Жил в предместье Лондона один старый отец, нежно любивший своего единственного сына. И поэтому, когда юноше шел восемнадцатый год, старик позвал его и, благожелательно щурясь сквозь очки в роговой оправе, сказал: – Ну, Джек, школу ты закончил. Теперь ты, конечно, мечтаешь об университете.

– Да, папа, – сказал сын.

– Это разумно, – сказал отец. – Годы, проведенные в университете, бесспорно, самые лучшие в жизни. Даже не говоря о широких познаниях, отличных профессорских лекциях, о внушающих почтенный трепет серых корпусах, обо всей атмосфере культуры и утонченности, человеку в эту счастливую пору обеспечена материальная поддержка.

– Да, папа, – сказал сын.

– Собственные апартаменты, – продолжал отец, – обеды с друзьями, неограниченный кредит у лавочников, трубки, сигары, кларет, бургундское, наряды.

– Да, папа, – сказал сын.

– Там существуют превосходные клубы, – сказал старик, – все виды спорта, гребные гонки, спектакли, балы, вечера, скандалы, кутежи, проказы, розыгрыши, одним словом – все развлечения, какие только можно вообразить.

– Да, папа! Да! – воскликнул сын.

– Безусловно, на свете нет ничего более прекрасного, чем ученье в университете, – сказал отец. – Весна жизни! Сплошные удовольствия! Кажется, будто мир кишит устрицами и внутри каждой из них жемчужина. Ах, университет! Впрочем, я не намерен посылать тебя туда.

– Так какого же черта ты затеял весь этот разговор? – спросил бедняга Джек.

– Чтобы ты не подумал, что я о тебе не забочусь и недооцениваю удовольствий, которых вынужден тебя лишить, – сказал отец. – Видишь ли, Джек, я не могу похвастать здоровьем; ничего, кроме шампанского, мой организм не принимает, и, если мне случается выкурить второсортную сигару, у меня становится противно во рту. Мои расходы ужасно возросли, и я смогу оставить тебе очень мало, но все же самое заветное мое желание – устроить твою жизнь.

– Если это действительно твое желание, ты можешь осуществить его, послав меня в университет, – сказал Джек.

– Мы должны думать о будущем, – сказал отец. – Тебе придется зарабатывать себе на жизнь, а жить ты будешь в мире, где культура – самый неходкий товар. Если ты не намерен стать учителем или священником, от университетской премудрости тебе будет мало проку.

– Так кем же мне быть? – спросил юноша.

– Недавно, – сказал отец, – я прочел фразу, которая подобно внезапной вспышке молнии прорезала мои мрачные раздумья о твоем будущем: «Большинство игроков слабы». Я вычитал эти слова в брошюрке, описывающей восхитительную и повсеместно распространенную игру в покер. Ведется она на специальные марки, их называют еще иначе фишками, и каждая такая фишка означает определенную сумму денег.

– И ты хочешь, чтобы я стал шулером? – вскричал сын.

– Вовсе нет, – поспешно возразил старик. – Я прошу тебя быть сильным, Джек. Я прошу тебя проявить инициативу, характер. Зачем учить то же, что учат все? Ты, мой дорогой мальчик, первый примешься за изучение покера так же систематически, как берутся другие за языки, физику, математику и все такое. Ты первый подойдешь к игре всерьез, по-научному. Для твоих занятий я оборудовал уютную комнатку: стул, стол, нераспечатанные колоды карт. На книжной полке собраны лучшие фундаментальные труды, посвященные покеру, а над камином висит портрет Макиавелли.

Все протесты юноши были напрасны, так что он против воли засел за учебу. Он добросовестно потрудился, проштудировал книги, истрепал сотню карточных колод и к концу второго года отправился в дорогу, снабженный отцовским благословением и наличной суммой, достаточной, чтобы продержаться несколько партий, ставя по одному пенни.

После отъезда Джека старик утешился шампанским, первосортными сигарами и другими приятными мелочами, скрашивающими старость и одиночество. Жизнь его текла очень неплохо, и он был вполне доволен положением дел, когда однажды раздался телефонный звонок. Вызов был с континента, от Джека, о существовании которого старик почти уже забыл.

– Привет, папа! – В голосе сына слышалось сильнейшее возбуждение. – Я в Париже, играю сейчас в покер с американцами.

– Желаю тебе удачи! – сказал старик, намереваясь положить трубку.

– Слушай, папа! – вскричал сын. – Тут такое дело. Ну, в общем, я разок решил сыграть без лимита.

– Да смилостивится над тобой Господь! – сказал старик.

– Двое из них тоже держатся, – сказал сын. – Они уже подняли ставку до пятидесяти тысяч долларов, а у меня нет больше ни цента.

– Уж лучше бы мне видеть моего сына в университете, чем в таком положении, – простонал старик.

– Но у меня четыре короля! – воскликнул сын.

– Ты не можешь быть уверен, что у других нет четырех тузов или даже флеши, – сказал старик. – Сдавайся, мой бедный мальчик. Бросай игру, а впредь играй на сигаретные бычки с соседями по меблированным комнатам.

– Но послушай, папа! – взмолился юноша. – Сейчас не та игра. Я видел в сбросе туза и еще другие карты. Флеши здесь ни у кого быть не может.

– Правда? – крикнул старик. – Никто не посмеет сказать, что я не пришел на помощь моему мальчику. Задержи их. Я мчусь к тебе на подмогу.

Молодой человек вернулся к карточному столу и попросил своих противников приостановить игру до приезда его отца, на что те, с улыбкой разглядывая собственные карты, охотно согласились.

Пару часов спустя старик прилетел в Ле Бурже и вскоре стоял уже у игорного стола, потирая руки, довольный, приветливый, весело поблескивавший стеклами очков. Он пожал руки американцам, отметив про себя, что вид у них преуспевающий.

– Так, – сказал он, занимая место сына и вытаскивая деньги. – Ну и что же мы имеем?

– Ставка, – сказал один из игроков, – пятьдесят тысяч долларов. Я ответил. Слово за вами. Ваше дело принять или повысить.

– Или отступить, – сказал другой.

– Я доверяю суждению моего сына, – сказал старик. – Я повышу еще на пятьдесят тысяч, даже не заглянув в свои карты. – И он выложил на стол сто тысяч долларов.