- Осторожно, - прошептал он, - если он там и если он увидит вас, то вы будете убиты. Предоставьте другим поймать его.

Я почти не слышал его слов. Нас было семеро и каждый горел желанием поймать этого человека, но каменные стены словно издевались над нами.

Лунд нащупал дверную щель, но не находил замка. Вдруг я услышал голос Микеля. Несмотря на то, что он находился в отчаянном положении, его голос звучал холодно и сдержанно, как всегда.

- В последний раз, Дженет, говори правду! Где деньги, которые ты получила за драгоценности? Зачем ты последовала за мной в Марсель?

На мгновение воцарилась тишина. Голос Дженет звучал до ужаса слабо.

- Никто не давал мне денег. Я сама зарабатывала для себя с тех пор, как ты уехал.

В ответ раздался громкий хохот, и я понял, что с ними была другая женщина.

- Лгунья! - крикнула Луиза. - Говори, зачем ты приехала в Марсель, и почему английский детектив Римингтон следовал за тобой. Говори, зачем ты вызвала из Монте-Карло Нормана Грэя, твоего любовника?

- Я ничего не знаю. Мой дядя оставил мне наследство в 250 фунтов Соул, садовник, который когда-то работал у тебя, Микель. Я приехала в Марсель немного отдохнуть.

Снова раздался саркастический смех Луизы Мартин. Вдруг тихо раздался электрический звонок, и Микель разразился проклятиями. Послышались поспешные шаги, звук открываемой двери. Голос Микеля. Казалось, страх овладел им.

- Тебе нет спасения, - сказал он. - Я предоставляю тебя Луизе. Голос Дженет поднялся до крика.

- Не оставляй меня одну с ней, Микель! Я так боюсь ее!

Мной овладело бешенство. Я изо всех сил навалился на дверь и мы ворвались в комнату. Никогда представшая перед моим взором сцена не изгладится из моей памяти. На земле лежала побелевшая от страха Дженет, связанная по рукам и ногам. Луиза Мартин, как фурия, склонилась над ней, глядя сверкающими ненавистью глазами. Микель успел уже наполовину проскользнуть в запасную дверь. Он поднял руку одновременно со мной. Раздалось два выстрела. Дверь со стуком упала. Я почувствовал острую бель в плече, - и мне показалось, что я схожу с ума. Я развязал веревки, стягивающие Дженет, причем бормотал что-то бессвязное. Я пробовал побороть овладевшую мною слабость. Потом все поплыло перед моими глазами, пол ускользнул из-под моих ног. Последнее, что я запомнил, был смех Луизы Мартин.

Через 6 недель меня посетил в госпитале Демейль. Словно извиняясь, он сказал:

- Я чрезвычайно сожалею, что этот человек скрылся, сэр Норман.

- Как это ему удалось?

- Он вышел через запасную дверь, которую запер за собой, и спустился по веревочной лестнице в узкий канал, ведущий прямо к гавани. Там сел в ожидавшую его моторную лодку и пересек гавань. Лодку нашли на следующее утро у берега и полагают, что его смыло тяжелой волной за борт. Во всяком случае, с тех пор о нем ничего не слышно.

- А что с Луизой Мартин?

- Семь лет тюрьмы!

- А англичанка?

Демейль со странной усмешкой посмотрел на цветы, стоявшие в воде у моей кровати.

- Некоторое время она оставалась в Марселе. Я не знаю, где она живет теперь.

Едва мой посетитель покинул меня, я позвонил сестре.

- От кого эти цветы?

Она улыбнулась, как улыбается француженка, подозревая любовную историю.

- Все время, пока вы находились в опасности, сюда каждый день приходила очень опасная англичанка. Неделю тому назад она уехала обратно в Англию, но перед отъездом поручила цветочному магазину присылать вам каждое утро свежие розы.

- Не оставила ли она письмо?

- Нет.

- Когда мне можно будет вернуться в Англию? Сестра посмотрела на меня с упреком.

- Через две недели, если будете хорошо вести себя. Но если вы будете неспокойны, лихорадка вернется, и в этом случае вы, может быть, никогда не увидите Англии.

- Сестра, вы любили когда-нибудь?

- Пациент не должен задавать таких вопросов, - ответила она, и ее глаза засветились нежностью, а губы дрогнули.

- Я нуждаюсь в сочувствии; но если вы не желаете со мной раз

говаривать, я усну.

- Чем больше вы будете спать, тем скорее вы вернетесь в Англию.

Итак, я заснул.

Глава 9

После удачного побега из кафе мадам Помпадур в портовом квартале Марселя я вел несколько месяцев жизнь бесприютной собаки в лесах Гьера. Мы жили в хижине, трое дровосеков - Пьер, Жак и я. Оба моих случайных товарища походили после своей двадцатилетней монотонной работы на деревья, ветви которых мы обрубали, а стволы доставляли в горы, откуда их на грузовиках отправляли в Ниццу. Насколько я мог судить об этих двух людях, они отнюдь не были святошами. Они мошенничали за картами - у них была ободранная колода карт, которая служила им за год до моего появления, - много пили, если имели достаточно денег, чтобы купить себе вина или водки, - и, я убежден, убили бы любого человека из-за нескольких франков, будь они уверены, что это пройдет им безнаказанно. Их лица загорели и обветрились, и мое скоро стало таким же. Они были очень недалеки, не старились, не знали страсти, за исключением тех минут, когда в их крови бушевал алкоголь. Я не открывал им ни своих мыслей, ни своего кошелька.

Я не представляю себе большего одиночества, чем то, в котором мы жили. Я начал ненавидеть все, что с первого взгляда пришлось мне по душе: бодрящий, острый запах только что срубленных деревьев; аромат, пропитывавший землю до и после виноградной жатвы; свежевспаханные поля; залитые солнцем поляны, над которыми носился осенний запах винограда. Все это скоро перестало радовать меня. Я определил свой исчезавший интерес к природе, как признак слабости, как предвестник наступающей старости. Я всегда отдавал себе отчет в своих переживаниях и в положении, которое занимал на свете.

Иногда, когда те двое спали, я читал газеты, которые с большим трудом добывал в соседней деревне. Я читал о себе, о том, что я ужаснейший из всех находящихся на свободе преступников; что знаменитейшие сыщики Лондона, Парижа и Нью-Йорка поклялись меня словить; я читал о своих преступлениях, смелости и бесстрашии. Я читал обо всем этом, сидя в лесу у своей хижины и усмехался. Я знал, что мне здесь ничто не угрожает, и я могу оставаться, сколько угодно, не боясь опасности. Но бархатные брюки и тужурка дровосека были мне не по вкусу. Не нравились мне также черный хлеб, суп из чеснока, яблоки и кислое пиво, составляющие, главным образом, мою пищу. В Лондоне для меня было заготовлено достаточно денег.