотите меня убедить, что не знаете этого парня. Но вы ведь знали его, правда?

– Возможно. Во время войны я встречал много разных людей.

– Удивительное дело, – позволил себе сыронизировать капитан. – Половину жизни вы живете под фамилией этого парня и не знаете точно, кто он такой?

– Как вы мне это докажете? – спросил он почти с любопытством.

Капитан знал, что перед ним человек, который вот уже несколько минут освобождается от самого себя, стоит рядом с собственной жизнью и судьбой, глядит на себя со стороны, осматривает кого-то, кто его уже мало интересует. С этим он встречался, но не так уж часто.

– Не будем тратить время, – сказал он громко. – Живы брат и сестра Ковалика. Вы пользовались его метрикой. Найти человека, зная все его данные, дело нетрудное. Мы представили родным Ковалика ваши фотографии, они совершенно не совпадали с теми, которые есть у семьи. Бережно хранимые, вот так-то. Младший сын Вавжона погиб при нелепых обстоятельствах, они все время надеялись, что он жив.

– И заявится богатым дядюшкой из Америки, – съязвил мужчина, глядя прямо в глаза капитана.

– Вы похоронили его под своей фамилией, пан Олендэрчик, да?

Мужчина вздрогнул. Выражение беспомощности, очень человеческое, появилось у него на лице. Он уже забыл свою фамилию. И был уверен, что никогда ее не услышит.

– Я? – улыбнулся он горько. – Я его не хоронил. Его похоронили другие. Под моей фамилией, вместо меня. И даже… я тогда не понимал еще всех последствий. Просто я вынужден был скрыться, бежать. Ни о чем больше я не думал. Ни о какой смене документов. Для этого не было времени. Я был ранен. В течение той ночи я сделал такое, что сегодня просто не укладывается в голове. Я умылся одной рукой, потом переоделся и переодел Ежи – мертвого. Вы знаете, что такое одеть труп, а я был ранен. Весь день я просидел в лесу, недалеко от дороги, меня лихорадило, меня мучили кошмары. Как я прошел ночью эти двадцать семь километров, до сих пор не могу понять. Шатался, падал, ложился на какое-то время в кювет. Но дошел. В госпитале сразу же потребовали у меня документы. Они должны были чем-то прикрываться. Тогда я вспомнил, что моя кеннкарта[10] осталась в куртке, в ватнике, а в пиджаке находились документы Ежи. И для больницы даже лучше. У меня была варшавская прописка. Чем в случае проверки они могли бы объяснить присутствие такого пациента? Гестаповцы после той бойни в парке рыскали как безумные. У Ежи прописка была местная. Переменить фотографию в те времена, печать с вороной было плевым делом. В больницах действовали подпольные организации. Особенно в больницах. Там нашли спасение тысячи раненых. Меня тоже спасли. Так я стал Коваликом.

– Но потом вам это пригодилось, – заметил капитан Корда холодно, – во времена, когда никакие фальсификации были уже не нужны. Вы жили в своем обществе и в своей стране. Кто вам выдал метрику Ковалика?

– Чиновник из прихода в 1945 году, – ответил мужчина смело. – Ксендз находился тогда под следствием. Все, кто мог меня знать, а такая опасность существовала, из прихода исчезли. Новый человек в приходской канцелярии был совершенно зеленым, я бы даже сказал, наивным, как ребенок, если бы его глупость не проистекала просто из незнания повята и местных людей, дел, отношений между людьми во время оккупации. С метрикой я мог потом на все плевать.

– Не совсем, – язвительно заметил Корда.

– Ах да, – согласился мужчина, – не совсем, коль скоро вы здесь. Но это я сам привел вас сюда. Это найденыш, доктор Боярская, правда? Если бы я не пошел к ней во второй раз…

Капитан скрыл удивление.

«Он приходил к ней? Опять? Когда? Нет, братец, никакой роли здесь она не сыграла. Ты уже был у меня в руках. Нас привела к тебе табличка на могиле Франэка, Казимежа Олендэрчика. Если какой-то Франэк, как сказала доктор Боярская, продолжает колесить по свету, то двух вас быть не могло. Настоящим мог быть только один. Требовалось выяснить какой. Исходным пунктом явились все же невыясненные обстоятельства исчезновения Ковалика. Даже во время войны о пропавшем человеке оставалась какая-нибудь сплетня, человеческий домысел, иногда основанный на чем-то очень шатком. Абсолютное молчание вызывает подозрение. Могло быть и так, что Ежи Ковалик ходил с твоими бумагами, как Франэк и Казимеж Олендэрчик. А ты действительно лежишь под аккуратным, опекаемым местными жителями холмиком. Существовал и другой вариант, что ты сам живешь по документам Ковалика, а он продолжает играть твою роль, лежа под зеленым дерном. Поэтому надо было начинать с того, у кого была не только фамилия, но еще место и дата рождения. Отец, мать, живая родня. Оказалось, что в земле лежал он, а не Франэк, но мог бы и объявиться, если бы его поискать. И нашелся. В твоем облике. Но этой версии родня верить не хотела».

– Зачем вы ходили к доктору Боярской? – спросил капитан для ясности картины, поскольку не был совершенно уверен, какой визит имел в виду мужчина. Еще тогда, когда она была маленькой, или какой-то еще, которого он не знал. Но сидящий перед ним человек сказал «доктор Боярская», а эта фамилия, это звание относились к теперешнему времени.