Сойдя с катера и направляясь к главному входу во дворец, я не знал, что меня ожидает за его массивными дубовыми дверями, но здесь уместно будет сказать, что пройдёт с тех пор сорок лет, я похороню в Москве мою Надежду и перееду на жительство ко второй жене Люции Павловне в Петербург, и здесь однажды, сидя у телевизора, вновь увижу этот великолепный оранжевый дворец, стоящий на берегу Чёрного моря вблизи границ Румынии и Болгарии. Диктор назовёт его «Шалашом» и расскажет, что купил его один из недавних владык России, награбивший у нас миллиарды долларов и принимавший в нём молодую женщину, победившую на конкурсе красавиц России, и молодого русского человека, сделавшегося каким-то чудом, по утверждению вездесущих журналистов, самым богатым человеком мира. Кличка у него была Малыш, и я в Петербурге много слышал о его таинственных банковских операциях и о том, что он, несмотря на свою молодость, состоял в какой-то международной мафии и будто бы даже руководил ею. Мимолётная случайная телепередача взбудоражила мою фантазию, и я ещё раз обратился мыслью к оранжевому дворцу, стал изучать историю его нового владельца и его друзей, и мне открылись многие тайны крушения Российской империи… Я написал роман «Шальные миллионы» – произведение, в котором много драматических и трагических историй и также много любви, лирики и дорогих моему сердцу картин, с которыми были связаны годы молодости и детства. Много страниц посвящается и вот этому оранжевому дворцу, к дверям которого мы сейчас подходили.
Вошли в коридор, из него в просторный зал, и тут адмирал предложил нам сесть за стол, накрытый фруктами и вином, подкрепиться с дороги, а сам пошёл на второй этаж в апартаменты хозяев. Потом они придут вместе с бароном Маринеску. Это был старик лет восьмидесяти – прямой, с высоко поднятой седой головой, в пенсне, из-за которых смотрели на вас глаза неопределённого цвета, но ещё живые и проницательные. Он поклонился мне, кивнул племяннику и сел во главе стола. И тотчас две официантки из боковой двери стали приносить горячие блюда.
Я уже подвязал салфетку и хотел приступить к трапезе, как по лестнице, ведущей на второй этаж, послышалось дробное постукивание женских каблучков. Все повернулись к двери, и я тоже. Она открылась, и на пороге появилось чудо. Иначе не назовёшь то, что я увидел. А увидел я Елену. Но только не в обычном её одеянии, а в длинном бархатном платье светло-зелёного цвета и с широким вырезом, рискованно обнажавшим значительную часть груди. Её волосы художественно вздыблены над головой и двумя волнистыми прядями кокетливо падали на плечи. Она улыбалась и смотрела только на меня, словно говоря: «Ты, конечно, не ожидал». И как мне ожидать её появления в этом дворце, среди близких родственников моего нового друга?.. Я вышел из-за стола, поклонился и как-то неловко поцеловал поданную мне руку.
Елена сказала:
– Я уезжаю в Париж, перед отъездом решила с вами повидаться.
«Решила повидаться…» Говорит официально, словно на рауте. И зачем ей надо встречаться? И зачем она вообще смущает мой покой?.. Она же знает, что я женат, имею двух детей. Зачем я нужен этой блистательной молодой особе?..
– Вы едете в Париж? Зачем? Ах, да. У вас, кажется, там… – Хотел сказать: муж, но на ходу поправился: – … родственники.
– Да, у меня там муж, и я еду туда на жительство. Буду работать в посольстве.
Рональд добавил:
– Наша Елена получила повышение: назначена третьим секретарём посольства.
– О-о-о… Поздравляю.
Я поклонился. Подумал: наверное, выгляжу глупо и говорю совсем не то. Но где же мне взять остроумие и нужные слова, если я впервые попал в такое общество: барон, министр, адмирал, а тут ещё и она – со своей ослепительной красотой, секретарь посольства в одной из самых просвещённых стран – во Франции.
После ужина дядя с племянником поднялись на второй этаж, а мы с Еленой вышли в сад и уединились в беседке.
Я заговорил о Нелепеску:
– Ему дадут новую работу?
– Да, его назначают министром сельского хозяйства.
– Он выступает против канала, но, может быть, он не прав?
– Прав, конечно, но голос подал зря. Надо видеть перед собой силу. Канал – это египетская пирамида, великая стройка, призванная отсосать энергию народа, нарушить баланс между городским населением и сельским, – наконец, монстр, убивающий природу, нарушающий экологию страны. Таких строек много у нас в Советском Союзе, их теперь планируют и в странах народной демократии. Всё это входит в замыслы нашего противника, Пятой колонны, которую двинули на мир социализма.
– Выходит, он прав, выступил на борьбу…
Лена пристально на меня посмотрела, сочувственно покачала головой:
– Боюсь я, что и ты вот так же будешь бросаться сломя голову. Не так надо бороться с нашим новым противником. Если занял окоп, сиди в нём и поражай врага, когда он поднимет голову. Наша война надолго, побеждать в ней будет не штык, а хитрость. И ещё нам нужны крепкие нервы. Нельзя забывать, что власть над нашей страной находится не у нас, а в чужих руках. Сталин хотел её сбросить, но не сумел. Мы находимся в оккупации, и надо научиться жить в подполье.
Я не мог с этим согласиться, хотел бы возразить Елене, но не стал с ней спорить.
Лена протянула мне руку:
– Пойдём на пляж, будем купаться.
После купания пили чай, потом мне отвели комнату, и я заночевал у гостеприимных хозяев. На следующий день после завтрака мы с Еленой на её автомобиле поехали домой: я в Констанцу, она в Бухарест.
Приехали в центр Констанцы, к развилке дорог, откуда начинался путь на Бухарест. Вышли из машины. Некоторое время стояли молча, смотрели друг другу в глаза. Потом она порывисто меня обняла, поцеловала. Села в автомобиль и с места взяла большую скорость. Улетела ещё одна розовая чайка, светлое облачко, сверкающий гребень волны. Будут бежать годы, гаснуть многие воспоминания, стираться лики людей, но и до сих пор не меркнет образ прекрасной благородной женщины, ринувшейся на защиту моего слабого, чуть было не попавшего в беду существа. Я ещё долго буду получать от неё письма, они будут вспыхивать как лучи солнца и озарять мою смятенную душу, манить в какую-то прекрасную даль, но никогда я больше не увижу Елену, – одну из тех женщин, подаренных мне судьбой неизвестно за какие добродетели. Не побоюсь признаться, женщин, смутивших мой покой и сердце, будет ещё много, я был влюбчив и в воображении своём часто создавал Дульциней, но все они, как и Елена, пройдут передо мной светлым видением, и ни к одной из них не возникнет и тени упрёка. Я всех любил искренне и горячо, – и, может быть, в награду за мою святую бескорыстную любовь они дарили мне одно только светлое безмятежное счастье. Вас теперь нет, мои белые быстрые чайки, но судьба и на склоне лет подарила мне женщину, которая удивительным образом сочетает в себе все самые прекрасные достоинства, которые я встречал в других женщинах. Моя супруга Люция Павловна частенько говорит: «У нас нет детей, не тот наш возраст, но у меня есть твои книги. Они – мои дети». Да, Люция Павловна взяла на себя труд издавать мои книги, и за десять лет нашей супружеской жизни издала пять или шесть романов и несколько других книг. Я всегда верил женщинам, но того, что мне встретится ещё и такая, которая будет рожать меня как писателя – такого чуда я и не мог представить.
Итак, Лена уехала. А через три года настанет день, когда военно-транспортный самолёт, выделенный мне моим другом генералом Семёновым, поднимет меня, мою библиотеку и всю мою семью и доставит на Центральный аэродром в Москве, едва ли не к самому подъезду дома на Хорошёвской улице, где мы тогда жили.
Кончился румынский период жизни. Снова Москва, океанский круговорот людей, который захватывает меня как щепку и несёт куда-то. Куда?.. Я задавал себе этот вопрос, но ответить на него мог один Создатель.