С ним беседовала Мелани Осборн, привлекательная рыжеволосая девушка, одна из новых ассистенток постановщика. Они стояли так близко друг к другу, что Хани сразу поняла — разговор идет вовсе не о работе. Мелани склонилась к нему в такой доверительной, откровенной манере, что у Хани от зависти свело пальцы на ногах.

Эрик поднял голову и увидел, что подходит Хани. Потрепав Мелани по щеке, он прошел в вестибюль и исчез в своей гримерной.

Настроение у Хани окончательно испортилось.

Мелани подошла к ней с дружелюбной улыбкой:

— Привет, Хани! Я только что слышала, что Росс требовал вас к себе, как только вы освободитесь.

— Ну так пусть пойдет и найдет меня.

— Хорошо, мадам, — пробормотала себе под нос Мелани, когда Хани повернулась, чтобы уйти.

Хани резко остановилась и обернулась к ней.

— Что вы сказали?

— Я не говорила ничего.

Хани окинула взглядом длинные волнистые волосы Мелани и ее пышную грудь. На прошлой неделе ее собственные волосы в очередной раз подстригли «под горшок».

— Вы бы лучше последили за собой. Терпеть не могу таких умниц!

— Прошу прощения, — холодно сказала Мелани. — Я не хотела вас обидеть.

— Нет, хотели.

— Постараюсь впредь не допускать подобных ошибок.

— Постарайтесь впредь держаться от меня подальше.

Сжав зубы, Мелани двинулась по коридору, но Хани овладело какое-то злобное чувство. Ей захотелось унизить Мелани за то, что она так красива, женственна и так умеет разговаривать с Эриком. Захотелось наказать за то, что она запросто перебрасывается шутками с Дэшем, ей симпатизируют все в группе, что у нее полированные, покрытые красным лаком ногти на ногах.

— Сначала принесите мне кофе, — резко сказала она. — Подайте его в мою гримерную. Да поторопитесь.

Какое-то мгновение Мелани непонимающе смотрела на нее.

— Что?

— Вы слышали меня?

Рыжеволосая не шелохнулась, и тогда Хани подбоченилась:

— Ну?

— Идите вы к черту!

Росс вышел из-за угла как раз вовремя, чтобы услышать последние слова ассистентки. Он остолбенел. Мелани повернулась и, увидев Росса, побледнела.

Хани шагнула вперед:

— Вы слышали, что она сказала?

— Ваше имя? — рявкнул Росс.

Вид у ассистентки сразу стал больным.

— Э-э… Мелани Осборн.

— Вот что, Мелани Осборн, вы только что пополнили ряды безработных. Соберите вещи, и чтоб духу вашего здесь не было!

Мелани повернулась к Хани, ожидая, что та скажет что-нибудь, но словно все дьяволы ада своими вилами зажали ей рот. Совесть возопила, требуя рассеять недоразумение, но гордыня оказалась сильнее.

Когда стало ясно, что Хани не собирается ничего говорить, в глазах Мелани появилась горечь.

— Ну, спасибо.

Выпрямившись, она повернулась и ушла.

— Хани, приношу вам свои извинения, — сказал Росс, проведя рукой по своим длинным серебристым волосам. — Я позабочусь, чтобы она больше здесь не появлялась.

Холодок пробежал по спине Хани, когда она постигла пугающее могущество знаменитости. Она — важная персона, а Мелани — нет. Все остальное не имеет значения.

Росс начал рассказывать что-то о пресс-конференции, посвященной новому сезону, о журналисте, который будет брать у нее одно из немногих интервью, о своем согласии на это интервью. Хани едва слушала. Она только что совершила нечто ужасное, и сознание, что она не права, застряло в глотке, словно черствая корка хлеба. И тогда она попыталась оправдать свой поступок. Ведь до сих пор она почти никогда ни в чем не ошибалась. Может, она права и на этот раз. Может, Мелани — скандалистка. Возможно, ее и так рано или поздно уволили бы. Но как бы горячо она ни уговаривала свою совесть, чувство тошноты не проходило.

Росс ушел, и Хани двинулась в сторону своей гримерной, намереваясь побыть несколько минут в одиночестве и все обдумать. Но не успела она зайти внутрь, как увидела Лиз Кэстлберри, опершуюся о косяк раскрытых дверей своей комнаты. По неодобрительному выражению ее лица можно было не сомневаться, что исполнительница второй главной роли слышала все.

— Хочу дать вам один совет, детка, — негромко произнесла она. — Не стоит дразнить гусей. Это выйдет вам боком.

У Хани появилось ощущение, будто ее атакуют со всех сторон, и она закусила удила.

— Сейчас это даже не смешно. Не могу припомнить, чтобы просила у вас совета!

— А надо бы.

— Полагаю, вы сейчас же помчитесь к Россу.

— Как раз вы и должны это сделать,

— Не дождетесь.

— Вы совершаете ошибку, — ответила Лиз. — Надеюсь, вы поймете это сейчас. Потом будет поздно.

— Ступайте к Россу, — яростно выпалила Хани. — Но если Мелани появится на этой съемочной площадке, я уйду!

Она прошла в гримерную и захлопнула дверь.

У Мелани на съемочной площадке была масса друзей, и вскоре о ее увольнении стало известно всем. К концу недели Хани превратилась в парию. Члены группы обращались к ней лишь в крайнем случае, и в отместку Хани становилась все более требовательной. Она жаловалась то на грим, то на прическу. То ей не нравилось освещение, то мешали экраны.

В ее сознании засела мысль, что если вести себя достаточно плохо, то все вынуждены будут обращать на нее внимание, но между тем Дэш вовсе перестал с ней разговаривать, а Эрик смотрел на нее, как на какого-то слизняка, оставляющего на обочине его жизни липкий след. Ко всем прочим сложным чувствам, которые она испытывала к нему, добавилась еще и острая неприязнь.

На следующей неделе Артур повел ее обедать. Он уже слышал о происшествии с Мелани и начал с нудного наставления о том, как трудно неуживчивому человеку завоевать место под солнцем.

Хани чувствовала, что следовало бы попросить его помочь исправить ее ошибку, но вместо этого она оборвала его длинным перечислением всех случаев пренебрежительного отношения к себе начиная с первого дня появления на съемочной площадке. А потом совсем загнала его в угол: либо он принимает ее сторону, либо она найдет себе другого агента. Он немедленно пошел на попятную.

Хани покинула ресторан с ужасным чувством — будто в нее вселился дьявол. Внутренний голос нашептывал, что она превращается в избалованного голливудского ребенка наподобие всех тех детей-кинозвезд, о/которых она столько читала. Она попыталась заглушить его, этот голос. Никто ее не понимает, и это не ее, Хани, а их трудности! Она сказала себе, что должна гордиться тем, как сумела поставить своего агента на место, но, садясь в автомобиль, вся дрожала и тут же поняла, что чувствует не гордость, а страх. Неужели ее некому остановить?

На следующий день Хани заскочила к сценаристам. Не затем, чтобы поболтать с ними. Черт возьми, конечно же, она и не собиралась с ними беседовать. Зашла просто так, чтобы бросить им «привет».

Глава 9

Этот дом одиноко стоял в самом конце одной из тех убийственно извилистых узких дорог, что петляют по Топанга-Кэньон. Дорога не имела ограждения, и темнота в сочетании с ноябрьским моросящим дождем заставляла беспокоиться даже такого лихого водителя, как Хани. Она попыталась проникнуться хоть какой-то симпатией к своему новому дому, который уже показался за последним крутым виражом, но ее раздражало в нем все — начиная от покатой крыши, модерновых очертаний и заканчивая местом, в котором он находился.

Топанга-Кэньону было далеко до Беверли-Хиллз с тем прелестным маленьким домиком, который она успела так сильно полюбить. Здесь жили все бывшие хиппи Южной Калифорнии вместе со стаями бродячих собак, питавшихся койотами. Но после семи месяцев жизни в Беверли-Хиллз Гордон так и не смог начать рисовать, и им пришлось переехать.

Включая зажигание, Хани изнемогала от усталости. Когда они жили в Беверли-Хиллз, ей хватало получаса, чтобы доехать от студии до дома и вернуться обратно. Сейчас же она вынуждена была вставать в пять утра, чтобы поспеть на работу к семичасовому звонку, а по вечерам редко добиралась домой раньше восьми.