– Фу-уф.

Именно в этот момент король уже держал кончик меча у его живота:

– Есть!

– О! – с досадой мотнул головой Бертрам. – Когда ты успел?

Фредерик отвел клинок, выпрямился из приседа и пожал плечами:

– Это неважно… Кстати, где твой брат? Все пытается примерить корону Эрина?

Восточный Судья, пару раз глубоко вздохнул, чтоб восстановить дыхание, и отдал меч подбежавшему оруженосцу, принял из его рук полотенце, ответил, вытираясь:

– Ты прав – он с самого утра в саду. Уследил, что княжна любит там гулять и пошел ее выслеживать. Точнее – ухаживать за ней. Очень уж она ему приглянулась.

– А клялся, что никогда больше не влюбится, – заметил Фредерик, также отдав клинок пажу.

– Разве можно всерьез воспринимать слова, сказанные в отчаянии? – возразил Бертрам. – Климент молод и порывист. А то, что произошло, человека опытнее да постарше выбило бы из колеи. Ты себя вспомни.

– Твоя правда, – пробормотал Фредерик, выпив стакан воды…

Полгода назад Судья Климент намеревался объявить о своей помолвке с юной красавицей леди Агнессой, внучкой сэра Милара, одного из северных баронов. Именно ее – румяную светловолосую красавицу – Климент представил Фредерику и Коре в день их свадьбы, как свою будущую невесту. Девушке тогда было четырнадцать лет, она распускалась, как розовый бутон, и юный Судья ждал, когда же ей исполнятся заветные шестнадцать. В Южном Королевстве именно после шестнадцатилетия девушкам позволялось выходить замуж. Но то, что начиналось безоблачно и радужно, окончилось трагедией.

За пару дней до помолвки барон Милар прибыл на взмыленных лошадях в замок Климента. Там уже вовсю готовились, превращая хмурую крепость в подобие небесных чертогов.

Милар принес ужасные известия. Проливая горючие слезы на плече Климента, он сказал, что его внучка тяжело больна и вряд ли поправится.

– Я ваш верный слуга, мой лорд. Я не могу подарить вам усыхающий побег, – так говорил убеленный сединами старик.

Климент в тот миг стал белее горных вершин и облаков над ними и потерял дар речи. Ни слова не говоря, он, как во сне, прошел в свои покои и закрылся там. Не выходил дня три, пока Фредерик и Бертрам, прибывшие в замок и узнавшие о таких несчастиях, громогласно не пригрозили вынести к чертям тяжелые дубовые двери комнат Северного Судьи.

– Выходи! – орат Восточный Судья. – Если вздумал повеситься, то – пожалуйста! Только получи сперва от меня братский пинок в качестве благословения!

– Это все из-за нас, – стонал рядом за колонной барон Милар. – Не хватало, чтоб еще и юный Судья пострадал!

– Неужели хворь Агнессы столь безнадежна? – спрашивал Фредерик.

– Поверьте, государь, это трагедия для меня, для всей нашей семьи, – отвечал барон. – Все лекари отказались от моей девочки. Все сказали, что спасения нет.

– Может быть, мои доктора помогут, – предложил Фредерик. – В свое время они чудеса творили.

– Если они явят чудо и спасут мою внучку, я прославлю ваше и их имена, государь, – низко кланялся барон.

Фредерик через голубиную почту дал знать мастеру Линару и шустрой Орнилле, что в них нуждаются. Без промедления оба врачевателя приехали со всем своим лекарским скарбом в замок барона Милара, чтобы осмотреть Агнессу и вынести свое решение.

Чуда не произошло.

Линар оказался бессилен, Орни – тоже. И если Линар отвечал на все вопросы родных девушки уклончиво, стараясь заранее не обезнадеживать, то знахарка сразу покачала головой, сказав: «Это воспаление кишок, ей не выжить».

Агнессу мучили сильные боли живота и сжигающая горячка. Она умерла на руках поседевшей от горя матери, жалобно плача и цепляясь за нее тонкими руками.

Климент, ничуть не стесняясь, плакал на ее похоронах и шептал, что никогда больше не полюбит другую.

Такие печальные события еще больше сблизили короля Фредерика и сыновей покойного лорда Освальда.

Бертрам и Климент стали частыми гостями в Белом Городе и в королевском поместье.

Молодые люди вместе охотились в древних лесах, изучали старинные фолианты, которыми была богата библиотека Фредерика, сражались в шахматы, разбирая сложные, хитроумные комбинации. С еще большим задором они делились друг с другом секретами фехтования и рукопашного боя, приемами судейской практики. Иногда лорды сообща разбирали какие-либо сложные дела. За это Судья Гит-бор в шутку назвал их троицу «Судейская банда».

– Пусть банда, – говорил, ухмыляясь, Фредерик, – зато в Королевстве настоящих банд стало меньше.

В самом деле, так оно и было.

«Судейская банда» со своими небольшими, но хорошо тренированными, дружинами проносилась грозным вихрем возмездия по неблагополучным местам государства: портам Лесного моря, что славились большим количеством всякого сброда и сопутствовавшими этому сброду темными делами; по дальним поселкам северных горцев, где были привычными такие явления, как кровная месть; в восточные вековые пущи, излюбленное пристанище разбойников и воров. И при этом как раз Климент проявлял нешуточную энергию. Так он пытался отвлечься от своих мрачных мыслей. Его вороненый меч стал известен не менее, чем белый клинок короля. Даже Фредерик временами осаждал ту ярость, с которой юноша выносил приговоры и карал преступников. «Береги голову. Не позволяй гневному пламени разгораться в ней, – так говорил король кузену. – Это пламя может ослепить, и ты не увидишь опасности».

На такие замечания Климент отвечал угрюмым молчанием и закладывал суровую складку меж бровей. Перечить он не смел, но слушаться тоже особо не спешил. Весь мир после смерти Агнессы представлялся враждебным и достойным его пренебрежения.

И вот теперь огромные темные глаза княжны Уны вдруг легко и просто обещали прогнать все тучи, что затянули его сердце…

Сирень цвела просто волшебно. Ее нежные ароматы дурманили голову, заставляли губы складываться в легкую рассеянную улыбку, а мысли от этого порхали, словно легкие и бестолковые радужные бабочки. Таких много летом в усеянных васильками и ромашками лугах.

Пару душистых веток сирени, усыпанных, как снегом, белыми цветами, Северный Судья Климент положил княжне Уне на колени. Девушка благодарно кивнула, взяла ветку в руки, понюхала, улыбнулась. Только получилось – печально.

– А вы все грустите, – сокрушенно заметил юноша.

Он мягко дотронулся до руки княжны, тонкой, теплой, приятной. Ее изящные пальцы и розовые ногти, формой схожие с благородным миндальным орехом, так и просили «коснись, погладь, поцелуй». Но сделать последнее юноша не осмелился, хоть и желалось этого неимоверно.

Молодые люди сидели на резной скамье в парке Цветущего замка, в окружении раскидистых сиреневых кустов.

– Я увезу вас на север, – заговорил Северный Судья, пытаясь заглянуть в глаза чарующей его девушки. – Вы наверняка ни разу не видели высоких гор со снежными вершинами. Так необычно смотреть на них с балкона замка. Это очень красиво…

– Любоваться красотами севера, когда в родном доме хозяйничает разбойник? Вы плохо думаете обо мне. – Уна вновь вздохнула, покачала головой.

Климент нахмурился на этот упрек:

– Я просто пытаюсь развеять вашу печаль. Вашему лицу больше бы пошла улыбка.

– Простите. Я все понимаю, – Уна увидела, как растет огорчение на лице Климента.

– Так вы поедете со мной на север?

– Я сперва хочу узнать, каковы планы короля Фредерика в отношении моего княжества. То, что я попросила покровительства Южного Королевства, не значит, что я самоустраняюсь от всего, что касается моей страны.

– Что ж, вполне разумно. И достойно дочери князя, – так ответил Климент, но чуть заметный вздох все-таки у него вырвался: ему хотелось, чтоб княжна подумала и кое о чем другом. Или, о ком другом – о нем, если уж говорить откровенно…

«Нет, все надо брать в свои руки. – Юноша решительно тряхнул головой при такой мысли. – Сейчас или никогда! Мне ли робеть?»