– Лучше бы вы сами поднялись наверх. – Салеттл пересек комнату и остановился в двух шагах от Шолла и Гёца.

– Приведите сюда фон Хольдена! – приказал Гёцу Шолл.

Гёц кивнул и уже было двинулся к двери, как вдруг раздался выстрел. Гёц подпрыгнул, словно его ударили, схватился рукой за шею, затем поднес ладонь к лицу. Она была в крови. Круглыми от изумления глазами Гёц посмотрел в лицо Салеттлу, потом перевел изумленный взгляд на его руку, сжимающую маленький автоматический пистолет.

– Ты подстрелил меня, подонок, сука! – завопил Гёц, покачнулся и рухнул на пол.

– Бросьте пистолет! Сейчас же! – Левой рукой Маквей отстранял Осборна, а в правой уже держал свой револьвер.

– Разумеется, – ответил Салеттл, перевел взгляд на Шолла и улыбнулся. – Эти американцы чуть было все не испортили.

– Бросьте оружие, немедленно!

Шолл смерил Салеттла взглядом, исполненным презрения.

– Вида?

Салеттл усмехнулся.

– Она жила в Берлине почти четыре года.

– Как вы посмели? – Шолл выпрямился. Он был в бешенстве, ярость охватила его. – Как вы посмели взять на себя…

Первая пуля Салеттла вошла в горло Шолла как раз над галстуком-бабочкой, вторая – прямо в сердце, разорвав аорту. Салеттла залило кровью. Шолл пошатнулся; в глазах его застыло недоумение. Потом он упал как подкошенный, словно из-под ног у него выбили опору.

– Сейчас же бросьте оружие, или я пристрелю вас! – взревел Маквей, держа палец на спусковом крючке.

– Маквей, не надо! – заорал у него за спиной Осборн.

Салеттл опустил руку с пистолетом, и Маквей снял палец с курка.

Салеттл повернулся к ним. Он был смертельно бледен и перепачкан кровью. Его фигура во фраке казалась нелепой, напоминая зловещего, отвратительного клоуна.

– Вы не должны были вмешиваться! – Голос Салеттла дрожал от злобы.

– Бросьте пистолет на пол! – приказал Маквей; он приблизился к Салеттлу еще на несколько дюймов, полный решимости пристрелить его в любую секунду. Осборн умолял Маквея не убивать единственного человека, который знал о том, что произошло. В этом он был прав. Но Салеттл только что застрелил двоих; Маквей не позволит ему разделаться еще с двумя.

Салеттл смотрел на них, все также не выпуская оружия из опущенной руки.

– Бросьте пистолет на пол! – повторил Маквей.

– Настоящее имя Каролины Хеннигер – Вида, – сказал Салеттл. – Несколько лет назад Шолл приказал убить ее и мальчика. Я тайно привез их сюда, в Берлин, и изменил их имена. Она позвонила мне сразу же, как только скрылась от вас. Она думала, что вы из Организации. Что они нашли ее. – Салеттл помолчал и продолжал еле слышным шепотом: – Организация знала, куда вы направляетесь. Поэтому выйти на нее было очень легко. А затем – на меня. И все бы сорвалось.

– Вы убили их? – спросил Маквей.

– Да.

Осборн шагнул вперед; глаза его блестели от возбуждения.

– Вы сказали, все бы сорвалось. Что именно? О чем вы?

Салеттл не ответил.

– Каролина, или Вида, как бы там ее ни звали – она была женой Либаргера, – настаивал Осборн. – Мальчик – их сын.

Салеттл прошептал:

– Кроме того, она была моей дочерью.

– Господи!!

Осборн и Маквей переглянулись; обоих охватил ужас.

– Лечащий врач мистера Либаргера летит в Лос-Анджелес утренним рейсом, – сказал вдруг Салеттл ни с того ни с сего, словно приглашая их присоединиться к ней.

Осборн уставился на него.

– Черт побери, что вы за люди? Вы убили моего отца, свою родную дочь и внука и Бог знает скольких еще. – Голос Осборна дрожал от гнева. – Почему? За что? Чтобы защитить Либаргера? Шолла? Эту вашу Организацию? Почему?

– Джентльмены, – тихо произнес Салеттл, – оставьте Германию немцам. Вы сегодня уже пережили один пожар. Боюсь, что из второго вам не выбраться, если вы сию же минуту не покинете здание. – Он силился улыбнуться, но не смог. Его глаза остановились на Осборне. – Почему-то считается, что это очень трудно, доктор. Вовсе нет.

В мгновение ока Салеттл сунул дуло пистолета в рот и спустил курок.

Глава 124

– Частное предпринимательство, – произнес Либаргер в микрофон, и голос его проник в самые отдаленные уголки Золотого Зала, – немыслимо в эпоху демократии.

Оно возможно лишь тогда, когда народ обладает здравой идеей власти и личности.

Он помолчал и, опершись на трибуну, изучал лица сидящих в зале. Эта его речь звучала не впервые, хотя он несколько видоизменил ее, и большинство уже слышало ее. Он произнес эту речь очень давно, двадцатого февраля тысяча девятьсот тридцать третьего года перед небольшой группой магнатов делового мира. Оратор вступил в союз с богатыми общественными институтами, которые в тот зимний вечер вверили свои капиталы новому канцлеру Германии Адольфу Гитлеру.

Юта Баур вытянула шею, опустила подбородок на руки и полностью отдалась во власть того чуда, которому была свидетельницей, – перед ней с триумфальной речью выступал тот, кто был объектом полувековых мучений, сомнений, тревог и адского тайного труда. Густав Дортмунд, глава «Бундесбанка», сидел у нее за спиной, прямой, как столб; его лицо не выражало никаких эмоций – сторонний наблюдатель, не более. Однако внутри у него все трепетало, ибо он понимал, к чему приблизился.

Эрик и Эдвард со сжатыми кулаками, с вздувшимися от напряжения и стиснутыми белоснежными воротничками шеями сидели, подавшись вперед, словно манекены, ловя каждое слово Либаргера. Их волнение было иным. Всего через несколько дней один из них станет тем, кем был Либаргер. Однако пока не известно, кто именно. Каждое слово Либаргера приближало момент выбора и делало ожидание почти невыносимым.

Синильная кислота (цианистый водород) чрезвычайно ядовитая, быстро испаряющаяся жидкость или газ с запахом горького миндаля; взаимодействуя с кислородом в крови, полностью поглощает его, и жертва погибает от удушья.

– Всеми богатствами, которыми мы владеем, мы обязаны борьбе избранного, безупречного народа Германии!

Эхо разносило слова Либаргера по Золотому Залу, и каждое из этих слов проникало в сердца и умы слушателей.

– Мы не должны забывать, что все блага цивилизации держатся на железном кулаке! Только это позволит нашей мощи – военной и прочей – подняться к самым высоким вершинам – и отступления не будет!

Едва Либаргер закончил, публика вскочила на ноги. Овация была еще более бурной. Между тем Либаргер, стоявший в дальнем конце зала, расслышал то, что не могли услышать другие.

– Тише! – крикнул он в микрофон и протянул руки вперед, призывая людей умолкнуть. – Послушайте! Пожалуйста!

Либаргера поняли не сразу. О чем он? Разве речь еще не окончена? И наконец до них дошло: Либаргер не просто просит тишины, а хочет сообщить им о чем-то важном.

Публика услышала глухое жужжание; оно повторилось. Потом последовали гулкие механические удары, от которых зал содрогнулся. Казалось, снаружи опускали тяжелые железные жалюзи. Потом все внезапно стихло.

Юта Баур первой бросилась к запасному выходу в дальнем углу зала. Она сбежала вниз по маленькой лесенке, распахнула дверь – и отшатнулась в ужасе, зажав рот ладонью, чтобы не закричать. Вместо выхода она увидела еще одну дверь – огромную металлическую, крепко запертую.

Дортмунд подбежал к Юте:

– Что случилось?

Он подошел к двери, толкнул ее. Дверь не поддалась. Присутствующих в зале людей охватила тревога.

Быстро вскочив, Эрик оттолкнул перепуганную, сверкающую бриллиантами фрау Дортмунд, поднялся на трибуну и выхватил у Либаргера микрофон.

– Без паники. Пожарный выход случайно оказался закрытым. Вы можете спокойно выйти через центральную дверь.

Однако дверь оказалась запертой, как и все остальные двери.

– Что здесь происходит? – завопил Ганс Дабриц.

Генерал-майор Маттиас Нолль попытался высадить плечом ближайшую дверь, но преуспел в этом не больше, чем Дортмунд. К Ноллю присоединился Генрих Штайнер, затем еще двое. Дверь не поддавалась.