Человек этот явно клонил куда-то... Если бы Андрюша был убит во дворе завода, тело его легко можно было вынести через брешь в заборе и опустить в пещеру. Чеберяк и Бейлис вместе - это тоже была соблазнительная комбинация: дурной славы женщина и ...еврей - хороший ее приятель, навещавший ее... Однако, не успела она родиться, как мысль эту пришлось отбросить, затем снова пробовали ее оживить, и наконец, на суде, совсем от нее отказались. Версию о фривольных отношениях Бейлиса с Чеберячкой никак нельзя было склеить вместе, т.к. такого секрета на Лукьяновке не могло существовать и никто ничего подобного никогда не слыхал.

Правда, ни одной из других улик, выставленных против Бейлиса, никак нельзя было так поставить, чтоб она не опрокинулась. Например: очень легко было установить, что; 12-го марта завод работал, кирпичи грузили и расписки на погрузку, выданные за подписью Бейлиса, были предъявлены.

Нащупывая малейшие возможности, администрация все-таки пришла к выводу, что интимность между Бейлисом и Чеберяк и их соучастие в убийстве - слишком явная фантазия.

В показании Ульяны Шаховской, данном 20-го июля, она заявила, что муж ей сказал, что видел, как Бейлис тащил Андрюшу к печи, и в тот же самый день муж ее давал свое третье показание:

"Я забыл сказать важную вещь: примерно в следующий вторник, после той субботы, когда я видел Женю и Андрюшу, я встретил Женю у моей тетки и спросил его, что они делали в субботу. Он сказал, что человек с черной бородой погнал их от Зайцевской печи, и они разбежались в разные стороны". - "Я уверен, что Андрюша был убит в Зайцевской печи; сегодня жена встретила на улице Веру Чеберяк и она ей сказала: "из-за этого г... Жени меня опять будут допрашивать" - Тогда я вспомнил, что Женя сказал о бородатом человеке - это был Мендель Бейлис".

(66) Наконец-то тут появился какой-то материал, который так необходим был Голубеву, Чаплинскому и администрации! Материала было немного (а вскоре его осталось еще меньше), но они сочли его достаточным для ареста; не просто допроса, а ареста в том виде, как мы его уже выше описали.

Приказ об аресте был отдан 21-го июля, мобилизация всего наряда полиции, налёт и арест были проведены на заре 22-го июля. Может быть, администрация решила бы выждать чего-либо более существенного, если бы могла предвидеть, что случится позже в этот же самый день.

Красовский узнал о третьем показании Шаховского в тот день, когда он его давал, т.е. 20-го июля; он был сильно взволнован и стал подробно расспрашивать на Лукьяновке о характере фонарщика. Среди опрошенных был один человек, заслуживающий особого внимания в этой хронике: это был сапожник Наконечный, чья сапожная мастерская помещалась в том же доме, что и квартира Чеберяк. Он, конечно, знал Чеберяк; он также знал и Бейлиса и фонарщика.

Как и другие жители Лукьяновки, он одинаково боялся полиции и "гангстеров" и еще больше страшился мысли быть замешанным в убийстве Ющинского; но то, что ему рассказал Красовский, было для Наконечного просто невыносимо.

Наконечный был из числа тех скромных, маленьких людей, готовых заступиться за собрата, несправедливо обижаемого сильными мира сего.

Вот что Красовский сказал о нем на суде: "Наконечный стал очень волноваться; он сказал: "Ведь это ужасно! показания Шаховского у судебного следователя - сплошная ложь! Шаховской живет вблизи кирпичного завода; он крал там дрова, а иногда доски; Бейлис его поймал, и с тех пор он его ненавидит".

Когда я отправился к судебному следователю, Наконечный там уже побывал".

Смелое, добровольное вмешательство сапожника возымело свое действие; 22-го и 23-го июля, когда Бейлис с сыном уже сидели в тюрьме, фонарщик показывал в 4-ый, а затем и в 5-ый раз.

И вот что он заявил: "Я никогда не говорил жене, что я (67) видел, как Мендель тащил Андрюшу к печи". "Я тут встретил в вашем кабинете Наконечного; неправда, что я говорил ему, что надо Бейлиса засадить - хотя Бейлис и сказал полиции, что я воровал дрова". "После моей очной ставки с Наконечным я вам скажу, что все, что я говорил о моей встрече с Андрюшей самая божеская правда, я ничего не придумал. Женя сказал мне, что он и Андрюша катались на мяле, а потом перестали, потому что кто-то их прогнал. О бородатом мужчине Женя ничего не сказал, это я сам добавил, так как никого кроме Менделя не могло там быть; я это прибавил, так как сыщики учили меня и приставали ко мне. Признаюсь, я говорил Наконечному, что буду показывать против Бейлиса за то, что он сказал, что я крал дрова; все прочее чистая правда".

Фонарщика спросили, кто из сыщиков приставал к нему; он назвал некого Полищука и еще одного. Полищук был агентом тайной полиции, назначенным в начале расследования помощником Красовского, и наружно, как будто работавшим с ним лояльно. Это был тот самый Полищук, добывший как мы это увидим позже, очень серьезный материал, уличавший Чеберяк.

Но самая главная его задача была привести следствие к обвинению еврея, и с этой целью он поочередно, или угрожал фонарщику, или же ублажал его водкой.* Таким образом, за спиной Красовского, он натаскивал чету фонарщиков, чтобы притянуть Бейлиса к делу об убийстве. От Ульяны он добился версии, хотя и не согласованной с версией ее мужа, но тоже указывавшей на Бейлиса.

Третья версия, в противоречии к первым двум, дана была женщиной, известной под кличкой "Волковны" или же "Анны-Волчихи" (настоящее ее имя было Захарова) - жалкое, заброшенное существо, получившее свое прозвище не из-за каких-нибудь звериных галлюцинаций, а потому что в летнюю пору она обыкновенно спала в овраге, называвшемся "Волчий Яр".

Полищук преподнес прокуратуре все три версии - пусть, мол, выбирают какую хотят... И, как это ни удивительно, прокуратура использовала их - все три!..

Первое показание Ульяны Шаховской содержало в себе (68) следующие подробности: "Мне тридцать лет, я неграмотная, православная, замужем два года. Андрюшу я давно знала, называла его "домовой". Марта 12-го, к 8-ми часам, я шла в бакалейную лавочку; около дома моей тетки я увидела Андрюшу и Женю (тут шло описание Андрюшиных пальто и книг, о которых сказано выше). Позавчера (7-го июля 1911 г.) я встретила давнишнюю мою подругу Аню, по прозвищу "Волковна". Вот она мне и сказала: "Ты живешь возле самой пещеры, а я далеко, а вот я-то все и знаю, мне-то все и известно. И тут она мне рассказала, что Андрюша и Женя и еще третий мальчик играли на заводском дворе, и мужчина с черной бородой схватил Андрюшу и потащил его к печи, а два других мальчика убежали; она не сказала, кто был этот мужчина".

Во втором своем показании Ульяна Шаховская добавила некоторые подробности: "Позавчера Полищук приказал мне найти Волковну; я пробовала, но не знала, где искать; Полищук, муж и я, все мы выпили водку, и я не могу припомнить, что я ему (Полищуку) еще говорила; еще забыла сказать: когда Волковна мне сказала, что мужчина тащил Андрюшу, она была подвыпивши".

Все показания Шаховских были полностью оглашены на суде. Затем, когда Ульяну привели к присяге, и судья и обвинитель тщетно пытались заставить ее давать связные показания - кроме путаницы и неразберихи ничего из этого не получилось. Она повторила версию, будто бы полученную ею от Волковны; также повторила, что Волковна была тогда навеселе. Однако она отрицала, что сообщила об этом разговоре Полищуку; может быть, она и говорила другим людям, но ни в коем случае не Полищуку.

Затем она стала отрекаться: да, она рассказывала эту историю Полищуку, когда он угощал её и мужа водкой; Полищуку хотелось, чтобы она обвиняла Бейлиса; он сказал, что ей будет награда, если она переменит свое показание. Через несколько минут она снова стала сама себе противоречить: все это было не так, Полищук не заставлял ее обвинять Бейлиса. В общем, все в ее показании смешалось в каком-то тумане, из которого проступал Полищук, водка, Волковна, Женя, Андрюша и мужчина с черной бородой, который мог бы (69) быть и Бейлисом. Ульяна оставалась стойкой только в одном пункте: 12-го марта, утром, она видела Женю и Андрюшу вместе - это, видно, прочно запечатлелось в ее памяти.