Молодой человек пришел к знаменитому зубному врачу и уселся в кресло. Он брезгливо отмахнулся от зонда, зеркальца и профессиональной улыбки.

– Драть все до одного, – сказал он.

– Позвольте, – возразил врач, – но у вас же очень хорошие зубы.

– А я вам предлагаю, – отозвался молодой человек, – очень хорошие деньги. Врач все же медлил.

– Врачебная этика не позволяет, – сказал он, – удалять здоровые зубы без самых веских на то оснований.

Молодой человек, начав улыбаться при слове «этика», в конце концов осклабился так широко, что явил взору ядреные зубы мудрости. Одновременно он вытянул из жилетного кармашка скатанные трубочкой кредитки и напоказ поигрывал ими.

Врач не обратил на кредитки ни малейшего внимания.

– Если вы хотите избавиться от своих превосходных зубов, – рассуждал он, – то вы наверняка душевнобольной. А я, со своей стороны, убежден, что душевная болезнь – зубное заболевание. Она служит симптомом порчи корней зубов, в особенности верхних. С этой точки зрения…

– Меньше трепа, больше дела, – прервал его молодой человек, утомленный зубоврачебными тонкостями.

Врач пожал плечами и принялся за дело. Как бы опасаясь, что операция некстати вернет молодому человеку здравый смысл, он тридцать третьим рывком щипцов шутливо выдернул из руки пациента денежный сверточек.

Молодой человек не обмолвился ни словом; по его знаку было подано зеркало, и он с явственным удовлетворением оглядел свои онемелые и ввалившиеся челюсти. Он спросил, когда будет готов протез, записался на прием и удалился восвояси.

«Вот тебе и на! – подумал врач. – Похоже, что дело тут не в зубах. Он как пришел, так и ушел с мозгами набекрень».

Врач сильно ошибался. Мозги у молодого человека были на месте, и он прекрасно знал, что делает. За несколько лет омерзительного разгула он дочиста поиздержался, но у него оставался в запасе очень хитрый и ловкий способ разжиться деньгами. А к наличию зубов он относился совершенно так же, как обычно относятся к страхованию жизни, только наоборот. Он полагал, что лучше их не иметь, но в них нуждаться, нежели иметь и не находить им применения.

Вот он и явился к врачу в назначенный день за своими вставными зубешниками, поцыкал ими, поскрежетал самым натуральным образом, отдал за них предпоследний доллар, вышел на улицу, сел в свой фасонистый автомобильчик и припустил так, будто за ним по пятам гнались все члены ссудной кассы, – они бы и погнались, если б его успели заметить.

Он ехал, пока не стемнело, а наутро продолжил путь. Под вечер он прикатил в тот медвежий угол, где в обветшалых усадебках доживают свой век старые и скупые дядюшки. Нашему молодому человеку более или менее – как посмотреть – повезло: его дядюшка был из самых старых и самых богатых, а усадьба его, сущая развалюха, стояла поодаль от прочих.

Подъехав к этому уединенному жилищу, герой наш остановился у крыльца, на починку которого, за много лет не было истрачено ни доллара. «Тем больше их скопилось в чулке», – рассудил племянник и постучался.

Он был слегка озадачен, услышав за дверью цоканье каблучков вместо шарканья туфель угрюмого и тугоухого слуги, и распахнул рот, когда ему отворила пышная приземисгая блондинка, этакая шестидесятикилограммовая деточка тридцати с лишним годиков. У нее был алый ротик до ушей, вроде арбузного ломтя, черные, как тушь, ресницы и брови – и крашеная копна золотистых волос, по-девически небрежно ниспадавших на плечи. Наш друг немного приободрился, заметив, что она одета наподобие сиделки, но чрезвычайно короткая юбка и ярко-красные подвязки с огромными бантами вынудили его задуматься, обеспечен ли дорогому дяде подлинно профессиональный уход.

Однако же всякую сиделку нужно суметь как-то обойти, тем более если она плотно загораживает дверь. Крой наш сдернул шляпу и улыбнулся так умильно, что его вставная челюсть чуть не выскочила.

– Я проделал долгий путь из дальнего города, – сказал он, – чтобы повидать моего бедного, дорогого, хворого дядю – Боже его благослови! И никак не ожидал увидеть такую очаровательную сиделку.

Сиделка не шелохнулась и разглядывала его мрачно и подозрительно.

– Боюсь, что он угасает, – продолжал племянник. – Ах, у меня даже было предчувствие-такой телепатический сигнал бедствия позвал меня скорее в дорогу, пока еще не поздно. Допустите же меня к его одру!

Сиделка пребывала в сомнении, но в этот миг из тусклой глубины жилища донесся странный звук, похожий на кваканье громадной жабы. Его издавал сам добрый старый дядюшка: беззубо шамкая, он во всеуслышание требовал немедля провести к нему племянника, чьи нежные и заботливые возгласы разносились по всему дому. Старикан отлично знал, что юному родственнику невтерпеж стать его наследником, и хотел поскорее натянуть ему нос.

Сиделка нехотя посторонилась. Герой наш восторженно и артистично заржал и ринулся в спальню.

Нет ничего трогательней свидания близких родственников после долгой разлуки, особенно если они так любят друг друга, как любили эти двое.

– Дорогой мой дядя! – восклицал племянник. – Как я рад, что мы снова свиделись! Но отчего у тебя такой глухой голос? Отчего такие запавшие глаза? Отчего ты так худ и бледен?

– Ну, если на то пошло, – отозвался дядя, – то и сам ты не больно толст и румян. Нет, мой мальчик, ты осунулся, ты изможден. Волосы у тебя поредели и поседели; мешки под глазами, лицо дряблое, морщинистое. Чудесные белые зубы тебя выручают, а то вполне бы ты сошел за моего ровесника.

– Что поделаешь, – сказал племянник, – тружусь денно и нощно. Нелегко дается успех в наши дни, милый дядя, особенно без гроша за душой.

– А тебе дается успех? – поинтересовался старец. – Неужели больше не пьешь?

– Нет, дядя, в рот не беру, – ответствовал племянник.

– Ну и дела, – сказал дядя, доставая из-под подушки здоровенную бутыль. – Значит, нечего тебя и угощать. – С этими словами он хорошенько отхлебнул, утер губы и продолжал: – А у меня, слава Богу, правильный доктор. Такой, знаешь, грубый, простой, чистосердечный, прямодушный деревенский лекарь старого закала. Мы его называем «коновал на двуколке». Он мне присоветовал лечиться выпивкой.