Шиш Брянский
В нежном мареве
спасибо Михаилу Вербицкому, Павлу Лиону
и Екатерине Белоусовой
деду Пихто, в страхе и трепете
Юмор моего положения в том, что меня будут путать
— c бывшим базельским профессором, господином доктором…
Чёрта с два! Что мне до этого господина!
Вижу только Солнце, а не гнутых вас.
Сохлый ум крошится, вытекает глаз,
Пузырями в небо улетает кровь,
Я — костёр Сварога, кости лучше дров.
Солнечное брашно — яд для крыс и блох,
А мне оно не страшно, жги меня, жар-бог!
Никогда не думал я, что ты таков -
Магмой льются зори из твоих зрачков,
Мёдом с уст каленых — золото и медь,
Красной погремушкой любишь ты греметь,
О, исклюй мне печень, сердце мне пронзи -
Я тебя сегодня увидал вблизи.
Далеко, глубоко, в пылающих недрах
Таится мой нежный и яростный недруг.
Как-то снизу в меня запускает он руку,
Я не знаю, как он такое может,
Он берёт там внутри за какую-то штуку,
Выдвигает наружу, и кусает, и гложет.
Ну а если б не было его,
Я обычное бы был хуйло.
Ну а так — ничего, ничего.
Мне легко и светло.
Я молюся стоя
Каменной лисе,
У меня простое,
Нежное Лице,
Я влачу на Вые
Райских руд ярем,
Звёздочки живые
Чорным Ротом ем,
В хладный Лоб цалуют
Ангелы меня,
В тухлый Носик дуют,
Глазками маня,
Тусклым златом блещут
В Очи мне кресты,
Узким платом хлещут
Плоть мою Хлысты,
Кажет Хуй Геенне
Тайный Венни-Пух,
Хлеба охуенней,
Мёда невьебенней
Набухает Дух.
Получил я в Лобешник изнутри
И с тех пор души во Мне три:
Перва — лёгкий Пух,
Другa — тяжкий Пых,
Третья — Храм Всех Слепых.
Отруби себе Хуй,
Словно доктор Жеваго,
Брынзу тлена земнаго
Лучезарно изблюй,
Себе в душечку вдуй
Непостижное благо.
Вставьте мне в сердечко звёздочку, звёздочку,
Вместо ушек вставьте ракушки, ракушки,
А заместо глазок — шарики, шарики,
Вместо брючек дайте штаники, штаники,
Положите меня в ясельки, в ясельки,
Чтобы я лежал бы в люлечке, в люлечке
И пускал из носа сопельки, сопельки,
Издая при этом вопельки, вопельки.
А потом постройте радугу, радугу,
Чтоб по ней бежали гномики, гномики
Чтобы в ней бы жили кошечки, кошечки,
И кормите меня с ложечки, с ложечки.
Но вы этого не можете, не можете.
Ну так что ж вы блядь меня не уничтожите?
Шестою чясьтью суши
Я правлю, как Зевес,
И слушаю сквозь уши
Внеумный скрып дрэвэс.
Горит огнёк в углочке,
Летают, блядь, грачи,
И в каждой моей строчке -
От счастия ключи.
Точно ларь внутри ларя другого
Я мирской чешуи касаюсь краями.
Меня вынул Есь из гнезда золотого
И сказал сидеть в чорной яме.
О, гиперборейские Бутырки!
Черви, черви, я дам вам крила!
Лишь бы око не заросло на затылке,
Лишь бы синею кровь была.
Запретите на Хуй сраный
ком
му
низм,
Запретите на Хуй ёба
ный
фа
шызм,
Чтобы лучьще нам желося,
Чтобы Мондыльштам бы Ёся
Сътавил бы России в Жопу
боль
ше
клизъм.
Ты братишка будешь Гог, а
я
Ма
гог,
Мы с тобой построим много
си
на
гог.
Мы из мужичков кошэрных
Для брагыньскых и папэрных
Испечом с тобою сладкой
Ко
ло
бок.
Отмените на Хуй солнцерогий
Крест,
Посадите наше Солнце
под
а
рест,
Пусть мороз Его застудит,
Пусть его совсем не будет,
Пусть его на ужын
Motya Brodsky съест.
На меня Он посмотрел -
Я мяукнул и прозрел.
Самое главное — слышать,
Как чернозём смеётся,
Самое главное — видеть,
Как бессильное время гибнет,
Как рвутся склизкие жилы
Жирных желтушных денег,
Как новый закон вырубает
Города, словно хилые рощи,
Как довольным головы рубит
Заря мечом раскалённым.
Мою Кровь отожмут в полосатую мензурку
И испить поднесут обезжопленному Турку.
А когда он Её звонко выблюет наружу -
Поглядись, чмошный мир, в эту искристую лужу!
Мъне синица рассказала
На Сионских горах,
Что Я чорный ломтик сала,
Что Я прах, что Я прах.
Что вольошь в Мою Ты Прану
Литор дольней хуйни,
И Я стану, и Я стану
Как они, как они.
И вопхнёшь Меня Ты в стадо,
Мою Волю истлишь.
Ой, не надо, слышь, не надо,
Ну пожалоста, слышь!
Я приучил себя к бескружному раденью -
Не быть, не срать, но сьметь в хуячечном миру.
Я думал — ой, умру! А Хуй вам — не умру!
Я поцалуюсь лишь с эребской темью.
Ярко-красный макмахон,
Звонное Луно.
Не от Я родится Он,
Но Тебю из Мно.
Это просто Мопский Прыщ
Манной брызнул в мир.
Эр ист йунг, гезунд унд фриш,
Дэн нун ист Эр ир.[1]
Эребский кус
протолкнут в Рто.
Ну, значит, всё уж…
тут уж что…
Но, слышь, ведь кус
ещо не съет?
Not yet! Not yet!
Три помощника у меня было,
Три помощника.
Хуй!
Один воздухом насмерть подавился,
Другой выблевал сердце от тоски,
А третьего в праздник святой за додекафонное пенье
Растерзали церковные голуби на куски.
Теперь придётся мне самому
Пойти в помощники к этому, к нему.
Я зпою и завою,
Буду звонкой стучать головою
В злую землю, в червивый тамтам.
Он мне приказал это сам.
Хуй!
Ой ты, цветик мой, слышь, семицветик,
Ёбнулся ты о мой парапетик!
Не вовремя выстрелил
мой самострел.
О, Гермес-Трисмегист,
куда ж Ты смотрел?
В мох зарылось солнце,
Тускло без фонаря.
Манит возле устья
Узкая нора.
Ниже, ниже… Выйти
Ряд пособил бы вех,
Но из горниц медных
Нет пути наверх.
Плавучее сердце —
Мерзлотным лисам корм…
Ягельный хозяин
Прогремел замком.
Шлем на нём железный -
Выше всех митр и чалм,
К запертым от света
Хладно льнут очам
С каймою из кожи
Шерстистых дебри шор,
Рот латунью полон…
Здравствуй, я пришёл!
Плюяся вдаль, маша Елдою,
Апофатически пердеть
И вдруг почуствовать, как Плеть
1
Он есть юн, здоров и свеж,
Бо Он днесь Ея.