- Ну и ну, ревностно же ты обращаешь в свою веру... Но если ты изменишь собственную точку зрения, я не буду знать, чему же наконец верить.
- Мне противно подохнуть как собаке!
- А разве не все равно... Сорвавшаяся с крючка рыба всегда кажется больше пойманной.
- Черт тебя подери, кто же ты наконец?
Но клочья тумана взвились вверх, и ответа он не расслышал. Теперь пучком скользнули вниз лучи света. Свет ослепил его. Сжав зубы, он не позволил усталости, комку вязкой сажи, подступившему к горлу, вырваться наружу.
Каркнула ворона. Вспомнив о ловушке, он решил пойти за дом и осмотреть свою "Надежду". Надежды на успех почти нет, но это занятие интереснее, чем журнал с карикатурами.
Приманка по-прежнему была не тронута. Запах протухшей рыбы ударил в нос. С тех пор как он соорудил "Надежду", прошло больше двух недель - и никаких результатов. В чем же, собственно, причина? В конструкции ловушки он был уверен. Если бы ворона схватила приманку, все было в порядке. Но вороны даже не смотрели в эту сторону, и тут уж ничего не поделаешь...
Что же не нравилось им в его "Надежде"? Ведь с какой стороны ни посмотри - подозрительного в приманке нет ничего. Вороны отличаются тем, что, охотясь за отбросами, оставляемыми человеком, все время вертятся вокруг человеческого жилья, соблюдая при этом крайнюю осторожность. Они точно состязаются в терпении с человеком. Пока в их сознании тухлая рыба в этой яме не превратится в нечто совершенно обычное... В общем, терпение - это далеко еще не капитуляция... Наоборот, когда терпеливость начинаешь воспринимать как поражение, тогда-то настоящее поражение и начинается. Ведь именно поэтому он и выбрал название "Надежда". Мыс Доброй Надежды - не Гибралтар, а Кейптаун... Медленно волоча ноги, мужчина вернулся в дом... Снова пришло время сна.
Когда женщина увидела его, она задула лампу, будто только сейчас вспомнив об этом, и пересела ближе к двери, где было посветлее. Неужели она еще собирается продолжать работу? Ему вдруг нестерпимо захотелось сделать что-нибудь. Подскочив к женщине, он сбросил с ее колен коробку с бусами. Черные шарики, похожие на плоды какого-то растения, рассыпались по земляному полу и мгновенно погрузились в песок. Женщина испуганно смотрела на него, не проронив ни слова. Мужчина стоял с тупым выражением лица. С обмякших губ вместе с желтой слюной сорвался жалобный стон.
- Бесполезно... Ненужная трата сил... Совершенно бесполезный разговор... Ты уже отравлена...
Женщина молчала. Она тихо перебирала пальцами уже нанизанные на нитку бусы. Они сверкали, как кусочки желе. Мужчину охватил озноб: дрожь снизу от ног поднималась выше и выше.
- Да, это точно. Скоро уже ничего нельзя будет изменить. В один прекрасный день мы обнаружим, что в деревне не осталось ни одного человека, только мы... Мне все понятно... Правда... Правда... Теперь нас это ждет, и очень скоро... И когда поймем, что нас предали, будет поздно... Мы отдали все силы, но им на это наплевать.
Женщина, неотрывно глядя на зажатые в руках бусы, тихонько покачивала головой.
- Нет, не может этого быть. Как они будут жить, если уйдут отсюда, сразу ведь не устроишься?..
- А не все ли равно? Разве существование здесь хоть сколько-нибудь похоже на жизнь?
- Но есть песок, поэтому...
- Песок? - Мужчина, стиснув зубы, повел подбородком. - Песок, а для чего он? Ломаного гроша на нем не заработаешь, только жизнь утяжеляет.
- Нет, его продают.
- Продают?.. Кому же они его продают?
- Ну, на это, на строительство, что ли... Его в бетон добавляют...
- Не болтай! Здорово было бы, если бы в цемент добавляли этот песок - в нем ведь полно соли. Во-первых, это было бы нарушением строительных законов или там инструкций...
- Ну, конечно, тайно продают... Доставляют за полцены...
- Болтаешь, что на ум взбредет! Ведь когда фундамент или плотина развалится, их не спасет то, что песок был за полцены или даже даровой!
Женщина бросила на него сердитый взгляд. Потом опустила глаза, в тоне ее уже не было покорности.
- А нам что, не все равно? Не наше это дело, и нечего соваться!
Мужчина оторопел. Происшедшая в ней перемена была разительна - будто с лица ее упала маска. Это было лицо деревни, представшей перед ним в облике женщины. До сих пор деревня была для него лишь палачом. Или бесполезным хищным растением, прожорливой актинией. Себя же он считал несчастной, случайно схваченной жертвой. Однако жители деревни считали, что именно они брошены и покинуты всеми. Естественно, у них не было никаких обязательств по отношению к остальному миру. Значит, поскольку он принадлежал к тем, кто причиняет им вред, выставленные деревней клыки были направлены на него. Он еще ни разу не думал так о своих отношениях с деревней. Неудивительно, что он растерялся. Но отступить из-за этого - все равно, что перечеркнуть свою правоту!
- Может, и правда о других нечего беспокоиться, - В возбуждении он приподнялся. - Но на мошеннической торговле ведь кто-то здорово наживается, а? Можно и не гнуть спину на этих типов...
- Нет, продажа песка - это дело артели.
- Ну да... Но все равно в конце-то концов у кого больше акций, кто денег больше вложил, тот...
- Хозяева, у которых были деньги, чтобы купить себе шхуну, давно отсюда уехали... А к нам относятся очень хорошо... Правда, обмана никакого нет... Если думаете, что я вру, велите им показать записи, и вы сразу поймете.
Мужчина стоял растерянный, взволнованный. Он вдруг почувствовал себя жалким и беспомощным. Карта операции, где противник и свои войска были обозначены разным цветом, превратилась в какую-то загадочную картинку, на которой ничего нельзя разобрать. И не стоило так уж расстраиваться из-за этого журнала с карикатурами. Никого здесь не волнует, заливаешься ты дурацким смехом или нет... Он забормотал отрывисто, с трудом ворочая языком:
- Ну да... Да, конечно... Чужие дела... Это верно...
Потом с его губ сорвались слова неожиданные для него самого, не связанные с тем, что говорилось раньше.
- Надо бы не откладывая купить горшок с каким-нибудь растением. - Он сам поразился, но лицо женщины было еще более озадаченным, и он уже не мог отступить. - Мертво вокруг, даже глазу не на чем отдохнуть...