– Гавайи, – сказал Том. – Морская биология.

Доктор Кэлвин Линструм положил вилку и внимательно посмотрел через стол в кафетерии. Его губы чуть тронула недовольная, саркастическая улыбка человека, осознающего свое старшинство.

– Ты считаешь, что компетентен принимать подобное решение? – спросил он.

– Не надо насмешек, Кэл. Мне уже восемнадцать. И речь идет о моем будущем.

– Которое ты хочешь испортить, – добавил Кэл.

Он глянул на часы в стене. Без десяти час. Через десять минут доктор Гордон Уайт начнет подготовку к отправлению в прошлое.

Потеряв аппетит, Том оттолкнул тарелку. Каждый разговор с Кэлом заканчивался одним и тем же.

Но Том решил попробовать еще раз:

– Университет считает, что я компетентен. Вчера я получил от них факс…

– Ты говорил мне.

– Да. Но ты понял главное? Университет принимает меня с нового учебного семестра.

– Значит, через два месяца ты улетишь в Гонолулу, проболтаешься там зря четыре года, и только потом задумаешься, поступать ли в аспирантуру?

– Что в этом плохого?

– Очень многое! Образование – слишком важное дело, чтобы пустить его на самотек. Нам необходимо сесть, выработать полную программу…

– Только если этот план не будет руководством на всю мою оставшуюся жизнь, и на нем не будет стоять личная печать одобрения доктора Кэлвина Линструма…

– Так кто из нас насмешничает? Хочу напомнить, что я начал заботиться о тебе, когда тебе было тринадцать лет.

Том тяжело вздохнул и сказал:

– Кэл, ты не думай, что я не ценю того, что ты сделал для меня после смерти отца. Но почему все должно быть смоделировано и спланировано – все до мельчайшей частички? Почему моя жизнь должна идти по какой-то определенной системе?

– Система – это ключ к науке, Том.

– Но я же не научный эксперимент и не подопытное животное!

– Правильно. Ты мой брат. И я беспокоюсь о твоем будущем.

– Позволь мне самому думать о своем будущем.

– Когда у тебя будет собственный опыт, когда ты достигнешь зрелости…

Том со злостью сбросил с себя салфетку.

– Ты всегда повторяешь одни и те же фразы, не замечаешь? Да, ты старше, опытнее, да, у тебя блестящее образование. Но мне уже надоела твоя постоянная опека и критика, я устал от нее. Можно подумать, тот факт, что ты продолжаешь дело отца, дает тебе право…

– Но так и есть, – перебил его Кэл. – Думаю, что дает.

Наступило тяжкое молчание.

Том знал, что Кэл желает ему только добра, и что, кроме них двоих, в семье больше никого нет. Но Тому казалось ужасно обидным, когда на утонченном, худом лице Кэла появлялось насмешливое выражение, с намеком на старшинство.

– Почему ты так уверен, что я справлюсь с докторской работой? – резко спросил Том. – Ты ведь видел результаты тестирования моих способностей. Они не так уж высоки.

– Каждый из сыновей доктора Виктора Линструма может заниматься любой наукой, которую изберет. Одно только имя откроет все двери. Вот почему так важно все взвесить, – Кэл придвинулся ближе. Его непослушные рыжеватые волосы то и дело падали ему на лоб. – Ты спрашиваешь, почему я так уверен. А на чем основывается твоя уверенность в том, что твое призвание – морская биология?

– Мне доставляли удовольствие путешествия по морскому заливу вместе с классом…

– Летние экскурсии в средней школе? Это не доказательство, – Кэл встал. – Мы все обсудим в другой раз.

– Давай сделаем это сейчас!

– Нет, Том. Позже. Когда ты не будешь обижаться за то, что я стараюсь тебе помочь.

– Я могу прислушаться к советам, – хмуро проговорил Том. – Но не приму приказов!

Кэл собрал свою посуду на поднос и опустил в загрузочное устройство, которое сразу же проглотило все внутрь стены.

– Я доволен, что ты не задираешь нос и проявляешь исполнительность, работая в нашем отделе, – сказал он. – Мы бы не потерпели, если бы взятый на лето неопытный ассистент вдруг начал требовать, чтобы мы управляли Вратами по его указаниям или вообще перестали работать. Постарайся вести себя так же разумно и в своих личных делах.

Сказав это, Кэл вышел.

Том чуть ли не швырнул свой поднос с посудой в сборник. Дверцы из нержавеющей стали со звоном захлопнулись, как только воздух засосал вниз, в подсобные помещения, использованную посуду и столовые принадлежности.

Почему Кэл никогда не может выслушать до конца?

Бесспорно, он был знаменитым. Конечно, очень редко удается ученому в тридцать с небольшим возглавлять такое престижное учреждение, как Отдел 239-Т. Но все благодаря тому, – эта мысль назойливо преследовала Тома! – что Кэл был старшим сыном Виктора Линструма.

Не то, чтобы Кэл не владел всеми тонкостями и сложностями путешествий во времени. Он был большим специалистом в своем деле. Но высокой научной квалификации не всегда сопутствует такое же высокое мастерство в отношениях с другими людьми.

А Том был вторым сыном. И, надо признаться, не таким способным. Тому не нравилось его положение.

Без одной минуты час. Том поспешил к двери и через окошко показал охране свое удостоверение. Дверь открылась. Том прошел по глухому бетонному коридору и приблизился к дежурному солдату у массивной металлической двери серого цвета. Часовой был в белой каске, а на боку у него висела кобура с оружием, заряженным нервопарализующими пулями. Табличка на двери гласила: «ВХОД РАЗРЕШЕН ТОЛЬКО СЛУЖЕБНОМУ ПЕРСОНАЛУ».

После предъявления документа Тома пропустили. Примерно посредине этого второго, короткого коридора, с левой стороны, была устроена ниша, в которой находился написанный маслом портрет, освещаемый сверху небольшим прожектором. С портрета добродушно смотрел голубоглазый человек с большой окладистой бородой – доктор Виктор Линструм. На маленькой металлической пластинке под портретом красивым шрифтом были выгравированы слова: «Лауреат Нобелевской премии, 1978».

Коридор привел Тома в большой вестибюль, где в каждой стене были расположены несколько дверей. Одна из них вела в костюмерные кладовые и была открыта. Том заметил Дональда.

Другая дверь, чрезвычайно массивная, служила входом в сейф отдела, где находилось реле времени и хранились первые оригиналы описаний каждой археологической эпохи. Все замки хранилища были расположены на внутренней стороне двери.

Через третью, красную дверь, можно было пройти к Вратам. Но Том вошел совсем в другую дверь и продолжал двигаться дальше.

В ярко освещенной подготовительной комнате Кэлвин Линструм разговаривал с полным, краснощеким человеком средних лет. У Гордона Уайта были длинные волосы, что совершенно противоречило современной моде. За месяц он отрастил седоватую бороду.

Уайт как раз вешал свою рубашку на плечики, когда увидел вошедшего Тома. Он поднял правую руку ладонью вперед и сказал ему:

– Прощай!

– Что это значит? – поинтересовался Том.

– Ты не можешь задавать вопросы жителю Помпеи, – усмехнулся Гордон Уайт. – Пожелай ему доброго здоровья и удачи.

– Хорошо вошел в роль, не правда ли? – спросил Кэл.

– Еще бы, – самодовольно хмыкнул Уайт. – Я, можно сказать, спал с этими инструктирующими машинами.

– Что тебе нужно? – решил уточнить Том.

– Ну, прежде всего моя тога.

– Я видел Дональда в костюмерной. Думаю, он готовит ее.

– И, конечно, мне нужны камера и магнитофон.

– Будет сделано!

Том прошел через вестибюль в комнату, где хранились миниатюрные электронные приборы. Он выбрал камеру величиной со спичечный коробок, располагающую сотнями кадров высокочувствительной кинопленки, и крошечный, по форме похожий на яйцо, аппарат.