Максим Самохвалов

PARTY OVERDRIVE II

Ефим старался не плакать, оставаясь в одиночестве и скидывая повседневную маску цинизма. Способности, коли таковые существуют, это постоянная готовность породить чудо. Ненужное... но чтобы все говорили.

Кто породит чудо для Ефима?

Главное, когда начинает мотать пленку на старом магнитофоне, прижать кассету пальцами.

- Не забыть бы, - упрямо твердил про себя Ефим, откидывая непокорные волосы с глаз, - не забыть бы...

Лето моталось по небосводу, улыбаясь чужой мечте.

- И что? - думал Ефим, - Это же еще не все. Есть же еще что-то человеческое... Там, внутри.

Он прижимал свою руку к месту, где билось сердце, ритмично отсчитывающее такты чужой частоты.

Хотелось кинуться в реку, расцарапать лицо о разноцветные камушки, да втиснуть руки в тугой песок.

Лет через двадцать, Ефим вот так же будет стоять у реки, смотреть в воду и молчать, откидывая волосы с глаз. Героично, как в анимешных мпегах. Но никогда не бросится в воду.

Правило для тех, кто не японец.

В лесу, в зарослях дикой малины можно было остаться одному, с гарантией что не заметят. Конечно, онанизм некрасивое занятие, но если никто не увидит, то можно...

Можно аккуратно вытащить из бокса резонатор на сорок мегагерц и приложить туда, к разъему.

Конечно, это не настоящее...

Это и самому противно. Но что делать, когда, когда...

Когда никто не понимает, когда.... когда красота для чего-то, чего-то внутри, и когда любишь и не можешь прикоснуться к любимой! Та девушка, из города, с черными, тяжелыми, кроссплатформенными ботинками на ногах. Которой наплевать, на его, Ефима, письма, отсылаемые с робкой регулярностью, раз в три месяца...

По сути, - надеялся Ефим, - может она не отвечает мне потому, что я не писатель, а на словах могло быть по другому? А ведь кто-нибудь сядет за клавиатуру, да как напишет ей письмецо, простенькое, но электронное, да с нужными словами в нужных местах.

Да, Ефим.

Какой-нибудь кулер ей напишет, с золотыми ребрами на спине... Напишет легко, изящно, умно. Помянет модный термин из силиконовой долины. И она позвонит ему и скажет "приходи", а письмо Ефима просто выкинет в форточку. И полетит оно над светлыми проспектами, над большими домами, и залетит в окошко какого-нибудь виртуального критика, который со смехом прочтет и скажет, вытирая слезящиеся от теплопроводящих таблеток глаза, словами из популярной песни:

- Мел стащила, в пятом классе! Жаль что жизнь не разукрасил!

Ефим с омерзением отодрал от виска теплый и оттого противный резонатор, и, размахнувшись, забросил его в ореховые заросли.

Понесся по лесу, не разбирая дороги, солнце выныривало из-за веток и издевательски мигало ему. Листья подхватывали катящиеся из глаз слезы, а ветви раздирали разгоряченное лицо.

Наконец, Ефим свалился в овраг, прокатился по заросшему волчьей ягодой склону и упал в затхлую лужу.

Зачем всё - если нет ничего?

Сигареты лежали в нагрудном кармане, поэтому не промокли.

Ефим долго смотрел на горящую спичку, она плевалась маленькими пластмассовыми каплями.

Капли не обжигали.

У Ефима кончики пальцев малочувствительны.

Родители клонмейкеры, или дед, с битым геночипом?

Но, когда горит рукав рубашки, а пылающие куски падают на лицо...

- Любовь что дышло, повернула, в Виндоус вышла! заорал Ефим, от боли.

А когда затушил рубашку, когда погасил горящие руки, сел на булыжник и не выдержал, горько заплакал.

А затем зло уставился на небо.

- Нажрусь, - пробормотал Ефим, - опять, нажрусь, до насыщения переходов. - Я вам покажу, синее небо и белые строчки. Шиной гнать буду, с поднятием питания...

19-23 Oct 2001