• «
  • 1
  • 2

Козлов Владимир

Дорога

Владимир Козлов

Дорога

Напротив здания вокзала - кривобокая елка, украшенная лампочками, а на самом здании - светящиеся цифры "1990". Позавчера был Новый год, а сегодня я сижу в поезде. Я в первый раз путешествую один, без родителей.

Напротив меня сидит армянин. Он студент, едет на каникулы к себе в Ереван. Тоже через Москву. Его самолет в одиннадцать-тридцать. Мой - в одиннадцать-сорок пять, если, конечно, будут билеты - я не купил билет заранее.

- У нас там сейчас война, - говорит армянин. - Ты понимаешь?

- Что, обычная война?

- Ну да, обычная, можно сказать.

- А из-за чего?

- Из-за Карабаха.

- Ты боишься?

- Нет.

Армянин снимает пальто. Под ним у него черный костюм и белая рубашка. Я не знаю, зачем он так нарядился в поезд.

Проводница разносит чай, и мы пьем его, глядя в окно на свои тусклые отражения и мелькающие огни. Кроме нас, в купе никого, и через проход, на боковых местах тоже никто не сидит.

- Почему у тебя так рано каникулы? - спрашиваю я. - У вас же, студентов, каникулы обычно в конце января?

- Я на пятом курсе. Уже все сдано. Остался только диплом. А ты куда едешь?

- К брату. В Салехард, это на Севере.

- Знаю, где это. В каком ты классе?

- В девятом.

Мы расстилаем постели. Я нечаянно обрушиваю занавеску на окне и долго вожусь, прилаживая ее на место.

Иду в провонявший говном туалет. В раковине чей-то плевок с соплями. Когда выхожу, возле дверей ждет очереди девушка. Ей лет двадцать, под белой майкой выделяются соски немаленьких грудей. Вот если бы зайти с ней сейчас вместе в туалет...

Возвращаюсь к своей полке и ложусь спать.

Проводница будит весь вагон часа за полтора до прибытия. За окнами темно. Сонные люди в мятых шмотках с налипшими перьями и мусором встают в очередь в туалет.

Поезд прибыл, выходим. Нам с армянином по пути - на аэровокзал. Я предлагаю ехать на метро, он говорит:

- Давай на такси. Я тебя подвезу.

На стоянке очередь - человек сто, и мы идем в метро. Поездов нет. Ждем минут двадцать.

Наконец, поезд подходит, мы доезжаем до станции "Аэропорт", выходим, садимся на трамвай, чтобы проехать две остановки до аэровокзала. Контролер. Армянин протягивает ему три рубля - думает, хватит на штраф за двоих. Но это у нас штраф рубль, а в Москве - два, и контролер дает ему рубль сдачи, а я сую ему два своих.

На аэровокзале облом: билетов нет ни на сегодня, ни на завтра, только на пятое. Выхода нет, придется два дня и две ночи тусоваться в Москве, но я даже и рад. Покупаю билет, и мы идем с армянином в буфет.

Он берет только чай, я - чай и обрезки ветчины с консервированным горошком. Встаем у круглой стойки. Рядом бомж открывает крышку над батареей, вытаскивает оттуда носки, снимает ботинки и начинает натягивать носки на грязные ноги. Армянин морщится и торопливо допивает свой чай. Мы с ним прощаемся, и я выхожу из аэровокзала.

Я был в Москве несколько раз - тоже по дороге к брату, только с родителями. Мы ходили по магазинам, стояли в очередях, искали дефициты, а Москвы толком и не видели.

Еду на Красную площадь. Я там уже был несколько раз с родителями, когда ходили в ГУМ. Доезжаю до "Площади Свердлова", поднимаюсь по эскалатору, иду по длинному подземному переходу.

У мавзолея - очередь, на Красной площади - толпы туристов. Они фотографируются на фоне Спасской башни и стен Кремля.

Времени у меня целая куча, и я решаю обойти пешком вокруг Кремля. Мимо меня катят черные "Волги", в них сидят толстомордые бюрократы с портфелями. Такого их количества сразу я ни разу не видел.

Кремлевская стена гораздо длиннее, чем я себе представлял, и мне хочется повернуть назад, но я заставляю себя дойти до конца.

Сижу в столовой, жую котлету с макаронами. На столе тошнотворно-розовое пятно пролитого кем-то борща. Ко мне подсаживается мужик в очках и с портфелем. Он ставит портфель на пол, в грязную лужу, оставшуюся от чьих-то ботинок, идет к раздаче и приносит два стакана чая.

Одним глотком выпивает первый стакан и поднимает на меня глаза.

- Вот скажи мне, куда мы катимся?

Я вижу, что он пьяный. От него плохо пахнет - не только водкой, но еще и гнилыми зубами и, может быть, какой-нибудь гадостью в желудке.

- Не знаю.

- А я тебе скажу. Страна катится в пропасть. Скоро всему наступят кранты. Три года назад я тоже думал - Горбачев, перестройка, будем жить лучше... Все это ерунда. Посмотри вокруг: страна разваливается, в магазинах пустота, а Горбачев все пиздит, пиздит... Только пиздеть умеет.

Мужик залпом выпивает второй чай, встает и уходит. Через грязное стекло я вижу, как он неуклюже и нетвердо бредет по тротуару, размахивая во все стороны портфелем.

Стемнело. Я сажусь в электричку и еду в Быково - ночевать. Я мог бы переночевать на вокзале, но мне хочется именно там, в аэропорту, из которого я послезавтра утром улетаю.

В вагоне ко мне подходит мордатый пацан, садится напротив, рядом со старым мужиком, читающим "Московский комсомолец". Пацан смотрит на меня и говорит:

- Привет. Сигареты есть?

- Нет.

- А куришь?

- Нет, не курю.

- И не куришь, и сигарет нет?

- Нет.

- Ну, пошли просто постоим в тамбуре, я покурю.

- Пошли.

Выходим в тамбур. Он достает пачку "Явы".

- Может, закуришь?

- Ну, давай.

Он дает мне сигарету и прикурить, закуривает сам.

- Ты вообще куда едешь?

- В Быково.

- В аэропорт?

- Да.

- А куда летишь?

- На север, к брату.

- Слушай, дай мне десять рублей.

- У меня нет.

- А сколько есть? Двадцать пять? Тогда дай мне двадцать пять, а я тебе пятнадцать.

Я молчу.

- Знаешь, откуда я? Из Люберец. Знаешь, что за город такой?

Конечно, я знаю. Читал в газетах про "люберов", которые ездят на разборки в Москву, бить неформалов. Люберцы на этой же линии электрички, что и Быково, только дальше.

- Ну, что? Давай, а то сам знаешь, что будет.

Электричка замедляет ход, подъезжая к станции, и пацан смотрит на перрон, как будто собирается выходить.

- Тебе же до Люберец.

- Нет, до Ждановской. Ну, быстрее.

Я сую руку в карман, вытаскиваю мятую десятку, но ему не отдаю, сжимаю в кулаке. Двери открываются. Пацан ждет. Я раздвигаю двери вагона и выхожу из тамбура. Если он не выйдет на этой станции, то мне капут. Но он выходит, поглядев на меня скорее удивленно, чем злобно.